Пришла девушка и проводила меня в баню. Причем помогла раздеться, сама разделать до нижней рубахи, после чего подкинула на раскаленные камни какой-то отвар. Помещение бани накрыл умопомрачительный аромат хвои и цветов. Девушка вопросительно посмотрела на меня. Она была молчалива и не проронила ни слова не в самой бане, не по дороге к ней. Может и зря захотел встретиться с Божаной? Боярин я или не боярин, чтобы предложенную девку помять? Так-то не боярин, но для этих вопрошающих голубых глаз милой девушки, мое слово может многого стоить. А ну — задрать рубашку, которая и так не особо скрывала молодое, здоровое, красивое тело?!
— Фекла, иди отсель! Живо! И молчи! Батюшка приказал не лязгать языком, — повелительно сказала Божана, входя в баню.
Опочки — моветон, почти что адюльтер!
— Божана? — удивленно и растеряно спросил я.
Ситуация, однако…
Фекла выбежала из бани, словно ошпаренная, даже не забрав свой сарафан.
— Не виноватая я — она сама пришла! — сказал я и прикусил губу.
— Чудной ты! Заморские земли повидал, ремеслу научался, ратиться можешь. А с девками ловок, али теленок? — сказала Божана, казалось, и, не заметив нелепой ситуации.
Или жены этого времени не особо реагируют на подобные ситуации, когда застукивают своих супругов в компании с почти обнаженными дамами?
— А ты спытай меня! — сказал я и попытался обнять девушку.
— Невместно! — строго произнесла Божана, ловко отстранившись. — Аль думаешь, что полонянкой была, так и все мужи покрыть поспели?
В одно мгновение Божана не на шутку взбеленилась. Сама вспомнила, сама наделила меня своими же словами, ну и обвинила в том, чего не было — женщины! Видимо, пленом ее попрекали многие, да и бабы языками обязательно за спиной чесать будут. Только скорее и не потому, что действительно осуждают, может даже из зависти.
— Что было до меня — там и остается, что будет рядом со мной — то все наше, — строго сказал я и даже пристукнул кулаком по лавке.
Божана рассматривала меня с большим интересом. Это не был ни похотливый взгляд, не было в нем и желания стать моей здесь и сейчас. Это был интерес уважительный и даже немного преданный.
— Чудно говоришь, нравятся мне слова твои, — сказала девушка, снимая, наконец, шубу, под которой была нижняя рубаха. — Не было много мужей. Девой я долго была в полоне. Войсила ждали на переговоры и не трогали и не давали меня портить.
Божана сделала паузу и присела рядом со мной на лавку. Я взял ее руки в свои, от чего девушка даже вздрогнула.
— Снасильничал меня десятник Дуб. Во хмели были все, хозяин спал, а этот тать пришел и снасильничал, — у Божаны проступили слезы. — А после хозяин крепко побил десятника, да и сам на утро снасильничал.
— Теперь я буду тебя защищать, все будет хорошо! А ты сама хочешь идти за меня? — задал я важный для себя вопрос.
Ну, не хотелось жениться, только для решения проблем Войсила, может и своих сложностей тоже. Пусть я идеалист, но присутствовало желание иметь эмоцию в семье, причем положительную.
— Да! — после небольшой паузы сказала Божана. — А ты?
— Зело хочу! — сказал я и, посчитав момент удачным, стал целовать будущую жену.
И пусть Войсил хоть исколется, и заикается, что до свадьбы ни-ни.
Девушка поддалась на поцелуй, закрыла глаза и стала часто дышать. Отлила кровь от головы, и мой организм, повинуясь вечному инстинкту, начал действовать сам. Девушка стала еще чаще дышать, но ничего не предпринимала, только слегка приоткрыла рот.
— Ой, — от неожиданности я аж подпрыгнул.
Во рту я ощутил солоноватый привкус, а из губы начала сочиться кровь.
— Невмесно! — чуть слышно сказала Божана.
На щеках девушки проступили слезы. — Прости, я… Батюшка… За утро…
— И ты прости, любая, — сказал я так же тихо и попытался обнять Божану, но она резко и решительно отпрянула.
— Любая, — проговорила она, смакуя слово. — За утро венчаться, а мы тут…
— Грех сие, любы. Я в беспамятстве была, а он снасильничал… — прошептала Божана.
Девушка разрыдалась. Подпортили психику моей красавице. Да — моей! Здесь и сейчас, если бы Войсил сказал, что или Божана, или князем станешь — послал бы его да так далеко, что и с факелом дороги не нашел бы. Я ее хотел, я ее жалел. Но не жалость это была в том понимании слова, как в XXI веке, а жалеть — значит любить — так здесь, в этом времени. В моем времени!
Через минуту рыданий, Божана преобразилась и ее глазки игриво заблестели.
— А если мы в мыльне, так и телеса помыть нужно, — сказала она и одним неуловимым движением скинула уже подмокшую нижнюю рубаху.
— Да что ты со мной делаешь? — шепотом, сквозь зубы прорычал я.
Передо мной предстала нагая девушка. Еще две недели назад я и не знал, что образец самой красивой женщины существует, но вот здесь на Руси 1223 года — живет именно она. Теперь все те красотки, брюнетки, блондинки, рыжие — с дутыми губами и без них, не идут в сравнение с этой первозданной красотой.
— А что, пригожа? — игриво спросила Божана.
Будущая моя жена встала на носочки и покрутилась в стороны, с изяществом лесной нимфы, позволяя себя рассмотреть.
— Пригожа, — ответил я.
В эту игру нужно играть вдвоем. Я снял нижнее белье и встал перед девушкой, подражая ей покрутился. Взгляд девушки был игривый и она, уже ни капли не смущаясь, рассматривала меня.
— Ой, пригож молодец! — сказала Божана смеясь.
Действительно, мои действия были скорее комичными.
Кокетка взяла кадушку с водой — вылила ее всю на меня. Вода была холоднющая.
— Охолони молодец, а то твой корень пройти не дает, — рассмеялась Божана.
Как это ни странно, но мы просто помылись. Отходили друг друга веником, облили водой, натерли друг друга какими-то духмяными травами, как бы невзначай прикасаясь. И все… От попыток массажа Божана наотрез отказалась и даже хотела уйти, а вот рассекать передо мной обнаженной — то для нее нормально. Не понимаю этих нравов. Издевательство чистой воды. Ломались стереотипы, наработанные былым опытом, в той, уже прошлой жизни.
Божана вышла из бани первая, накинув шубу поверх ночной рубахи, и, без «прости — прощай», выбежала во двор. Через пару минут после ухода будущей жены зашла девица, которая меня сюда и провожала, и уже сейчас стоило немалых усилий сдержаться, когда другая девушка без стеснений ждала меня у выхода, рассматривая в подробностях. Я понял разницу просто физического влечения и того нечто, чего в той жизни я ощутить так и не смог. Не только мое тело стало здоровым, видимо и душа и сердце стали способны любить. Девушка продолжала стоять и пялиться на меня. А я уже и не хотел стесняться. Все у меня нормально — смотрите, завидуйте, я гражданин… Нет, это уже не от сюда.
Оделся и ушел. Да — так просто ушел. Некоторые герои книг, что я читал, давая отдохнуть мозгу, попадая будь то космос или прошлое, либо магические миры, создают себе целые гаремы. У меня же случилось с точностью наоборот — были гаремы ранее. Ну, а после попадания в прошлое, я намерен создать семью.
Выспался я отлично. Нет, ортопедических матрасов не было, а вот что-то вроде перины — да, и лавка, слегка, но была похожа на нормальную кровать. В тепле, спокойствии — великолепно! Кровати здесь были далеко не в том виде, как я привык. Люди не ложились, они спали полусидя. Это было связано с какими-то суевериями. Вот только я намерен изменить большую часть мебели под себя, ну если супруга не будет против.
— Боярич, — в горницу зашла вчерашняя девица.
Ее что приставили ко мне?
— Чего? — Потягиваясь, но, не вставая с ложа, спросил я.
— Так, боярин Василий Шварнович ужо к столу встает, — ответила девушка.
— Иду! — сказал я и девушка вышла.
Как такового разговора за завтраком не было. Был монолог. Мне рассказывали только, что пополудни в церкви будет венчание, после пир и так далее. Я же не выказал эмоций. Мне не были интересны церемонии, я желал только одного — быстрее стать законным мужем и Божану. Ну, еще хотелось быстрее закончить суету, которая еще не началась, но, уверен, будет грандиозной. Свадебные церемонии и в XXI веке утомительны, что говорить о древнерусских.
От девки Феклы я узнал, что с самого утра моя будущая жена пошла в баню. Не намылась вчера! Так и смылиться вся! Потом она уехала. Куда — служанка не знала, но через час после ее отъезда ко мне пришел Ермолай и начал распоряжаться. Выходило у него плохо. Что-то говорил про серебро, потом начал про поезд жениха. Я далеко не сразу понял, что его назначили моим, так сказать, шафером, свидетелем, или дружкой. Ермолаю на помощь пришел Филипп. У него получалось все лучше, как-то справнее.
— Ерема, погляди, есть ли серебро, коли нету — иди к сотнику, — поучал молодой ратник своего более взрослого друга. — А также Корнея одежу поглядеть нужно, ехать уже, а вон не одет.
— Ага, — только и говорил Ерема, быстро исполняя нужное.
Этот гигант не мог воспринять сложные приказы, только четко сформулированы и частями.
Скоро и меня одели и вывели во двор. Там уже стояли запряженными аж двенадцать саней. Что это были за люди — я не знал, кто-то из них размахивал веткой, к которой были приделаны либо листья, либо вырезанная под листья ткань, кто-то орал что-то нечленораздельное, играла дудка или свирель. В одни сани посадили меня и Еремея, который постоянно прикладывался к кувшину, неизвестно с каким наполнением — мне ничего не давали, а когда потянулся к кувшину Еремея, получил и укоризненные взгляды и кувшины отодвинули подальше.
Ехали так часа три. Причем, что называется, с ветерком и не по прямой, а виляли и делали большие крюки, периодически все же сбавляя скорость, кони — живые и так же устают. Своих же коней я оставил, а сани вот взял со всем скарбом. Мне не говорили подробностей, но я предполагал, что могу и не вернуться в дом Войсила.
Когда поезд жениха, наконец, остановился, я увидел относительно большой дом, но раза в три меньше дома будущего тестя в городе. Здание окружал высокий забор с массивными, скорее всего дубовыми, воротами с металлическими вставками. Именно к этой усадьбе мы и направлялись.
— Сиди, я позову! — сказал Ерема и спрыгнул с саней.
Свидетель начал свистеть, а въезжающие во двор люди начали еще громче кричать, петь, а потом повыскакивали из своих саней и стали водить хороводы. Дальше вся эта толпа, как мне казалось, оглашенных рванула в дом. Что они там творили? Не знаю. Во мне даже и близко не проснулся исследовательский интерес. Я теперь осознал, что чувствуют звери в зоопарке. Хоть бы налили, что ли! Так — нет, «неможно»! Амбал-свидетель только издевается, меняя кувшины с напитками.
Скоро вся честная компания вышла из здания и окружила меня. Одна девушка взяла мою руку и потащила в дом. Там опять с песнями и танцами обходили комнаты, вот только я стоял недвижимо, а все попытки пройти вглубь дома, купировались шутками и прибаутками. Только по причитаниям, частушкам и действиям я понял, что мы осматриваем дом на предмет чистоты.
В круговерти я и не заметил, как сидел опять в санях и опять куда-то ехал. Попытки подремать не увенчались успехом. Тогда я в первый раз почувствовал голод — то чувство, что будет сопровождать меня на протяжении всей свадьбы. Вот такой веселый день!
Процессия начала замедляться и я с большим удивлением узнал, что мы въезжаем именно в то подворье, где примерно с час назад были. Только въезд был закрыт и украшен разноцветными лентами. Мы остановились, Еремей подошел к воротам и начал кричать типа «открывайте, злыдни», «петуха к курочке привезли» и всякую другую чушь. Я же настолько устал, что не хотел ничего. Нет, жениться хотел, а больше ничего! Ну, еды бы чуть-чуть, хоть хлеба!
— Давай серебро — три гривны! — прокричал Еремей, который о чем-то там договорился. — Корней! Есть серебро?
Щаз! Предупреждать надо. Я пожал плечами и стал копаться в санях. Если бы я точно знал, что все серебро отойдет к молодым, дал бы свое, но нет. Пришла мысль дать три гривны за жбан того, что пьет мой свидетель с куском хлеба, но понял, что это будет неуместно. Деньги могут и забрать, а выпить не дать.
— Хоть сюда! Ерема! У меня серебро, что дал сотник, — прокричал Филипп, который ехал в третьих санях.
Ерема подхватился и побежал к Филипу, который и сам уже шел навстречу.
— Давай калиту, Филька. Ох, и умаялся я — две гривны сбил, — сказал Еремей и поднял торжествующе палец вверх и побежал к воротам.
— Окрутят его! Сейчас девку другую подсунут! — сказал мне подошедший Филипп.
— Так подскажи Еремею! — удивился я тому, что один друг не может подсказать своему товарищу.
— То его крест, а серебро дал Войсил, то сотника дар, — сказал Филип и начал комментировать происходящее. — Во, вышла девка другая. Ха, Ха!
Я наблюдал, как уже не по-детски ругался Еремей. Такие страсти, что он может и девушку, которую одели в красочные одежды и выдали за невесту, убить.
— Плуты, возвращай назад гривны, тати! — кричал Еремей.
— Девку купил Ерема! — кричал девичий голос из нашего поезда.
— Еремей, женись на девке! — кричал другой голос.
Все смеялись, веселились. Такая простота. Эти люди и не догадываются, с каким комфортом можно жить, сколько развлечений иметь в доступе, что можно покривляться в телефон и никогда не знать, как добывается хлеб. Эти люди умеют жить лучше, они умеют быть счастливыми, умеют замечать в жестокой и, казалось беспросветной жизни, яркие моменты. Юмор настолько натуральный, какой-то наивный, детский. И это замечательно!
— Вон, сейчас Ерема еще придет серебро брать, — сквозь смех сказал Филипп.
— И почему не ты дружка? Справнее получилось бы! — спросил я.
Филип казался более, как сказали бы в будущем, коммуникабельным.
— Так у меня и жена есть и детки: сын и дочь. Куда мне? — пояснил как неразумному Филип.
— Филип, дай серебра! Тати эти — ушкуйники акаянные, оберут до нитки! — жаловался разъяренный Еремей.
Филип отошел к своим саням, где сидела симпатичная молодая женщина и еще один мужчина лет под пятьдесят с мечом в руках, и серебряной шейной гривной разминал, видимо, затекшие ноги. Лицо его говорит о почтенном возрасте, но стать, движения выдают в нем еще сильного, опытного воина. Попробую догадаться — жена и отец Филипа. И лицом сын с отцом похожи и движения у обоих, как будто тигры — кошачья грация и опасность. Филип десятник и воспитал его отец. Это же какой воин будет отец, если его сын в возрасте чуть за двадцать уже десятком командует?
— Ворота открыли — едем! Едем! — начался опять гвалт и балаган.
И начались… похороны. Именно так, похороны, не оговорка.
С криками, типа «да на ково ж ты нас», «ой покидаешь нас девка» и другое в исполнении профессиональных плакальщиц, вышла процессия. В центре брела фигура — нет, не человек восковая, лишь слегка подвижная фигура. Безэмоциональной походкой, как будто опытная балерина на пуантах, плывет статуя Божаны. Лицо закрыто, но туго заплетенная черная коса со множеством лент не дает сомнения, что это моя красавица. Множественные одежды сверкают, отливают разноцветием, на головном уборе массивные украшения, платье звенит десятками, а то и сотней бронзовых колокольчиков, особенно много их нашито на подоле. На руках, поверх рукавов, отливают на морозном солнце десятки стеклянных браслетов как чисто голубых, так и из комбинаций разных оттенков и орнаментов.
Вокруг моей будущей жены кружится человек, одетый в медвежью шкуру и периодически рычит. И это со стороны выходящих из подворья! Контрастом этого шествия — песни с дудками, пением, доносящимся от поезда жениха.
Вскоре все погрузились в сани и помчались. Узнавать направление я не стал. Еремей сам, перехватив вожжи, залихватски, как будто уходил от погони, задавал вектор движения.
— Свернем да тимошего поля, не можно напрямую ехать, нужно лесовика с полевиком запутать! — кричал Еремей.
Я даже не стал спрашивать, кого мы запутываем и от кого убегаем, наверное, духов леса и полей. Вот такое христианство!
Наконец, приехали к церкви — время было уже около пяти вечера, учитывая, что выехали из города мы в районе семи часов утра — уже десять часов разъезжаем. Все веселятся, едят, пьют. В каждых санях заметил и снедь, и выпивку, вот только в наших с Еремеем — только выпивка, и то — не моя. Мне, видите ли, — нельзя. А сколько еще будет это «нельзя» длиться?
У церкви все вышли, бабы плакальщицы прекратили свой «плач Ярославны», мужик с медвежьей шкурой не появился, как будто испарился перед Храмом Божьем. Невесту вывел Войсил, держа под руки. Я, было, спохватился помочь, но Еремей меня остановил.
— Не можно, померла она! — Торжественно сказал «дружка».
Если бы я не был историком, точно побежал спасать жену, но вспомнилось поверие, что девушка умирает, выходя замуж, все же тревога не оставляла, как и чувство голода.
В церквушке, которая была деревянной, и только с одной иконой, все было долго и нудно. Я хорошо отношусь к религии, как и к церкви. Она в историческом плане сделала многое, нужна она была во все времена и как мировоззренческая концепция, и как важный социальный институт. Вот только, уж простите, не сильно я проникся церемонией, в отличие от многих присутствующих.
После церкви опять сели в сани, но уже вместе с Божаной.
— По здорову, жена? — спросил я.
— По здорову. Нынче мы супружены, — радостно, но устало сказала Божана и положила на мое плечо голову.
Стало спокойно и уютно. Еремей же осушил до дна очередной кувшин, степенно перекрестился на купол церкви и прямо преобразился. Вместо залихватского гонщика появился серьезный профессиональный извозчик.
Мы приехали в богатую усадьбу с большим домом в центре — побольше, чем у Войсила, — хозяйственные постройки, большой загон. И… большая баня, в которой, наконец, уже не надо будет сдерживаться с любимой женщиной. Осталось только немного потерпеть. Все еще хотелось есть, ну и что, что иное!
Мы стояли уже с полчаса на крыльце дома и, как было сказано Еремеем, просто ждали.
— Неси ее в дом и ставь! — скомандовал, наконец, Еремей.
Я не хилый, даже более того, но усталость дня, а еще одежды Божаны… Однако я взял ее и понес. Ощущение, пусть и через многие одежды, тела жены давали прилив энергии и сил. Идти долго не пришлось и уже в сенях мне сказали поставить Божану.
— Выход пред столы! — прокричали за дверью, откуда доносились звуки веселья, характерные для застолья.
А еще — оттуда повеяли ароматы жареного мяса, духмяных каш, хлеба и порогов. У меня даже немного закружилась голова, жена, видимо, оказалась в схожей ситуации.
— Проходите! — сказал Еремей и открыл двери.
Я взял жену за руку, и мы вышли.
— А хороши! Добре! Любо! — причитал нарочито громко Войсил.
Потом началась очередная порция церемоний. Преломление хлеба, которого опять же не дали поесть, благословление Войсила и Агафьи Никитичны, которая даже прослезилась. На нас одели полотенце, которое назвали «ручником», потом связали мою левую руку и правую Божаны. Посадили за стол на центральное место, но не налили, не наложили еду. Сидеть за полным, прямо ломящимся столом и не поесть? Хотелось прямо прокричать: «А вы, господа, знаете толк в извращениях!», но сдержался. Когда — то это же должно закончится?
Вновь вышел мужик со шкурой медведя и стал демонстрировать свои экзерсисы. Рычать, якобы пугать присутствующих, тереться об углы. Я же чуть скосился, чтобы не сорвать «покерфейс» и быстренько взглянул на собравшихся. За столами было человек под пятьдесят. Кто это был? Не знаю. Только тысяцкий, да два десятника, которых я знал еще до перехода, в город. Филипп, его отец. Остальные люди были неизвестны. Возникал вопрос: «Это как же так быстро организовать? Таланты. А я еще думаю о себе, как о неплохом администраторе для этого времени! Наивняк!
Через час женщины, возглавляемые Агафьей Никитичной, с какими-то песнями развязали наши с Божаной руки и увели мою жену. Я уже было начал жадно озираться на стол, уверенный, что уже можно поесть, но как стояла еда поодаль, чтобы я не дотянулся, так там и осталась.
Все сорок минут, в течении которых я одиноко сидел в компании пятидесяти едоков, рассматривал еду. Из того, что я рассмотрел — были каши. На центральном месте стояла гречневая каша и, как можно понять из уже остатков — самое востребованное блюдо. Еще были тарелки с овсяной кашей из цельного зерна. Рыбы, гусей, тушеного мяса и жареных поросят было просто очень много. А еще много кувшинов с разным наполнением. У гостей же были поголовно серебряные кубки, которые наполняли вездесущие молодые женщины.
Еще через минут сорок вышла Божана с укутанными в странный головной убор волосами, которые были переплетены. Длинная могучая коса сменилась двумя или даже тремя — под открывающемся ракурсом не рассмотреть. Жена молча села возле меня. Да — три косы!
— А не нужно уже и уложить венчаных? А, друзи, мои? — прокричал уже захмелевший Войсил.
— Да! Да! — прокричали все.
Первым со своего места сорвался Еремей, который последний час пихал в себя все съестное ел, как в последний раз в своей жизни, и успел не меньше четырех кувшинов опустошить. Свидетель сидел рядом со мной, но вот я все еще не мог дотянуться до всей той еды, что стояла возле могучего богатыря.
Еремей ушел, но буквально через минуту вернулся. Под скабрёзные, но незлобивые шуточки мы ушли из пиршественного зала. Еремей привел нас, меня и Божану, в просторную горницу, где было большое ложе с лежащей шкурой медведя сверху. Наш дружка ударил шкуру плеткой и ничего не говоря вышел за дверь.
Я огляделся, и первым делом хотел навалиться на еду и питье, которые стояли рядом с ложем, но обратил внимание на молчаливую жену, которая стала на колени, опустила голову и протянула мне плетку.
— Ты чего? Любая, встань! — попросил я и попытался поднять жену.
— Невместно, прости! — стала протестовать Божана. — Калину красную честному люду не покажешь. Бей меня!
— Не буду, — категорически сказал я. — Хочешь обряд? Давай плеть!
Я взял плеть и сделал вид, что бью и откинул этот инструмент садо-мазо. Божана подскочила и безмолвно опять покорно поднесла плетку. Это продолжалось три раза, а потом жена сама оголила спину и силой три раза полоснула себя. На попытки остановить ее, только просяще посмотрела на меня, а в глазах была боль. Не физическая, а более глубокая, саднящая. Хотелось помочь, вывести жену из этого состояния, но я осознавал, что бессилен. Пока бессилен, но я сделаю эту женщину счастливой!
— Ну, хватит, давай снедать! — сказал я после паузы, когда мы играли в гляделки.
Молчание затягивалось и нужно что-то делать. И ничего лучше не вдохновляет, как сытно поесть после целого дня голодания. Я жадно посмотрел на курицу, хлеб и кувшины.
Был на Севере Руси обряд, когда разламывают курицу и хлеб напополам в символ плодовитости. Я так и сделал и жадно вцепился в свою половину курицы. Большую же часть хлеба Божана забрала для коров — тоже по поводу плодовитости.
Ну а потом…
Да устали мы так, что и хватило-то сил на один раз «потом». Тем более, что Божана так суетилась, не зная, как помочь, что делать, что пришлось потратить некоторое время на ликбез.
Между тем, я был счастлив, и даже не хотелось думать о будущем, о прошлом, только наслаждаться настоящим. Люди не умеют наслаждаться жизнью, часто замечают только негатив, а в жизни много радости и счастья. Вот я в чужом времени, перед судьбоносными событиями, с непонятными, даже мутными перспективами. И я — счастлив!
Поспать нам дали недолго, казалось, и вовсе не спали. У входа в горницу, где мы находились, началась суета. Хмельные выкрики, ор. Голос Еремея возвышался над другими, и только его можно было с трудом понять, остальные звуки сливались в сплошной гул.
— Не пущу! Ступайте, зашибу! — кричал наш дружка, выполняющий, наверное, роль рынды-охранника.
Если бы не смех и песни, можно было подумать, что нашу комнату действительно берут штурмом.
— Выйди, любы до людей, — сказала заспанная Божана.
— А ты оденься! — сказал я.
Жена стала суетливо накидывать одежду на нижнюю рубаху.
— Так в баню сейчас пойдем, — сказала Божана, накидывая поверх всего шкуру медведя — прямо языческий тотем.
За последние полтора суток женушка уже третий раз в баню пойдет, я второй. Чистюли! «Дикий обычай северных варваров», — сказали бы просвещенные европейцы. Вон Людовик Солнце так и вовсе два раза мылся за всю жизнь. Может европейцы нас лентяями считают, типа «моется тот, кому чесаться лень»?
Звук нарастал и уже послышались удары в дверь.
— Супражалися уже? — крикнул, судя по голосу Войсил. — Давай к коровам, да в баню.
Я посмотрел на Божану, которая выглядела напряженно.
— Люба моя, чего смурная? — спросил я, одеваясь.
— Так, калину красную не поднести до дядьки, — смущенно сказала она.
Обычай с калиной, видимо, должен был символизировать лишение невинности молодой жены. По мне так — безразлично. Нравы XXI века, которые еще преобладали во мне, не вызывали противоречий по поводу невинности. По мне, так наивному поведению Божаны не смогла бы соответствовать и самая принципиальная девственница прогрессивного века XXI.
— А есть калина? — спросил я.
Божана потупилась, и мне пришлось три раза повторить вопрос, постепенно добавляя металла в голос. Ветка калины с гроздью красных ягод оказалась в углу под накинутым сверху полотенцем.
— Все хорошо, дядька не даст хулу вознести, да и я — муж твой защищу от скверных языков, — сказал я, обнял жену и поднял калину над головой.
— Любы мой, не чаяла я бабьей радости, — Божана поцеловала меня в губы. — Иди к людям.
Я открыл дверь, и опять окунулся было в круговорот шума и веселья. Какие-то приветствия, шуточки. Но все замолчали и уставились на поднятую в моей правой руке гроздь алой калины. Собравшиеся стали смотреть друг на друга, не зная как реагировать на ситуацию. Видимо, слухи и оговоры ходили давно и никто не ожидал подобного пассажа.
Ситуацию спас отец Филиппа, который предложил всем собравшимся поделиться своим опытом общению с бабами и сам начал какую-то на грани приличий историю, но его под общий хохот, вновь разразившийся в толпе, попросили прекратить.
Войсил же смотрел на меня. Взгляд его говорил: «Спасибо!». Я же в ответ еле заметно кивнул. Мой тесть взял шкуру медведя, на которой мы возлегали, снял ее Божаны, и одел на какую-то молодую девушку, одетую богато и ярко, явно приглашенную на свадьбу и не холопку.
— А хлеб корове дашь, после в баню, жену сетью рыбацкай покрой, да ветку з листами пусть возьмет, — увещевал меня Войсил, пока вся толпа восхищалась молодой женой, собираясь скопом провожать молодых во двор.
На улице, прямо возле крыльца, стояла корова, которой и следовало съесть хлеб, что был в нашей горнице. А корова то была — не больше теленка! Тут я немного переиначил обряд, потребовав привести моих коней и собаку. Я знал, что Прошка привел коней в дом еще до нашего приезда с Божаной из церкви.
Коням я отдал остаток хлеба, а псу дал кусок специально оставленного для этого курицы. Мои нововведения противоречия не вызвали, а кони и собака привели собравшихся в восторг. Было даже типа «Дай прокатиться». Начали забиваться и на случку Шаха. Вот у кого проблем с «сопряжением» не будет, так у пса — по двору бегали две суки, одна из которых была довольно большой собакой и от нее может получиться неплохой приплод.
В бане мы остались, хвала богам, одни, все принадлежности — сеть, ветка, что-то в кувшинах, — были, как и новая одежда. Я знал, что был обряд, когда в бане с молодыми был и ведун, который и должен был на голые тела одевать сеть, да и другие действия совершать. Но никакого мужчины рядом с обнаженной своей женщиной не потерплю. Становлюсь приверженцем домостроя!
Наконец, произошло то, что будоражило мое сознание и естество с посещения бани на заимке.
Божана была прекрасна, она то одергивала меня, то предавалась страсти, когда уже я был готов накинуться не ее — снова одергивала. Довела до такого исступления, что я уже ревел как медведь, охватывая женское молодое тело. Божана старалась сдерживаться, но и она стала произносить нечленораздельные звуки вперемежку со стонами. Я, по сути проживший целую жизнь, насыщенную похождениями и сексуальной распущенностью, не мог вспомнить, были ли подобные эмоции в той жизни.
Не было такого наплыва страсти, желания, даже вожделения. И это была магия, когда неопытная женщина, поддавшись только инстинктам, становится искусной любовницей. Вчера в горнице не было такой страсти, мы были уставшие, суетливые. Сейчас же я был бурлящим океаном, Божана была ветром, который раздувает волны, а еще было нечто сакральное, непостижимое и это землетрясение, ядерный взрыв, который вызвал цунами и эта волна нас поглощала.
— Корней! Все хорошо? — кричал у входа в баню Ермолай.
Ему не отвечали, потому что мы не слышали ничего, кроме своей страсти.
— Корней! — продолжал уже слегка опасливо кричать Ермолай, который, видимо все еще отыгрывал роль нашего дружки и по совместительству рынды.
— Все хорошо! — прорычал я громко, чтобы успокоился дружка.
Жениться ему надо!
Потом под скабрёзные шутки был выход к столу. А после Божана пропала. Меня оставили за столом. И я уже смог насладится застольем. А здесь были, и жаренные поросята, и тетерева, лебеди, осетра, орехи, тушенная в горшках свинина, куски говядины, хлеб, каша — глаза разбегались. Казалось, стол стал еще богаче на блюда, чем это было вчера. И это второй день! Людей же было значительно меньше.
Посмотрев на все изобилие во мне проснулся скряга, так и хотелось задать вопрос: «За чей счет банкет?». Даже выискивал икру заморскую баклажанную, но не нашел. Ничего, посеем и баклажаны, выведенные для более северных широт. Даже арбузами побалуем местных и не только их. Очень надеюсь, что расчет за свадьбу будет не со счетов моей жены, уже и моих.
— Поговорить нужно, Корней. И друже мой познакомиться хочет. Он полезный человек и для меня близкий, — после очередной здравницы за молодых шепнул Войсил.
Так, получается, был осмотрен, принят в разработку и одобрен для вербовки. Или я ищу то, чего просто нет? Беспечность ночи и утра резко улетучилась и я напрягся. Явно Войсил был не прост, тут еще и какой-то друг. И почему я не профессионал из КГБ или ФСБ, почему я и неправильный десантник. Вот стоит назвать автору главного героя бывшим десантником и все… Все враги сокрушены. Я же, признаюсь, все больше надеюсь на навыки, добытые при увлечении реконструкцией. А вот от десанта у меня главное — умение побороть страх.
Возникал и вопрос с кем мне нужно встретиться, с разведчиком? Была ли разведка в это время? В том или ином виде, она была всегда. К примеру, монголы, которые уже скоро станут важным игроком на политической карте, имели свою разведку, которая подкупала политическую элиту, собирала сведения, могла анализировать и давать рекомендации правителям. В Смоленске, согласно источникам, в 1229 году было монгольское посольство, в других городах, вероятно, тоже. А было ли посольство русских княжеств у монголов? Нет! Фактом было и посольство монголов в Венгрии, причем, во главе профессионального со знанием языков и политических раскладов, послом. А вот посольство это ехало в Венгрию, вероятно, через русские княжества.
Ничего не знаю и о разведданных орденов меченосцев или их последователях: ливонцах и тевтонах. Они смотрели, привечали, могли и волнения организовать в той же псковской или новгородской земле. А русские о них знали только то, что они демонстрировали уже на полях сражений. Имей же представление о планах противника, его численность, вооружение, может, и сберегли бы русские души, которых в XIII веке и так не много. Вон во Франции миллионов десять, в Германии чуть меньше населения и податей много и мобилизационный ресурс, а на Руси во всех княжествах сегодня вряд ли больше шесть миллионов наберется, а угроз поболее, чем у тех же французов. Там-то междоусобицы, да англичане, которые в своей элите, по сути, те же французы, так как не в Англии дело, а во французских землях.
Так что догадаться о том, что Войсил связан с разведывательной деятельностью было не сложно, но определенные шаблоны это понимание ломало. Получается, была на Руси своя разведка, были люди, которые и анализировали ситуацию. Только вопрос в масштабах. Это местечковые структуры для отдельного князька, или все русские княжества имели доступ к информации?
— Здоров будь, боярин Корней! — поприветствовал меня человек с пронзительным взглядом. — Я Глеб Всеславович.
— И ты будь здрав, боярин Глеб Всеславович, — отозвался я, входя в небольшую горницу, куда меня проводил Войсил.
— Друже мой сказывал, что ты многое знаешь о татарах, о венетах, да франках и иных немцах? Так это? — мужчина пристально посмотрел на меня.
Вопрос прозвучал еще до того, как я нашел место, где присесть, поэтому и ответил не сразу, устраиваясь на край лавки.
— Так расскажешь и мне? — спросил Глеб Всеславович, не отводя взгляд.
Как будто и не пьянствует второй день, смотрит трезвыми, трезво, требовательно.
— Так, спрашивай меня! — ответил я.
— А ты и рассказывай о татарах, да немцах, а я спрошу, коли что будет не понятным! — сказал Глеб Всеславович и придвинулся на скамье в моем направлении, демонстрируя интерес.
— Так, татары и не зовутся так — то монголы. Войско их из многих народов, там и татары есть и другие. Самих монголов не вельми много, но у них много слуг из покоренных народов. Было такое, когда победили они татар, что проводили детей их у повозок и те, кто был меньше и в рост колес, тех оставляли и отправляли на воспитание в монгольские семьи, иных, кто выше, убивали. Войско их быстрое и подвижное. Часто и по три заводных коней ведут. Сила войска — конница, но есть и пешцы. Оружие — лук и гнутый меч. Зело искусны они в бою. Также послушны. Коли вина на воине, десяток пускают под нож, коли вина на десятке — сотню вырезают. Искусны и их воеводы, кои в десятках битв победили. Вести правителю они доносят быстро, служба есть у них — ямская, где коней поменять можно и быстро двигаться дальше. Механизмы строят. Города покоряются быстрым наскоком и приступом после закидывания в город много камней и огня.
И воны все знают: сколько сотен могут князья выставить, сколько ратников, какие брони воины носят, все. Они ждут весны, чтобы разбить русичей. Однако, они культурны и имеют свои обряды и нравы. Если убить послов, монголы станут мстить и биться до конца. В их войске китайцы, уйгурцы, персы, аланы и другие, каждый свою науку войны дает монголам. Есть правила войны — тактика. Вот убегают они, и в след бежит рать, чтобы добить татар, а те выводят супротивника на основу войска, и уже кто догонял, стал жертвой. Или засадный полк ставят, тогда и отступают, принимают сечу, а потом в бок засадны полк ударит, и татары верх берут.
— Чудно как говоришь — тактика! Откуда сие чудное слово? — последний вопрос Глеб Всеславович задал резко и быстро, после резво встал и начал ходить взад вперед.
Все это уже напоминало допрос. И меня на что-то провоцировали.
— Так и стратегия есть у них, — продолжил я. — Так, они с уважением к до церкви относятся. Говорят «у каждого бога своя земля и неможно бога того гневить на ней». Силу уважают. Коли воин аль воевода биться будет с ними зело зло, то они и предложат ему войти в свое войско. Також, они жгут города, но не живут там сами, токмо данью обкладывают, а ее князья з тех мест и собирают сами. Городов своих у них зело мало и те — становища в степи.
— Ты, Корней Владимирович, расскажи про механизмы, что это. Тако ж скажи, ты их ладить можешь? — начались уже уточняющие вопросы, хоть так, а то лекция для студентов получалась, так и захотелось привести цитаты исследователей XXI века да более подробно, только откуда так подробно мог знать парень, который и по легенде то не жил у монголов.
— Механизмы для осады градов, могут использовать и в великой сече. Камни метают, огонь в корчагах, и не потушить его. Токмо если разбить те машины и трудно будет монголам грады брать. Да и китайцев, кои ладят те машины нужно убрать, а лепей так и себе взять, — сказал я и посмотрел, как оживился Войсил, сидящий в углу, и не встревавший в разговор.
Да, видимо мой тесть уже понял, что может последовать приказ раздобыть тех китайцев или еще что-нибудь в этом духе. Или другое спровоцировало его реакцию?
Разговор продолжался еще около часа. Меня подробно спрашивали про татар, после об аланах, с намеком на некие возможные союзнические отношения. Отдельное внимание уделили венецианцам и их возможностям. Выясняли, насколько они контролируют Латинскую империю, которая для русских остается Византийской, только с центром в Никее. И другие вопросы.
— А как же знакомство з Леопольдом? — резкий вопрос прозвучал не совсем уместно и мог сбить с толку.
Наверняка на то и расчет. Проверить меня? Что ж — пожалуйста.
— Я особенно с Леопольдом VI из рода Бабенбергов, герцога Штирии и Австрии, коего зовут «славным» не знаю, но слышал о нем, — сказал я и с вызовом посмотрел на товарища Глеба. — Мой отец прибыл на Святую землю с Людвигом Баварским, Леопольд только отбыл оттуда. Я зело много слышал про мудрость герцога.
— Вот как сталось, что православный ратиться на Святой земле, у его дружина, да и сына своего малолетнего берет на битвы? — допрос продолжился.
— Не спрашивали отца о вере. Крест нательный носит, и ладно, а покреститься при людях и по-другому можно, — сказал я и осекся.
— Крамола — не можно! — прошипел товарищ Глеб.
— Так и купец, что мало торгует, да в одежде не купеческой, да с оружием добрым, аще его и тысяцкий боится? Это возможно? — сказал я с издевкой.
Я еще могу и мордой в грязь — конспиратор хренов. Все о нем знают, а он отыгрывает купца.
— Ох и строптив ты, молод еще! Василий Шварнович — добры зять у тебя, коли и ремесло ведает, да хозяйство ладить сможет — добре буде! Однако ж… А что, может и в твою сотню пойдет? — подводил под графой «итого» средневековый комитетчик.
— А торг хороший у тебя, а товар какой, а надолго ли в Унже, али сторгуетесь, да поедешь? А, Глеб Всеславович? — нарочито вежественным голосом спросил я.
Демонстрируя понимание ситуации, где купец отдает советы, или даже распоряжения сотнику.
— И не скоморошничай! Или чего хотел обменять-сторговать? — деловитым тоном спросил «купец».
Да, я хотел — очень хотел. Мне важно было знать, к примеру, как на Руси отнесутся к зеркалам. Если это бесовщиной обзовут, то и заниматься нет смысла, или только с венецианцами торговать. Товары я буду пробовать производить, но надежный купец-посредник нужен. Но это так, для примера. И скорее мои слова были, как могли бы в двадцать первом веке сказать «троллинг».
Но всеже я показал зеркало, которое ввело Глеба в затянувшуюся задумчивость. Он смотрел в него, на него, на меня, на Войсила.
— Мастера наши такое не могут сотворить, — подытожил «купец» и улыбнулся, одновременно скосив глаза в сторону Войсила.
— Да, такое и в Китае и у монголов и у сарацинов редкость великая. А ежели три-четыре мастера, что ладят стеклянные браслеты приедут сюда, так можно и зеркала ладить. А ты, Глеб Всеславович, — поможешь им, да и прикупишь там все для ремесла их стеклодувного? — спросил я Глеба Всеславовича.
В конце концов, за дерзость не убьет же он меня? Или может?
— Ты глянь, друже Войсил, вон какой у тебя зять. Ты ему руку подашь, так он ее и откусит! Ты, Корней, вельми много ад меня хочешь… — начал было Глеб Всеславович, но я его перебил.
— Нет, не много, только я и в долю взять могу. Ты, Глеб Всеславович, токмо поддержи, да на первых порах помоги, и десятая доля от стекла и зеркал — твоя. Мастерскую сладим, и купцы сами приедут за зеркалами. Такого товара в мире нет, — увещевал я слегка опешившего от напора средневекового разведчика.
— Подумаю, может и будет тебе помощь. Мастера не пойдут в Унжу, а вот их выученики — да. Я найду, да и ты не подведи мя и десятая доля з каждой порады, договора, моя. Пошли за стол, а то уже и молодая хозяйка повинна кормить мужей. Заждалась, небось, Божана мужа своего.
И действительно, пока нас за столом не было, появились разные пироги, кулебяки, но никто и кусочка не отрезал. Оказалось, что первым должен был пробовать мой отец, коли такой наличествовал, а так эту роль взял на себя, с согласия Войсила, Глеб Всеславович. Вот и папой обзавелся!
Я не мог увидеть, но вот услышать получилось. Когда я уже выходил вышел из горницы, в которой немного притормозил перед дверьми Войсил, тесть вопросительно посмотрел на друга, а тот сказал только два слова: «То он!».
Можно было напрячься по поводу «это он», но тут могло быть что угодно, как, впрочем, и простое одобрение моей персоны в качестве мужа для Божаны, так и многое иное. Уже не особо хотелось вникать, анализировать. Хотелось увидеть Божану, сесть за стол и даже выпить. Не брал меня, почему-то алкоголь, а немного хмели все же хотелось.
К вечеру того же дня гости стали разъезжаться. Войсил вручил свой подарок самым последним. И это было не оружие, не банальное серебро, еще он вручил символичный золотой ключ от поместья. Я понимал, что организация свадьбы за такой короткий срок уже подарок. Оказалось, что Войсил на могиле брата своего дал зарок, что женит Божану и за свой кошт.
Так что трат моих не было, а вот посчитать подарки и вообще оценить перспективность поместья — необходимо. Как, впрочем, и начать думать о новом полевом сезоне. Солнышко уже так разогревает землю, что снег вот-вот если и не сойдет, то его станет мало.
Казалось — отдыхай и не дергайся, но во мне бурлила энергия, я хотел дел, свершений, прогрессорства. Именно первый полевой сезон станет фундаментом для экономики поместья, а возможно, и Руси. Чего стоит картошка, которая сможет спасти не одну сотню жизней. Особенно, когда с 1229 года начнутся неурожайные годы. Поэтому именно изучению хозяйства я решил посвятить ближайшее время. Но в ближайшее время, это нет прямо сейчас.
— Божаночка, а знаешь, что делают у первую ночь после венчания молодые? — спросил я, разглаживая черные волосы жены, возлегавшей головой на моих коленях.
— Так ведомо то, мы уже и делали — ребеночка, — без тени смущения ответила моя жена.
Да, сарказм, ирония, двусмысленность и другие хитрости на Руси мало развиты, это не византийцы эти люди. Хотя… Глеб с Войсилом выделялись из масс.
— Так вот, молодые, после свадьбы в опочивальне серебро, да другие подарки посчитывают, — эту шутку Божана поняла, однако реакция была странная, но, вероятно, правильная для этого времени.
— Так, муж мой и считай сам. Не мое то дело. Можно позвать Мышану — она ключница по подворью, да и за поместьем глядит, поможет, — сказала жена, которая всеми способами старалась демонстрировать покорность и домострой.
Ее очень впечатлил мой поступок с калиной. И девушка, которую учили, что покорность — единственно правильное поведение с мужем всячески хотела угодить. Вот только мне было бы приятно, если бы эта угодливость была из-за любви и как ответный шаг с моей стороны. Не хотел я покорности и всесоглашательства. Наша семейная жизнь только начинается, подстроимся друг под друга.
— Так, мы будем вместе считать, мне нужна покорная жена, мне нужен соратник, друг и любимая женщина. А где та Мышана? — последние слова я громко крикнул.
Через минуту один из холопов отчитался, что за Мышаной отправили, через еще три минуты, тот же «ретранслятор боярский воли» сообщил, что ключницу нашли. Через еще семь минут перед нами возникла женщина средних лет, как в двадцать первом веке говорят «бальзаковского возраста», опрятная, но одета просто, вся обвешанная ключами. Подобострастия в глазах ключницы я не заметил, но и пренебрежения не было. Уверенная в себе женщина с легкой грустинкой в глазах, которая казалась глубоко личной.
— Корней Владимирович, батюшка, Божана Борояровна, матушка, — Мышана низко поклонилась.
Подобное приветствие, как ритуал признания должно было прозвучать.
— Мышана, а подарки нам в дар приносили? А то мы мало что и помним, видел, что оружие приносили, да ткани Божане Борояровне. А что еще есть? Принеси все подарки! — сказал я и вопросительно посмотрел на ключницу. — После изучения даров, нужно поговорить о поместье что есть, что хорошее, чего плохого.
— Да, батюшка, — женщина поклонилась.
— Давай дары и не нужно батюшкой звать — хозяином величай, — наставлял я ключницу.
Подарки носили четыре холопа, и ключница называла имя подарившего. Мне практически без надобности знать, кто что подарил, но окружение Войсила, а частично уже и мое — знать нужно было.
Из подарков были ткани — три рулона. Это, по словам Божаны, позволило бы одеть больше десятка девиц в добротную одежду. Была посуда, которую дарили чаще всего. Только серебряных блюд было восемь, а еще инкрустированные камнями чаши. Было и три лука в подарок, да три меча. Подарили, оказывается и холопов — десять семей со скотиной и утварью. Тысяцкий подарил, на мой взгляд, более полезное — девять подвод расщепленной доски. Да, как я понял, этот лес давно был собран тысяцким и скорее всего, был за казенный кошт, но мне строиться нужно и я не побрезгую делать это и при использовании краденых досок.
— Не в убыток и то хорошо! А продать долю утвари, нужно. Божана, зачем нам столько всего, а серебро нужно — нам строится, расти нужно, — обратился я к жене, не оставляя ей шанса перечить и противится.
Сам себе противоречу. С одной стороны, мне нужен соратник, с другой же, принимаю решения самостоятельно и без мнения кого-либо. Ну и кто из людей всегда живет в согласии с собой и следует только логике в поведении?.. Думаю, никто!
Я никогда не понимал тех, кто с золота и серебра ел. Я за рациональность. Статус показать найдется чем, а начнем зарабатывать, так посмотрим, может, и с серебра поедим. Но когда у тебя уже много серебра, строиться некуда, еды вдоволь, воинов много, как быть, есть это самое золото? Ну, такие вопросы пока еще рано задавать себе.
— Оставляем утвари на дюжину гостей, остальное продать, или обменять на лес, зерно, топоры, да скотину. Лучше на скотину, — вынес я вердикт.
Божана ничего не сказала, вообще ничего! Складывалось впечатление, что ее это не особо заботит. Нет, я догадываюсь, что хозяйка она справная, вероятно только, что ей уют важнее, чем перспективные экономические планы.
— Расскажи, Мышана, сколь много людей в поместье? Сколько холопов, смердов, челяди, есть ли ремесло какое? — спросил я, усаживая Мышану на скамью.
Оказалось людей всего двести семьдесят три в возрасте от 14 лет. Из них почти все холопы и работают на земле. Это было намного больше, чем говорил мне Войсил. Есть семьи свободных смердов, заключивших еще с отцом Божаны порядье. Из ремесел есть небольшое кожевенное производство, кузня. Наличествует девяносто шесть коров, часть их в семьях холопов с расчетом: одна корова на две семьи. С конями еще хуже — всего сорок семь, из которых часть нужна на пахоте, а часть для перевозки рухляди, которую бьет артель охотников. А вот боевых коней не было вообще. Были еще и овцы, козы, всего штук триста свиней на все семьи, гуси да куры. В целом было достаточно богато, от голода уже как два года никто не умирал. Скорее такое положение дел, неплохое по меркам времени, но ужасное по моему восприятию, сохранялось благодаря Войсилу, который помогал следить за поместьем и сам вкладывал средства при острой необходимости. Получается, должен я ему, много должен!
— Мышана, ты письмо знаешь? — спросил я и, дождавшись кивка, придвинул бересту и шило, а после начал диктовать. — Пиши! Первое — закупить на проданную серебряную рухлядь коней. Сорок гривен серебром на то я дам. Коней должно купить сотню — пятнадцать боевых, токмо молодых четырех-пятилеток, или двухлеток, тогда сами обучим. Другое — дать земли под мои посадки, и направить ко мне две семьи справных холопов, чтобы зело мудро и с уважением были к земле. Они и займутся моими посадками, а уже завтра поселить их тут, в доме, так как земли, где сеять они будут, выдели рядом с домом, чтобы и охранять можно было, и следить за ними легче. Далее. Завтра едем земли глядеть, с холопами да смердами знакомиться, да снеди приготовьте. Мясо, хлеб, скрынка пива, соль, детям меду. Каждой семье па едокам. И муки нужно дать — масленичная седмица скоро. Буде все это?
— Да, хозяин, найдем! Батюшка Василий Шварнович много завез снеди. Говорил, что тебе хозяин и тебе хозяйка не в досуг быт строить — вам чадо делать нужно, — с серьезным видом сказала Мышана.
На том я ее и отпустил. Дел ключнице нарезал преизрядно, но пусть привыкает. Энергия во мне бурлит, придется работать и всем вокруг, или просто заменить этих людей на иных, расторопных. Нет, не получится! Есть осознание, что кадровый вопрос станет одним из наиболее сложных.
Ночь мы с Божаной провели в объятьях и в целенаправленном «делании» детей. Процесс этот был весьма интересным и познавательным, посему стороны решили и впредь заниматься данным трудоемким делом, со всем тщанием, старанием, усердием.
Поэтому, после бурной ночи, очень хотелось кофе, чтобы как-то прийти в себя. На удивление, травяной взвар оказал замечательный тонизирующий эффект. Быстро пришла и Мышана, которая выглядела бодрее нас с женой, несмотря на то, что ключница, как и хозяева, не спала ночью. Только она не сомкнула глаз по другой причине — собирала дары от хозяев.
Небольшие плетеные корзины, груженные продуктовым набором, занимали место на семи подводах. Это была колоссальная работа, что пошло в зачет ключницы в моих глазах.
— А безопасно ли здесь? — спросил я оглядывая достаточно богатый обоз.
Мышана развела руки, мол «не знаю».
Может ли считаться безопасной землей территория, еще четыре года назад подвергающаяся нападениями, как марийцев, так и булгар? Сегодня же Новгород Нижний не даст булгарам гулять по русским землям и марийцы присмирели. Все было хорошо и ладно, но, если вчера я особо не думал о безопасности, сегодня из головы никак не выходила проблема соседства с Вышемиром. Я узнавал — на свадьбе его не было, несмотря на приглашение, как соседу.
Уже в пути я узнал, что среди смердов есть отставные ратники, так сказать, ветераны, недавно переселенные сюда Войсилом. Настолько недавно, что можно подумать, как раз для охраны земли. Их я и решил пригласить к себе первыми. Надеюсь, принцип про старого коня, который борозду не портит, сработает и сейчас. Все же приходилось учитывать, что земли находились на границе Руси. Четыре года относительного затишья, в то время, как в других землях междоусобицы, рыцари, половцы, дали возможности развития региона, вот и людей оказывается больше, чем думает тот же Войсил. Большинство же люда и прибыло в прошлом году. А учет тут ни к черту!
Мышана прекрасно разбиралась в ситуации и знала практически всех по именам. Прекрасно ориентировалась в наличие орудий труда, живности. Я бы так не смог. Человеку из будущего нужно полагаться не на память, а на бумагу или электронный носитель. Но Мышана ключница, это не ее работа. Уточнение же про тиуна, управляющего, не принесли желаемого результата. Его не было, так как уже год за поместьем присматривал тиун Войсила.
Врученные подарки воспринимались людьми с благодарностью, но я старался демонстрировать и жесткость, угрожая за неисполнение приказов наказанием. Люди же не особо воспринимали угрозы, своими взглядами демонстрируя, что они понимают и работу, и заботу, а вот боярину еще самому след себя проявить. Это время было более свободолюбивое, чем, к примеру времен Великого княжества Московского.
Владения оказались большими. Земли было столько, что на ней могли и тысяч десять ужиться, а живет только около трех сотен человек. И эту проблему решать нужно — необходимо привлекать людей. В целом же, меня встречали с некоторой пренебрежительностью, если это были рядовичи и опаской, если холопы, то провожали уже выкриками заздравниц. Получить по весне такой съедобный подарочек для людей оказалось очень своевременно и приятно.
Вернулись только к вечеру и страшно голодные. Нас хотели накормить в поселении, но удалось отказаться.
— Боярин, дозволь! — В дом зашел не сильно еще старый человек, лет под пятьдесят, но с лицом полного достоинства.
Был он без правой руки, но воинская выправка в этом пожилом человеке не ставила сомнений, и я понял о ком идет речь. В разговоре с Глебом Всеславовичем упоминался удачливый и грамотный десятник Далебор, которому это имя дали уже в сотне Шварна, а после и Войсила.
— Далебор! Честь воям, пораненным на сечи за правду! — торжественно произнес я, вставая, и делая малозаметный поклон.
Не знаю, как нужно себя правильно вести, но сейчас захотелось именно это сказать и сделать. Вообще от степенного старика, которым был преподаватель Корней Владимирович, все меньше оставалось старческого, а все больше проявлялось нечто моложавое, экспресивное.
— Спаси Христос тебя! Ты спросил, и я пришел, а со мной також трое калек да два сына моих. Знаю, что Вышемир не простит боярыне, а мы его и не хотим видеть своим хозяином, за тебя станем, коли добротой и лаской до людей ставиться будешь, — торжественно проговорил Далебор и поклонился.
Оказалось, что люди уже обсудили молодого боярина и одобрили первые шаги в раздаче даров. Такой электорат был бы подарком для политиков того времени, от куда я сбежал. Дай им продуктовый паек и все, все голоса за тебя. Хотя, иногда именно так и было.
Я быстро догадался о том, кто передо мной, и это не было сложно сопоставить. Описание, которое озвучил Войсил такое: «Один глаз, одна рука — одно большое сердце». Поэтично сказал тесть про этого человека. Далебор стал смердом, получил свою землю и работал на ней, пятеро детей, три сына и две дочери. Один сын собирается жениться, дочка также на выданье.
А что если… Меня посетила шальная мысль. Ерему подвязать на женитьбу? Парень он славный, а я и с приданым подсобил бы, да и нужны будут мне воины. Если развиваться стану, то и богатство станет лакомым куском для других. Ну и посмотрю на девицу, чтобы товарищу не подсунуть абы что.
Потекли дни. Опасностей особых замечено не было, а Далебор поставил службу, как по мне, качественно. Было видно, что засиделся он на печи, да на огородах. Кони, на которых разъезжали мои первые стражники, были боевыми и обученными. Я сделал замечание ключнице, которая уже исполняла обязанности и тиуна что в поместье есть кони боевые, а она-то говорила, что их нет. Мышана с тоном учительницы сказала, что живность свободных смердов не поддается подсчету. Смущенный я подумал, что еще много не знаю.
На третий день размеренной жизни в поместье, когда я объезжал территорию, пытаясь в уже подтаивающей земле разглядеть поля, луга, ручьи, почувствовал пристальный взгляд. Бывает, когда спиной чувствуешь взгляд. Даже не знаю, как это объясняется с точки зрения физиологии, но всегда знал, когда меня разглядывают. Впереди ехал один из ветеранов, как только выезжали на просторное поле сразу посылался дозор и по бокам. Вот эти боковые дозоры и не заметили ничего.
Однако я в бинокль все же рассмотрел группу, которая следила за обозом, возможно, готовилась напасть, но посчитала положение невыгодным. Один всадник не замечал ничего, а устремил свой взгляд прямо на меня. Можно было восхититься его зрением — с такого расстояния смотреть только в мою сторону. Я немного проехал вперед, всадник синхронно довернул голову. Скоро наблюдатели исчезли. В любом случае — звоночек!
К вечеру того же дня, после инспекции и очередной изнурительной беседы с Мышаной, которая как заправский бухгалтер сыпала цифрами, я ожидал прибытия других представителей поселенцев. Было назначено совещание, первое мое совещание, которое быстро превратилось, в какой-то момент, в полный балаган. В двух поселениях, где мы были с инспекцией и с подарками наличествовали старосты, которых мы взяли с собой для беседы. Оба старосты были ультра патриархальны, что бросалось в глаза сразу. Несмотря на то, что оба были закупами, то есть уже прогоревшими в делах, вели они себя вызывающе, даже называя меня отроком. Укорот был нужен, но я решил все же дать им шанс. Пусть и отроком называют, да дело делают и слушают меня. Правда, пришлось все же разок за очередного «отрока» огреть по горбу плеткой одного старосту.
Прежде всего, я завел тему земледелия.
— Подсеку делать в лето не нужно. Земли обильно, а вот ряду в ней нет, — начал свое выступление я, подражая легенде о призвании Рюрика.
— Как же нету, отрок? Все по чину, да мы… — начал было староста.
— Ты, холоп! Встать! — кричал я, тщательно изображая гнев.
На самом деле не злился, и даже было немного противно, но нужно соответствовать ситуации. Кнут и пряник — лучшее в управлении людьми не придумали за тысячелетия.
— Ты закуп! Когда откупишься — иди на все стороны, а перечить мне — смерть, — я принял максимально жесткий вид, достал саблю и демонстративно сделал шаг в сторону старосты.
Все сжались, ожидая крови.
— Мышана! Есть толковые люди? Девки, или мужи, но те, что наказ выполнят? — обратился я к ключнице. Та испуганно смотрела на меня. — Мышана! Я тебя спрашиваю!
— Да, хозяин, найдем. боярин, — ответила женщина.
— Этих в поруб! Остальным слушать меня дальше! — командным голосом приказал я.
Старост взяли под ручки два молодых парня, которые были с Далевидом. Надо имена хоть узнать своих опричников.
После показательного выступления со старостами, никто не перечил.
Потом я много говорил. Рассказал про трехполье, объяснил, почему это выгодно, определил, что ржи на посев немного, но есть. Решил, что только треть земли начнем по новому принципу засевать. Еще часть земель я определил для посева своих семян, на что потребовал шесть семей для помощи.
Приказал я и земли удобрять. Чистить скотники, мешать с соломой и водой и поливать перед посадками этим природным удобрением. Сказал я про обязательные ямы для перегноя. Еще не знаю, можно ли будет через год-два изготовить селитру для пороха, но ямчуг, как называли селитру еще и удобрением может быть хорошим. Говорили и о правилах вспашки земли, об подготовки орудий труда. Тут и я послушал и мог кое-то предложить сразу. Подготовке семян так же уделил времени. Методы элементарной селекции здесь знали только на уровне домыслов.
Спросил я и про луга и поляны в лесах. Заготовкой корма животным нужно было озаботиться заранее. Не коснулись только темы ремесла и торговли, но приказал определить возможные товары для продажи.
Еще одной теме было посвящено отдельное внимание — бортничество. Как я не спрашивал, почему мед берется в лесу, хоть и в подконтрольных ульях, ничего внятного не ответили. Вопрос: «Почему нет отдельного места для разведения пчел?» был вообще не понят. Тогда пришлось приказывать спиливать улья и ставить их в одном месте, да назначить пока одну, потом еще пару семей для досмотра и размножения пчел. Как это сделать и принципы пчелиных домиков рассказал, но отдельно предложил еще поговорить и с семьей, что будет заниматься медом. По сути, мед в этом времени — стратегический продукт, как и воск.
Умаялся сильно, но был доволен. Потратив время на вопросы своих слушателей, я остался довольным. Порадовала Мышана, она все же была ушлой женщиной, и схватывала все на лету, особенно ее вера в меня не давала сомнений в правильности всего сказанного. После того как я приказал посадить в холодную старост, Мышана смотрела на меня уже с чуть ли не благоговением. Видимо, у женщины были серьезные проблемы с теми двумя мужиками. Догадаться можно и почему. Женщина она вдовая, возможно, слава о ней идет своеобразная, может и не голословная. А эти блюстители порядка и нравственности будут первыми, кто станет клевать женщину. Вот и могли быть конфликты. А мне безразлично, что там за дела любовные у ключницы. Такими мозгами, что Бог наградил Мышану, рачительные хозяева не разбрасываются! А я хочу быть рачительным!