— Василий Шварнович, ну дай ты мне на три седмицы эти артели! — в очередной раз я упрашивал своего тестя.
Ростовский князь Василько, прислал в Унжу людей, чтобы по весне подправить детинец, может еще чего построить. Сейчас эти рабочие просто ждут, пока подготовят в достаточном количестве строительного материала. Так почему не дать мне строителей? Тем более, не бесплатно?!
В двух артелях были и три каменщика-кирпичника, умеющие ладить печи. Покушаться на зодчих, которые ставили новую каменную башню, и не думал, на меня и так косо смотрят, но на этих кирпичников, покушусь.
Вообще я начал компанию по переманиванию ремесленного люда. Гончар перебрался охотно, один кожевенник появился. Хотел еще и оружейника переманить из Унжи, но пока никак, тут уже и свой райдер есть, мастер считает, что он удостоен большего. Да и куда человека приглашать? Вот отстроить добротную избу с печью, да мастерскую сладить, и сам прибежит.
А вообще ситуация с тем, что после переворота в управлении городом так скоро появились строители лишний раз подтверждает, что произошедшее было с санкции князя, скорее всего Ростовского. Так же творящиеся вокруг, не могло быть не согласовано и с Владимирским князем Юрием. Город не принадлежал Василько, но именно он прислал людей.
— Речи твои услада для меня, однако на три седмицы артели не дам, — отвечал Войсил.
— Две с половиной! — начал я торговаться. — И еда от меня и оплату положу.
— Ну, добре! Лес не готов для детинца… бери, — сказал Войсил и усмехнулся.
Вот змей, стройматериалов у него нет, артели простаивают, а их кормить надо, да и оплату за простой тоже надо дать. А тут я такой и оплату дам и кормить людей стану. Это тот случай, когда выгода очевидна для всех сторон, но каждый думает, что обхитрил другого. А с дополнительными строителями хоть что-то успеем построить из задуманного. Серебра более чем хватает и пока есть ресурсы, нужно развиваться.
— Как живется Георгию? — изменил тему Войсил.
Я немного завис, припоминая кто такой этот Георгий, но сообразил, что речь идет о Юрии, сыне Вышемира.
— Меня страшится, а Божана стала ему замест матери, думаю все добре будет, — ответил я.
— Ты у поход идешь? — вновь изменил тему тесть.
— Да! — односложно ответил я, демонстрируя некоторое безразличие.
— Сынов моих Второка и Третьека возьмёшь? Нужно взять, они те места знают, — сказал Войсил.
— Добро! Только двоих, или еще и ратников дашь? — спросил я.
Планы похода к своему схрону я озвучил тестю еще три дня назад. Не говорил, что именно может быть в том схроне, отговорившись тем, что там серебро и инструмент для ремесла.
Можно было и не ставить в известность Войсила, но мне были нужны люди. Вместе с тем было опасным демонстрировать все то, что будет в схроне, но выхода иного и нет. Брать то добро опасно, но и бросить неприемлемо. И один я не справлюсь никак.
— Будут ратники. Посев идет? Добре поля подготовили? — еще один вопрос от тестя и вновь резкая смена темы.
— Все слава Богу, токмо землицы маловато, — развел я руками.
— Мало? Да боле моей земли у тебя, да холопов и закупов так же больше. Еще и ушкуев приручил. Ты Унжу своим воинством взять сможешь, коли желание будет! — усмехнулся Войсил.
— Нет, Унжа не нужна! Малый город, а Царьград бы взял, — сказал я и улыбнулся.
А Войсил заливисто рассмеялся.
Мои поместья гудели, люди, словно пчелы или муравьи, хаотично передвигались. Но в это был управляемый хаос. Ритм жизни, который я придал поместью еще до посевной, только ускорился. Мой Орел, сданный в аренду, прежде всего, для работ на моем поле, трудился и при свете дня и в потемках. Получилось сладить один полноценный плуг и его бросили на разработку целины. Мышана с Макарием даже переругались насчет графика работы с плугом и Орлом.
Я же загонял Араба, разъезжая по всем полям и следя за работой, Шах, сопровождающий нас, наверное, покрыл уже всех сук в округе. Но это и не плохо, надо будет только отследить помет, да отобрать лучших кобельков.
Крестьяне, видя внимание хозяина, работали справно и если делали все по моему наущению и имели хорошую характеристику от тиунов, то могли получить и серебряную куну за усердие.
Земля оказалась не так и плоха, как думал ранее, были места с суглинком, но были и хорошие земли. Вероятно, сказывалось не столь большее удаление от черноземья Суздальщины. Исходя из понимания разницы почв, пришлось спешно менять планы. Когда некоторые земли, использовавшиеся больше четырех лет, предполагаемые под пар, распахивали.
А когда я попросил своего тестя продать навоз, тот так смеялся, что чуть не задохнулся. Однако, именно что продал, а дал просто так. Плут Войсил: ему и скотник почистили и не он за это заплатил, а ему. Золу так же собирали, где могли. Но не только для удобрения, еще я хотел попробовать сделать соду. Получилось удобрить, так или иначе, но все поля. И я ожидал чуда.
Сама же посевная началась с некоторого конфуза. Подошла Божана еще до начала посевной, краснея и не поднимая глаз начала лебезить про обычаи, я же, не понимая, что происходит, насторожился. Оказалось, нужно было хотя бы сымитировать секс на нашем поле, где посажены семена из XXI века. Ну и похулиганили. Ночью, как подростки. Хотя по внешнему виду мы на взрослых мало походили. Так что все атрибуты выполнены, магические действия на поле проведены и не один раз, поля во всех смыслах удобрили — урожаю быть!
Еще одним важным направлением было строительство. Кипит строительство, стучат топоры, звенят пилы, ругаются мастеровые. Масштабы строительства были впечатляющие и меня и всех, кто приезжал в поместье. Артельщикам-строителям пообещал, если без ущерба для качества работы, сдадут объекты раньше срока, то оплата будет производится пропорционально потраченному времени. Работали люди и по ночам. Возле усадьбы выросли уже две избы и это за неделю! Могли и быстрее, да задержка вышла с кладкой печей. Кирпич мы заготовили, но печники, наслушавшись моих хотелок и матерясь, только осваивали кладку огромных русских печей. Кирпич мастера забраковали как минимум наполовину, отчего еще больше сдвинулись сроки сдачи домов. Может выбраковка кирпича была и потому, что он был не свойственной для времени конфигурации, только малым похожий на плинфу — средневековый кирпич.
Военный городок, или можно было назвать тренировочный лагерь, так же возводился, но форсированного строительства не наблюдалось, так как отряжать сюда много мужиков не стал. Однако, контуры будущего учебного центра определить уже было можно.
Одну присланную мне Войсилом артель строителей я направил на строительство мельницы с водяным колесом. Я предполагал, как минимум три таких вооружений, но подходящих водоемов нашел только два. Еще два ручья признал временно неподходящими. Может, если расширить их позже, подойдут, но сомневался, что энергии воды хватит для бил суковален (важнейших деталей в механизме). Несмотря на все мои чертежи на песке, даже на пергаменте, меня сочли на идиота, пусть вслух никто и не осмелился обозвать. Причем, я, как историк в прошлом, был уверен, что подобная конструкция не могла быть чужда времени, но, видимо, ошибался.
Пришлось все делать шаг за шагом, а после собирать пазл из деталей конструкции. Колесо, лопасти, жернова, кулачковые валы — каждую деталь ставили на место под моим пристальным вниманием с трепетом, ну и с многоэтажными матами. Могу с уверенностью заявить — мат в домонгольской Руси был! А сейчас еще лексикон хрооаборигенов обогатился словами и конструкциями из моего послезнания. Так что пока я точно изменил на Руси то, что русские будут качественнее материться. А я — молодец, прогрессор-матерщинник!
Только через неделю сложной работы, с помощью какой-то матери, мы собрали мельницу. Когда я выразил желание собрать еще механизм и для вторых жерновов, на меня уже не смотрели как на идиота, но как на деспота-рабовладельца. И это при том, что мельницей занималось только семь человек из артели, остальные же строили большое зернохранилище.
— Все поля покрыты семем, — продолжала свой доклад Мышана, а я рассмеялся.
Представил, как толпа мужиков покрывает поля своим семенем, а моя управляющая их подгоняет. Это был уже в какой-то степени истерический смех. Устал! Я уезжал рано, приезжал поздно и не всегда приходил на тренировки к Филиппу. Даже его десяток привлек носить заготовленный лес и доски для строительства учебного центра.
Освободил я от работ только Еремея, у которого открылся талант преподавателя. Так то и трех слов связать не всегда может, а десяток подростков так гоняет, что те за несколько недель, как срочную в армии XXI-го века отслужили, по крайней мере, в физическим показателям. Умеют отроки еще мало, но дисциплина уникальная — в рот смотрят наставнику.
— Начали лядить две подсеки. Мужиков нужно отрядить на вырубку леса, — докладывал уже Макарий.
Я же больше размышлял о другом, о правильности такой штурмовщины в работе. Замахнулся я на многое, а потяну ли? Пока еще ничего не закончил, все проекты только в работе. А скоро уже нужно уходить в поход, тут еще что-то Войсил мутит. Его тиун через день у меня обретает. Ничего не говорит, но активно мотает головой. Неужели в эту страду ему ничего делать у себя на полях? Я мог бы понять присутствие тиуна, если вопрос стоял бы в перенимании опыта, но скорее все выглядело, как ревизия.
Несмотря на всю занятость, я не оставлял без внимания и приготовления к походу. Делали расчеты, изучали карту, что я начертил по тому пути, который преодолели, возвращаясь в Унжу. Обращался за пояснениями и советом к Войсилу, даже к Гавриле пришел за помощью. Тому польстило, что я посчитал нужным советы сотника и мне пришлось принять и стерпеть его наставнический тон.
Вот и получается, что дома я бываю не часто, разъезжая по всем землям и зачастую, нужно признаться, впустую. Люди работают, посевная идет, стройка не останавливается. Знаю все это, но сидеть и попивать пиво в такой период не могу.
Сегодня же, благодаря совещанию в усадьбе, я смог быть дома раньше и уделить внимание жене. Натопили баньку, взял пива и квасу и пригласил женушку посетить это место, ставшее для нас уже волнительным и интимным.
— Любы мой! — в баню в одной нижней рубахе зашла Божана и нежно погладила своей ладонью мою щеку. — Притомился?
— Так страда. Нужно так, любая, — я обнял жену и нежно поцеловал.
А дальше уже забытье. Спадающая рубаха, нежные и уже умелые руки любимой женщины, поцелуи и страсть.
— Чем занималась, пока я в разъездах? — спросил я жену после того, как мы уставшие прилегли на лавку.
— Сперва в четверг просила… Прости Господи, Перуна послать дождь, а то уже солнце две седмицы, а дождей нет. После Юрия учила грамоте да цифири, — сказала Божана, посмотрев на меня с некой надеждой, видимо все еще не могла понять моего отношения к сыну Вышемира.
— То добро, правильно это! — сказал я и поцеловал в щеку жену.
— Любы мой! — начала Божана, но остановилась.
— Что не договариваешь? — сказал я и потянулся за кувшином с пивом.
— Не праздна я, — смущенно, почти шепотом произнесла любимая женщина.
Кувшин, который уже держал в руке выпал, я замер. Я не знал, как реагировать, и еще новость прозвучала в момент расслабленности, неожиданно. Нет, я хотел детей от этой молодой красивой, здоровой, но самое главное, любимой женщины. Но это время опасности. Мы живем рядом с город, который стоит на границе Руси. А что если конфликт с марийцами, или к Городцу булгары пойдут и Унжу спалят? А еще представилась рязанская княжна с ребенком, прыгающая с городских стен во время захвата Рязани Батыем. Какое будущее у детей? Пока для меня все происходящее как, игра. Да, Божана уже стала частью реальности в этом виртуале, но дети, как будут они?
Любимая привстала с лавки и молча смотрела на меня, а ее глаза частью прикрытые черными, растрепанными волосами, наливались влагой. И вот первая слезинка покатилась по щеке.
— Да что ты, любимая, я хочу этого ребенка, очень хочу, только мне страшно! Вокруг опасность, а дети маленькие беззащитные, но я счастлив! Ребенок от любимой женщины — это дар Бога! Только вот я уезжаю скоро, как ты тут без меня? И я не могу иначе, мне нужно ехать, — я говорил и говорил, уже не заботясь, чтобы мои слова хоть как-то были похожи на древнерусские.
— Доля жены ждать своего мужа, — тихо произнесла Божана.
— Спаси Бог, любая моя! — сказал я, встал и закрутил любимую жену.
— Охолони, окаянный, — прокричала улыбающаяся женщина.
Моментальное преображение женщины: только что горевала, сейчас светилась от счастья.
Я поставил Божану и начал целовать в щеки, по которым я позволил стекать слезинкам, губы, которые говорят самые приятные слова, шею, руки. А потом была любовь, ее высшая телесная и духовная ипостась.
. *………..*……….*
За три дня до моего отъезда, в путь отправились Вторак и Третьяк, да с ними еще десяток ратников. Шли они одвуконь, но не для того, чтобы быстрее добраться, больше для потому, чтобы впоследствии были кони для телег. После долгих расчетов, рандеву речного пути и по суше, было принято решение о досрочном отбытии сухопутных. Тем более, что Войсил дал им и дополнительные задания и в Городец заглянуть и в Новгород Нижний.
Уходил я, к удивлению, с легким сердцем. Тесть обещал присмотреть за Божаной и я ему верил. На волне радости от беременности племянницы, даже потребовал пировать с ним всю ночь, так что сердце у меня легкое, а вот голова с утра тяжелая.
Было приятным, когда провожать в поход пришел Юрий. Уж не знаю, как его накачала Божана, но смотрел на меня парень не злым взглядом, а с некой восторженностью. А когда я его обнял, то малец и вовсе заплакал, и слезы эти были, скорее, из-за растерянности и непонимания происходящего у него в душе, но парень не закрывается и это главное.
Божана никак не хотела разжимать объятия, но постаралась не показывать ни волнения, ни бабьих истерик. Пообещала, что будет ждать и крепко следить за хозяйством.
Казалось, что такого в том, что мужчины уходят на неделю-другую, но я и сам ощущал некую тревожность. И даже не в том, что должно что-то произойти, а в том, что мир, сузившийся в моем понимании до территории поместья, расширяется. Я все больше воспринимал реальность и ощущал ответственность за свои действия, свою семью.
Десять дней пути по течению Унжи ничем особо не приглянулись. Да — было красиво — не тронутая природа, ни одной пластиковой бутылки. Тишина! Вдоль реки, в заводи, утки, гуси и даже лебеди. Люди Жадобы пару раз ловили такого осетра, что я, не будучи знатоком рыбы, всерьез предполагал в нем белугу. Икру при разделке гигантской рыбины хотели было выбросить, но я не позволил, даже сказал, что этот товар, если что, готов покупать. Жадоба задумался. Засолка икры, как ее будут называть «пятиминутки» и жадное поедание деликатеса под недоуменные взгляды присутствующих. Нет они тоже могли ее есть, но чтобы такое наслаждение, да после нормального обеда… После выяснил, что тратить соль на икру, которую не сильно и жалуют, живущие вдоль рек люди, не принято. И ели ее редко, все больше предпочитая мясо рыбы.
В Нижнем Новгороде, который так будет называться в будущем, мы остановились только, чтобы пополнить припасы. Сейчас это была грандиозная стройка города, пока еще мало претендующего на звание крупнейшего торгового и промышленного центра. Но масштабам строительства я позавидовал. Мне бы так у себя в поместье.
Дальше Новгорода вперед следящих стало уже двое, да и сами ушкуйники надели, у кого были, брони и навесили топоры. Я так же одел свой доспех и долго рассказывал в очередной раз, какие китайские мастера молодцы, что только они и умеют такие делать и то на весь Китай два мастера. Заметил, как сверкнули несколько пар глаз и понял, что переборщил с захваливанием своего доспеха. А ну как во сне прирежут из-за уникальной брони?
— Сура! — прокричал один из ушкуйников.
Ну, все, теперь точно глаз да глаз! Идем по самой границе с Булгарией. Благо, сейчас мир с ней. Мы шли по спорной территории, но скоро, как говорят знающие люди, закончатся эти земли, и мы пересечем границы мордвы. Насколько я знал, эти племена платили дань Великой Булгарии.
А что мы, в смысле русичи? Как живем с мордвой? Да вроде ничего хорошего. Даже какие-то походы устраивали перед монгольским нашествием, и тот же Василько отличился в истреблении юго-восточных соседей. Подумав, я решился дать в пользование свой бинокль впередсмотрящим.
— Это божий глаз, как можно то так? — ушкуйник упал на колени и начал истово креститься.
Это была реакция на просмотр окрестности в бинокль.
— Это механика и стекло, я постараюсь что-то похожее сладить на своих землях, — спокойно сказал я.
— Кудесник, волхв! — прошептал ошарашенный средневековый парень.
Вот как так от христианского фанатизма и сразу к волховству и язычеству? Пришлось долго объяснять, что это прибор и сделать его можно. А еще пришлось приставлять постоянно на дежурство своего человека, как и на усиление дозора — от греха подальше.
Если до Нижнего Новгорода время шло быстро и как-то незаметно, то после, в напряжении, он стало вязким, вдруг многие стали раздражительными и нервными. Кто-то ругался, были уже и мелкие стычки.
Так что первый день движения по недружелюбной территории прошел нервозно. На ночь решили пристать в удобной заводи и выставили караулы. Люди так устали, что, когда начал лаять мой Шах на какое-то животное, проснулся только я, даже дозорные похрапывали.
Наутро все получали… Как это литературно выразиться?.. Взыскания в особой форме. Оказалось, что возле нашего лагеря, а на суднах осталась только часть команды, ночью бродили волки.
К общей нервозности от постоянного ожидания неприятностей со стороны людей, прибавился еще и фактор природы. Ветер переменился, и пришлось свернуть парус, а грести активно против течения — еще то удовольствие. И уже когда отвлеченные физическим трудом многие расслабились, прилетела стрела. Одна! Не попала ни в кого, но вся команда опять стала опасаться любого дерева вдоль реки. Однако ближе к вечеру дозорные увидели вдоль реки красную и белую ленту. Это был знак, что Вторак и Третьяк со своими людьми прибыли и идут вдоль реки, белая же означает, что все спокойно. Это не вязалось с фактом прилетевшей стрелы, но люди всегда сами находят объяснения событиям в зависимости от отношения к ним. Так, сейчас нужно было объяснить, что стрела — случайность и сразу же появилось более десяти версий в пользу случайного выстрела одиночки-охотника.
— Добро! — сказал я и попытался свериться с картой.
Место, где мы должны были пересекаться, на карте очерчено, как определено и нахождение схрона. Получалось, мы уже недалеко и скоро придется оставлять ушкуи и соединяться с отрядом Вторака и Третьяка. Рандеву назначено в междуречье Суры и Мокши. И, как сказал Жадоба, если бы не весной выходили, то и не прошли бы — Сура в этих местах сильно сужается и мельчает.
— Мордва! — прокричали вперед смотрящие.
Началась суета, ушкуйники начали сбивать друг друга с ног, спешно вооружаться, у кого-то упал топор, гребцы покидали весла.
— Стоять! На весла! — закричал я и вырвал бинокль у дозорного.
Суета начала прекращаться, а на втором судне, где был Жадоба, и вовсе был порядок.
Поправив бинокль, я начал рассматривать группу всадников, которые были в трех километрах от реки. Наведя резкость, я рассмотрел среди отряда в людей, которые пошли с Третьяком.
— Свои! — крикнул я. И уже шепотом добавил. — Надеюсь!
Весьма странно — незнакомые всадники, но среди них не связанный, а спокойно стоящий Третьяк, некоторые знакомые ратники. Мог ли предать? И так может быть! Вот, к примеру, решили меня убить. А тут самый удобный случай. Вдали от дома, жене можно после что угодно рассказывать.
Так что нельзя отметать эту версию. А тут еще и загадочный клад, который я оставил и сейчас нахожусь достаточно близко к нему. Вот только единственное не вяжется — мы не на месте и только мое сотрудничество может привести к схрону. А если я не буду сотрудничать? Нет, я понимаю, что у каждого человека есть болевой порог, после которого можно рассказать даже то, о чем тебя не спрашивают. И я не считаю себя столь уж сильным человеком, чтобы молчать. Да и зачем — ради презренного металла?.. Но вот так, чопорно, нападать? Неужели нельзя было спланировать захват на обратном пути, или на месте схрона?
Отряд всадников двинулся в сторону реки, и я попытался рассмотреть лицо Третьяка. Оно было веселым. С таким лицом не предают и не находятся под принуждением. Я немного успокоился и поэтому, когда со мной поздоровались как со старым другом, принял, как данность. Скоро мы уже сидели за костром, оставив, впрочем, в бронях большую часть наших людей.
— Это Антяс, он сотник конной рати мокши, — представил мне Третьяк предводителя мордвинского отряда.
Потом сын Войсила так споро стал говорить на незнакомом мне языке, что я поразился. Я-то себя гением считаю, а тут такое знание языка, как второго родного. Слышал ранее, как Третьяк и на других наречиях болтает. Они с братьями частенько практиковались. В этом они молодцы. Нужно бы и мне озаботиться тем, чтобы подучить языки ближайших соседей. А то только немецкий знаю. Да с кем тут на нем разговаривать?
— Антяс ищет татарву, на другом берегу Суры были татарские сотни. Они пограбили селище и ушли, — начал описывать проблему Третьяк.
Какие к лешему татары, под которыми понимают монголов? Они сейчас где-то возле Калки, или южнее, если верить картам из XXI века. Да и сама битва объединенного войска с экспедиционным корпусом монголов не состоялась, чтобы те были уже на границе с булгарами.
— И зачем тут татары? Где их войско? — задал интересующие меня вопросы.
— То не известно, но великого войска рядом нету, — Третьяк перевел слова Антяса.
— Третьяк, а ты зачем якшаешься с мордвой? — спросил я и сразу осекся.
Вопрос был не корректным и даже оскорбительным.
А что они практически всем семейством делали тут, в мордве? Ну или на границе с Рязанью? Когда меня встретили два месяца назад? То же, что и сейчас — разведка!
— Про то спрашивай у отца моего! А, лучше будет, если и не станешь спрашивать, — зло сощурился самый младший из четырех сыновей Войсила.
— Добро! Так что нужно делать? — решил перейти к делу я, а не нагнетать.
А дело было в том, что нас просили помочь истребить монгольский отряд. Больше, чем сто пять человек вооруженных и готовых к бою в сжатые сроки, племя мокши собрать не сможет. В то же самое время отряд монголов уже разорил одно крупное селище и может так хозяйничать еще неделю, пока не подойдет помощь к Антясу. Тем нужно еще собрать какие-то советы старейшин, отправить посланников в Булгарию, а потом еще выбрать командующего и все в таком бюрократическом смысле. Объединившись, мы могли рассчитывать на победу. При том, Антяс обещал большую часть добычи отдать нам.
Я слушал, а сам размышлял. Откуда все же могут быть здесь монголы? Предположить, что я попал в параллельный мир — самое простое для объяснения несовпадений истории. Но с другой стороны, монголы всегда разведывали пути и тропки, как к нападению, так и к отступлению. Если учитывать, что мы сейчас на территории будущей Орды, то разведка оправдывается. Кроме того, Судебей и Джебе наверняка не могут быть уверенными в исходе битвы с русскими князьями и рассматривают различные пути отхода. Или новых данников ищут, да и просто разведывают ситуацию. Впрочем, я пришел к выводу, что все в действиях монголов вполне логично. Кроме одного — брать людей в плен. Монголы же этим сковывают движение и теряют мобильность!
— Пленные в телегах, или идут своими ногами? — спросил я.
— У телегах, а других, что не поместились, посекли, — перевел Третьяк.
Ясно! Взяли все телеги, что были в поселении, сколько влезло добра и людей — везут, остальных в расход. Рациональные ребята, хотя все равно скорость движения у них упадет.
— Людей и у нас мало, — все не унимался я.
Признаться самому себе — хочется наказать монголов, тем более и не особо подставиться — ведь основная масса воинов с нашей стороны будет мордва, точнее мокша. Но реально было боязно! Ну не хочется мне как русские Мстиславы — недооценить врага, правда и то событие еще не свершилось. Но все же.
— А зачем нам то? — спросил я.
Да, цинично, но, если я буду рисковать, или тратить свои, к примеру, боеприпасы, так как намерен из своей шайтан-трубы с 500–600 метров пострелять, должен знать и свою выгоду.
Спросят про винтовку, когда начну стрельбу? Так уже спрашивали и на удивление, все рассказы не вызывали отторжения и большого недоверия к выдумкам. На колени никто не становился и не молился. Похвала сказочному мастеру-китайцу звучала громко. Прекрасное далеко! Там, в далеком Китае и коровы летают, и люди в туалет лепестками роз ходят!
— Нужны будут девы — дадут, рухляди також, серебра у них мало, но коней могут дать, только куда тебе кони? — переводил Третьяк длинный монолог Антяса.
— Девы не нужны, рухлядь нужна, кони нужны! — сказал я, и началось уже обсуждение плана.
Почему я так просто решился на авантюру? Да, авантюра! Решение атаковать отряд монголов численно большим, чем все наши объединенные силы, было спорным и залихватским. Повлияло на мое решение и то, что я покопался в себе и понял, что психологически остро стал вопрос, сформулированный Достоевским: «Тварь я дрожащая, или право имею?». Только для своего «права» я не собираюсь применять любые методы, но суть та. Я хотел проверить себя. Впереди грандиозные события, судьбоносные. И, если отступать сейчас, то, что дальше? Бежать? Так что я решился…
Монголы находились не далеко, десяток мокши шел по их следу и постоянно сообщал о передвижениях степных воинов. Направление движения монголов было на юго-запад. Получалось, отряд километров под десять-двенадцать на юго-восток от нас. Час перехода или полтора при сбережении коней.
— Третьяк, где твои люди? — спросил я.
Лагерь находится за ближайшим холмом там все и находились. И кони в лагере мокши нашлись, чтобы сесть в седло и мне, и еда имелась. Но вот общего плана долго не находилось. Предлагался наскок. Лихой наскок смертников. Только я не хотел ни сам погибать, ни людей гробить. Бессмысленно идти в лоб, да еще и биться в привычном для противника стиле. Не уверен, что мокша лучшие войны, чем опытные монголы.
У нас была своя битва на Калке, и нужно было ее не проср… ну не проиграть, конечно. Я это понимал и сыпал предложениями, вот только все они отметались. Как основную, я предлагал тактику наскок-отход. Но, все как один, средневековые стратеги ссылались на свою доблесть и веру в победу. Убегать никто не собирался даже ложно. И это было для меня странным. Вот сюзерены мордвы — булгары, мастерски использовали именно такие приемы молниеносных уколов.
Но здравомыслие все же победило, тем более, что, по мнению всех присутствующих, именно я по собственному плану и был смертником. Как не обидно, но такой расклад с моей героической смертью, устроил все стороны.
Пришли в итоге к следующему. Я приближаюсь на метров семьсот и стреляю, когда же монголы пойдут на меня, то разделенный отряд будет бить монголов с флангов, постепенно беря их в клещи. У мокши было девять телег с броней, припасами и запасами оружия. Я их потребовал и мне решили их дать для сооружение вагенбурга. Филипп же долго меня отговаривал, но решил свой десяток оставить со мной. После чего со мной же остались и семь новиков — те, которых учил Еремей и шесть ушкуйников. Остальные речные волки решили переждать в своих посудинах.
Сборы долго времени не заняли. Я взял свое оружие, все патроны, которых оставалось в походе меньше сотни, пистолет с двумя обоймами, арбалет с двадцатью титановыми болтами. Филипповские ратники взяли копья и шесть луков. Еще один арбалет я отдал Еремею. Он пробовал с него стрелять, и получалось, несмотря на то, что на дух не переносит стрельбу из лука. Бинокль я отдал Третьяку, в свою очередь оптический прицел винтовки тоже более-менее мне в помощь. Условились и сигналами. У наших союзников был рог.
Через минут сорок после начала погони мы уже рассматривали с Третьяком противника. Рекогносцировка была проведена быстро. Спрятать два отряда по почти шестьдесят человек с разных флангов удалось не сразу, одному отряду пришлось положить коней, чтобы уйти из поля зрения противника. Телеги опрокинули и сделали почти цельный табор, или гуляй-город, вагенбург. Щиты на спину, луки наизготовку, стрелы в землю. Рядом копья и с десяток сулиц. Я сильно сомневался в выигрышности вагенбурга перед монгольской конницей, они должны знать о таком приеме. В конце, концов, даже сам Чингисхан не брезговал составлять телеги при обороне.
— Ну, с Богом! — сказал я, перекрестился и, взяв винтовку, пошел вперед, откуда шел обоз и три сотни представителей лучшей, на данный момент, армии мира.
Ноги тряслись. Пару раз коленки так подгибались, что чуть не упал. Но главное — я шел и уже все для себя решил. Ни шагу назад! За нами не Москва, но убьем здесь триста опытных воинов, и может в 1237 году будет легче.
Возле небольшого деревца я занял позицию и аккуратно, даже скрупулезно, изготовился к стрельбе. Прикрутил глушитель, разгладил молодую травку, утрамбовал пару бугорков. На глаз до противника было больше километра, и я выжидал, рассматривая людей в обозе. Там были взрослые мужчины и значительно меньше женщины. Понятно, что детей и стариков убили. Это чертово Средневековье! Винтовка, по характеристикам, била да две тысячи пятьсот метров. Вот только мои способности не позволяли так далеко стрелять с надеждой на попадание. Если бы целью было только уничтожение кого угодно, то можно стрелять и по толпе, тогда с пятого-шестого выстрела кого-нибудь, но достал. Сейчас же я собирался выбить первым командира. Ослабить взаимодействие противника — важнее, чем убрать трех-четырехрядовых исполнителей.
Монголы показались мне немного смешными. Их маленькие кони и не всегда маленькие наездники сильно диссонировали, да еще нацепляли на себя всяких побрякушек. Все такие пестрые, разноцветные, но доспехи присутствуют и не только стеганые халаты, а у большей части нашиты железные пластины, некоторые и в составном доспехе. Каждый ведет три коня и от того это воинство кажется целой армией. Так что можно и посмеяться, но перехотелось.
Семьсот метров. Целюсь в самого богатого, на мой взгляд, всадника. Выстрел. Чуть слышный хлопок! Мимо! Всадник повернулся вправо. Видимо, рядом просвистела пуля. Поправка. Прицел выстрел. Голова всадника теряет половину черепа. Плохо! Если бы выстрел прошел чисто, оставив дырочку, тревогу бы так быстро не поняли. Шевеление среди монголов. Вот столпились возле поверженного. Прицел. Выстрел, еще выстрел, еще выстрел. В такую толпу стрелять само удовольствие, тем более, что собрались над убитым так же не бедные ратники. И не разбегаются. Выстрел. Нет, все же поняли, что нужно разойтись. Вот побежали к одной телеге.
— А оружие нужно с собой носить! — прошептал я, меняя обойму.
Я предполагал, что воин побежал за оружием, но это было не так — монгол взял стяг и поднял его.
Выстрел, выстрел, выстрел. Уже не смотрю на результат. Даже слегка ранить, уже сделать слабее весь отряд. Монголы не понимают, откуда опасность и подходят ближе к пленникам. Выстрел и один замешкавшийся завоеватель падает с лошади. А вот и нашлись командиры и грамотные. Один что-то кричит и показывает в сторону левее меня. Но если они поскачут левее, мою позицию все равно обнаружат. Нужно снимать этого умника. Прицел, не спешить, вдох, выдох — выстрел. Не удержался и посмотрел на результат — ранил в районе правого плеча. Плохо — этого активного гасить нужно наглухо! Прицел, — черт он нагло прикрылся своим же воином. Вот она деспотия — им прикрылись, а он и рад стать щитом. Отмена выстрела. Другая цель. Выстрел — наповал!
Движения монголов становятся осмысленными. Часть отделяется, а новый предводитель машет уже в мою сторону. Бежать!!! Через сто метров коня придерживает один из наших новиков. Винтовку на плечо и быстро.
— Быстрее! — кричит новик.
Хочется обернуться назад, но потеряю несколько секунд, могут и нагнать.
Ускорение на адреналине. Ногу в стремя. Все, в галоп! За спиной слышу улюлюканье преследователей, но по голосу слышу, что они еще достаточно далеко. Стрелы не пускают. Вот он — вагенбург! Раздвигаются повозки. Я внутри.
На адреналине начинаю командовать.
— Заряжай! Стреляй! — кричу я, снимая винтовку, и занимаю свое заранее оговоренное место.
Шесть выстрелов навесом и еще два всадника из примерно пятидесяти преследователей слетают с седел. Выстрел арбалета и один всадник заваливается на коня, а тот замедляется и мешает трем монголам, они теряют скорость. Мой выстрел — дистанция метров сто и конь валится, на него налетает другой всадник и с трудом удерживается в седле. Я бы свалился. Буду учиться и такому, если выживу. Слаженный выстрел наших лучников получился почти в упор, но уже и в нас летят стрелы. Кони, что подвязаны в стороне к опрокинутым повозкам, жрут и возмущаются. «Чтобы не раздергали телеги!» — проносится в голове, но тело живет своей жизнью. Выстрел! Есть! Еще один конь получает в грудь и всадник валится. Некоторые монголы вкладывают луки в чехлы и достают сабли.
Один всадник пытается перепрыгнуть через преграду, но конь в последний момент притормаживает и завоеватель перекатывается через телеги внутрь вагенбурга. Слышу звук удара, не отвлекаюсь. В строй противника летят сулицы. Винтовку в сторону, достаю пистолет.
И пошла пляска. Выстрел — есть, выстрел — есть. Бить в упор, в стену врага, — сложнее промахнуться, чем попасть. Двое монголов становятся ногами на коней и прыгают внутрь нашего укрепления.
— Я! — кричит кто-то, вроде бы сам десятник Филип решил помахать мечом.
Выстрел. Смена магазина. Выстрел. Стрела пролетает рядом, не чувствую ничего, надеюсь не ранен. Выстрел. Ощущение тепла на шее. Кровь! Я жив, значит, дальше воюем. Выстрел. Внутри вагенбурга слышится лязг оружия. Выстрел.
ТИШИНА! Только звук копыт удаляющихся коней сынов степи.
— Твою мать! — прошептал я и опрокинулся на спину.
Тело все тряслось, в голове роились множественностью мысли, не складываясь воедино.
— Корней! Корней! — услышал я издалека. — Корней!
Резко прихожу в себя и начинаю различать звуки и, что намного хуже — запахи. Запах крови! Только чтобы не вырвало! Вроде нормально.
— Да, что? Раненые, убитые есть? — спрашиваю я, присаживаясь.
Проходит минута, и получаю ответ. Двое убитых, четыре раненых. Убит один ратник из десятка Филипа и один новик из новобранцев.
Вот и стал я вершителем судеб. На моем счету два товарища. Это тогда, в усадьбе выбора не было, сейчас же я пошел в бой сознательно и потянул за собой людей.
Встав и осмотрев поле боя, я еще больше ужаснулся. Вдали виднелись меньше десяти улепетывающих монголов. Следовательно, мы смогли ссадить и убить больше сорока. Это победа! Наша победа!
— Контроль! — сказал я и взял копье.
Меня никто не понял, но, когда я начал расплетать веревки, связывающие повозки, Филип начал командовать.
Добивать раненых не было морально сложно, и я даже укорял себя за жестокость. Но это были враги. Сейчас не такие отчетливые, но через тринадцать лет они придут и убьют моего тринадцатилетнего ребенка.
Через пару минут грязной работы, я опомнился и пошел к раненым. Моя небольшая аптечка сейчас может спасти жизни.
Раненых было трое — еще одним оказался я. Стрела прочертила по подбородку и, быстро обработав свою рану, я наложил пластырь. Рана не глубокая и зашивать, особенно в данных условиях я посчитал ненужным.
Из раненых был только один тяжелый со стрелой в груди. Тут нужна операция, и, если он до сих пор живет, то может и смогу его спасти. Укол обезбаливающего и пусть полежит пока. Другому раненому перевязал ногу, посыпав стрептоцидом, пробитую стрелой икроножную мышцу. Другому на месте перевязал живот опять же со стрептоцидом и предварительно промыл перекисью водорода. Я, конечно не врач, но, думаю, жить эти двое будут. Вот только если еще два-три раненых окажется, то и перевязочных материалов не станет. В небольшой сумочке через плечо много не поместилось, да и не было много.
— Ну, пойдут на нас? — спросил Филип, подошедший ко мне.
— Пойдут! Они не отходят. Действуем, как условились! Третьяк и не поднял коней, все еще в засаде сидит. А на нас токмо пять десятков монголов пошли. Сейчас все пойдут. И мокши со Втораком и Третьяком погонят ворога, — сказал я наблюдая, как профессионально грабят уже добитых монголов.
— Нужно в полон взять двух-трех! — сказал я и пошел смотреть коней.
— Татарва! — прокричал кто-то и все трофейщики бросились в вагенбург.
В километре показалась лавина всадников. Если не все, то большинство монголов решили покарать нас, осмелившихся сопротивляться. Первый ряд завоевателей был с копьями и частично в броне, за ними были лучники, среди них виднелись и скачущие с саблей наголо всадники.
Мы успели собрать немалое количество стрел, сулицы и большинство болтов к арбалетам. Перед вагенбургом лежали тела нападающих и больше тридцати лошадей. Я надеялся, что секунду, другую такая примитивная преграда нам даст. А это возможность в очередной раз натянуть тетиву лука. Луки были уже у всех, кроме меня и Ермолая. Пятнадцать одномоментных выстрела лучше, чем восемь. Так же успели прикрепить с десяток копий к повозкам и воткнуть еще другие в землю.
Но это был только поиск крупинки позитива в пустыне отчаяния. Вся надежда на фланговый обход союзников и растерянность монголов.
Восемьсот метров. Взгляд в оптику, прицел в уровень копыт коней. Выстрел. Выстрел. Посмотреть! Есть попадание! Один монгол потерял часть головы. Надо целиться еще ниже. Выстрел, выстрел, выстрел. Я чувствовал на себе пристальные взгляды моих соратников. Уже плевать, пусть думают, что хотят. А я хочу выжить! Выстрел, выстрел. Последним попал в грудь вырвавшегося коня, который свалился вместе с всадником. то притормозило с десяток следовавших следом конных. Выстрел. Смена обоймы. Не помню, сколько было выстрелов, но лучше поменяю. А потом заряжать уже не успею. Цинк бесполезно лежит рядом. Сколько успею, загоню по одному в патронник. Заработали сложносоставные луки, бьющие навесом. Выстрел, еще. Я уже чувствовал, что попадал, и даже не тянуло посмотреть на результат стрельбы. Только целясь в очередного всадника, я мог через раз увидеть, как падают кони вместе со всадниками, которых сразу же давят свои же соплеменники.
Филип командует лучниками, и их слаженный выстрел берет уже большую жатву — выбиты из боя чуть меньше десятка. Но пока этого мало. Выстрел. Сотня монгольских стрел взвилась в небо.
— Щиты, укрыться! — прокричал я, не переставая стрелять.
Я лежал под деревянным навесом и на спине оставался щит.
Выстрел. Выстрел. Щелк. Закончились патроны. В правой руке придерживая винтовку, шарю левой в поисках открытого цинка с патронами. Вот они. Секунда, две, три. Патрон в патроннике. Прицел. Выстрел. На перезарядку уходит непростительно много времени. Снова слаженный выстрел с нашей стороны, но и по моему навесу стучит смерть.
— Могут не успеть укрыться, — прошипел я сам себе.
Вероятно, это была ошибка Филипа. Наши ратники стреляли в момент, когда монголы уже послали стрелы.
А выучка противника поражала. Слаженно приостановилась часть наступающих всадников и, пропустив всех других, они стали разворачиваться в круг и по очереди стрелять с седла. Впереди же скакали два десятка обнаженных до пояса воина с двумя саблями в руках и металлической маской на лице. Эти могли доставить неприятностей, граничившие с поражением. Такие вот степные берсерки.
Выстрел. Винтовку в сторону, присест на корточки. Пистолет в правой, а сабля в левой руке. Пока в левой. Сулицы сбивают четырех наступающих смертников. Выстрел. Пистолет начинает свою работу. Все по коням. Упасть с коня с такой скорости означает вывод воина из боя. Рядом бьет арбалет, и я вижу, как еще один смертник падает с коня. Пятеро наступающих умудряются встать на коней, не держась за поводья. Это даже не джигитовка, это невозможно! Арбалет продолжает стрелять. В него вставляется барабан из восьми болтов, которые посылаются поочередно, поэтому скорострельность этого оружия немногим меньше, у пистолета.
Прыжок и все пятеро степняков внутри вагенбурга.
— Это мои! — прокричал я, понимая, что эти пятеро могут собрать свою большую жатву внутри нашего укрытия.
На удивление меня услышали и все остальные продолжили свои дела. Краем глаза замечаю, что уже приблизились всадники с копьями и пытаются, крутясь возле повозок, уколоть острием защитников. Шаг. Выстрел — вставший на ноги степняк валится назад. На мои действия обращают внимание остальные монголы и все четверо решают устранить главную для них угрозу, тем более, что больше никто на них не обращает внимания. Выстрел. Пистолет повело в сторону, и я промахнулся. Выстрел — в бедре самого ближнего выворачивает мясо. Выстрел и другой нападающий, уже пораженный продолжает по инерции бежать. Падает уже в метре от меня. Щелк. Пусто. Перезарядиться не успею.
Ухожу перекатом, и в кувырке беру саблю кочевника в левую руку, в правой — мой клинок. Я как-то смеялся с двуручников? А теперь главное, чтобы не посмеялись с меня… посмертно. Первый выпад с ударом сверху блокирую правой рукой, соперник второй саблей боковым замахом пытается достать меня в бок. Блокирую, отвожу и, приседая, колю с низу вверх. Саблей выполнять такие приемы крайне сложно, но у меня получилось. Пройдя через подбородок, клинок вышел через голову. Удар по шлему. Опускаюсь на колено из неустойчивого приседания. Амортизация подшлемника и неведомый местным пока металл не дает серьезной травмы моей голове, но звездочки посчитаны были. Краем сознания слышу, или даже ощущаю звук рога, призывающий к атаке. Начинается завершающая стадия нашей битвы за будущее.
Еще удар по моей правой руке. Боль, но рука пока рабочая. Выдернутая сабля из головы поверженного противника опускается вниз и резко в право, откуда уже два удара могли предрешить мою судьбу, если бы не броня. Хрясь! И нога пятого степного берсеркера в районе колена делится на две части. Укол в грудь упавшего степняка и все. Удар — метательный нож отскакивается от моей груди. Один из степняков, раненый, умудрился-таки бросить клинок в меня. Контроль — и методично, без эмоций, каждого из пяти степных воинов колю в сердце или в шею. Поднимаю пистолет, заряжаю.
— Мы еще повоюем! — кричу я и на кураже устремляюсь к самому опасному участку сражения.
Шесть спешившихся монголов уже растягивают повозки, а еще три конных степняка не дают подступиться к пешим, постоянно орудуя копьями. Почему из луков их не расстреляют? Похожая картина в трех местах. Целюсь — выстрел и один из конных копейщиков сваливается на лошадь, рядом еще двое его собрата валятся на землю — один с болтом в груди, второго копьем достал один из ушкуйников. Конь встал на дыбы всадник свалился, умудрившись копытами задеть одного из спешившихся монголов. Вот так! Лошадки на нашей стороне!
У меня начинается форменная истерика. Я начинаю смеяться, и уже не заботясь о безопасности, в открытую лавирую между опасными участками сражения. Даже когда в правый бок прилетает стрела и резкая боль отдается по всей правой части туловища, я продолжаю идти на врага. Пистолет уже не помощник, но сабля в руке и добрый доспех, а еще колдовское тайное русское заклинание «хусим», делают меня тяжелой мишенью.
В проем с левого фланга проникает десяток спешившихся монголов, но семь защитников выставляют против них копья. Небольшая пауза и между двумя стенами начинается сеча. Я влетаю в нее и с ходу, наотмашь произвожу рубящий удар по спине одного из монголов. Понятие о честном бое — сказки. Убей любым способом, хоть унижайся, отступай, что угодно, но убей! Отражаю удар слева и со всей дури с ноги по органу размножения завоевателю. Некоторые интеллигенты будущего сказали бы: «Как можно, монголов было всего меньше миллиона — это геноцид!». А я бы ответил: «Да пошли бы вы… на русское колдовское заклятие».
— Малая стена! — кричит Филипп и его семь ратников выстраиваются в стену шитов с выставленными мечами.
За ними пристраиваются еще двое ушкуйников с копьями. Позади их Еремей с большим бревном.
Еремей кидает в строй монголов бревно и ратники дружно и слаженно делают два шага и колют. Двое монголов падают с ранами. Еремей обходит строй соратников и включается в сражение. Его могучая сила перекрывает мастерство владения клинком. Удар меча Еремея берет на блок степняк, но это ему не помогает и он делает шаг назад, пытаясь удержать равновесие. Раскрывается и получает удар в ключицу. Еще один готов.
Понимая, что с вошедшими справимся, я осматриваюсь вокруг, но не нахожу соперников. В метрах трехстах уже идет сеча конных. Бегу к оставленной винтовке и спешно заряжаю магазин патронами. Целюсь только в тех степняков, что находятся подальше от союзников. Выстрел, выстрел, выстрел… Обойма пуста. В это же время и монголы начинают паническое бегство. На земле остаются тела больше двух сотен завоевателей.
— По коням! — кричу я и ищу выжившего коня. Бой внутри вагенбурга подходит к завершению. — Одного монгола живым вяжите!
Беру монгольского коня и ускоряюсь в сторону обоза, наблюдая погоню за отступающими степняками. Далеко скакать, и конь плохо слушается, поэтому замедляюсь и уже рысью иду за союзниками, постоянно подправляя коня, что все больше проявляет норов.
Подъехав к обозу, понимаю, что бой мы выиграли. Остатки монголов, либо стоят на коленях, либо разбежались по окрестностям, и за ними идет охота. Одного из степняков, не стоящего на коленях, в хороших одеждах и перстнях связывают трое мокшей.
— Добро! То божественная воля! — прокричал Третьяк, подбежав ко мне.
Вокруг было ликование, люди обнимались, а мне стало грустно. Мы потеряли людей. В последнем строю стояло только семь ратников и один новик, Далебора я не видел вообще, а его сын Лавр ранен в руку.
— Я к людям! Раненых смотреть, — сказал я и развернул маленькую, но выносливую лошадку.
Какая-то смесь пони и боевого коня.
Наш вагенбург уже разбирали. Одну из телег нагрузили халатами монголов, уже сверху положили троих раненых — одного из ратников Филиппа, Лавра и одного новика. Я перевязал и обработал их раны, которые, по сути, не были сильно опасными, если промыть и обеззаразить. Перекись водорода закончилась, да и перевязывать пришлось разрывами рубах наших убитых. Не стерильно, но лучше так.
Осталось в строю только шесть ратников, Филипп, Еремей, один из присоединившихся ушкуйников и новик. Все… И я не разделял радость всех оставшихся. Их фатализм, объясняемый волей Бога, еще не стал моей моралью.