Глава 8 Строительство.
Общее ликование от победы и полное отсутствие горечи от понесенных потерь повлияли и на меня. Битва была непредсказуемой, и могло повернуться по-разному, люди были готовы к поражению. Все ратники осознавали то, что сегодня они могут погибнуть и то, что выжили, объясняли не чем иным, как божественным проведением. Наверняка фатализм, готовность предстать перед Богом, играли большую роль в психотерапии хроноаборигенов. Особенно, когда начался столь приятный процесс, как исследование и подсчет трофеев.
У всех убитых нами монголов были мешочки, в которых нашлись и серебряные, и драгоценные камни, реже монеты, прежде всего с дырочками посередине. Кони и оружие так же были оценены, как весьма годное. Как по мне, так кони были так себе. Пусть и выносливые лошадки, с проступающими бугорками мышц, но низкорослые. Луки же были сплошь дорогими, что было оценено всеми собравшимися.
Все это добро могло стать весомым капиталом для создания действительно серьезной базы воинской подготовки в поместье. Но нужно было поторговаться и за трофеи, взятые в обозе, надеясь, что делиться взятым с боя возле вагенбурга и даже на его территории не придется.
Когда мы уже подъехали к обозу монголов, я присмотрелся к некоторым телегам — там лежали и сельскохозяйственные орудия: топоры, пилы, что-то вроде мотыг, несколько связок разных тканей, одежды, шубы и рухлядь «россыпью», сапоги. Меня удивило то, что все воины из мордвы были в сапогах, как и монголы. Среди русичей сапоги были если не редкостью, то неким предметом статуса.
Когда мы, герои вагенбурга, пришли к обозу, там уже вовсю шел дележ трофеев. Кощунственным казался и торг в отношении некоторых, наиболее привлекательных пленных девушек. Но заниматься внушением про гуманность, я не стал.
Ко мне степенно подошел командир мокшанского отряда Антяс и начал что-то торжественно говорить.
— Он славит великого война и мудрого воеводу! — сказал с удивлением, переводивший слова Антяса, Третьяк.
— Я не воевода! Но что я вижу? Татар били вместе, а скарб их кому идет? — спросил я, показывая Третьяку рукой, мол — переводи.
Антяс долго говорил, а потом усмехнулся и показал рукой на столпившихся девушек.
— Он говорит, что четвертая доля от всего тебе и твоим воям и можешь взять любую девку, — перевел Третьяк.
Честно говоря, после боя и такого нервного потрясения хотелось чего-нибудь эдакого с какой девицей по сговорчивее. Вот только не насилием и принуждением, а по обоюдному согласию. Однако семейное благополучие важнее, чем создание ненужного прецедента. Если бы тут не было Третьяка, да Второка, возможно, скорее всего я бы и польстился, но при таких свидетелях, нет. Не святоша я! С другой же стороны, небольшое сексуальное приключение может статься для меня проблемами в будущем. Зачем давать рычаг давления и повод для шантажа?
Пока сокрушался и размышлял над шекспировским выбором «быть с девкой или не быть», начался торг. Пришлось отставить душевные и телесные метания и ревностно доказывать, что только наши действия в вагенбурге позволили разбить во всем превосходящий отряд монголов. Упоминалась и моя китайская труба, которая позволила еще до отметки, дальности полета стрелы, поражать врага. Тем более, что ликвидация в самом начале сражения монгольского командования, позволила лишить скорости принятия решений у противника. А так же повлиять и на их боевые и психологические характеристики. Даже мне были видны моменты в ходе боя, когда враг имел все шансы, чтобы добиться полной победы при минимальных потерях.
Спорили долго, эмоционально. Никто не хотел уступать и в малом. Я так же проникся происходящим и чуть не сорвал горло, доказывая свою правоту и право на большую долю, нежели остальные.
Получилось выторговать себе все трофеи, что обнаружили возле вагенбурга. Никто не посмел рассматривать то, что было взято нами в ходе тяжелого боя. Кроме этого, мне и всем людям, что были со мной, полагалось двести коней из почти семисот оставшихся от монголов. Взял я и четыре повозки, половину съестных припасов монголов.
Это было не лучшего вида вяленное мясо, издающее такой специфический аромат, что начинали слезится глаза. Как историк, я знал, что такое мясо готовится монголами очень просто: они кладут куски под седло и просто едут на коне, а мясо так вялится, вбирая в себя ароматы и конского пота, да и специфические человеческие запахи. Было у монголов и в преизрядном количестве что-то между затвердевшим творогом и твердым сыром. Такие вот карамельки со вкусом конского или еще какого молока. Однако, большинство продуктов были все же те, что степняки успели награбить в поселении мокша. Вот их и можно без особого труда употреблять в пищу.
Так же было в качестве прибыли от пережитой битвы мною было получено: пятьдесят сабель, двадцать копий, десять луков, треть от всех монгольских доспехов. Забрал я и половину тканей, половину топоров и мотыг и выторговал все шубы и рухлядь, за что и взял так мало луков, обменивая из по неплохому курсу. Отдали мне и пятнадцать молодых мужчин, что были взяты монголами и десять девушек. На вопросы о родстве, было сказано, что род их прекратился, и они и у мокшей станут холопами, или войдут в роды после замужества, женитьбы или признания ребенка. Так что и в этом случае приступа гуманизма не случилось. Я и так не собирался обижать своих холопов, может когда и вольную даровать.
Оставалось понять, как это все добро доставить в поместье. Брали трофеев больше, чем могли донести. Тут торг возобновился с новой силой. Мокши предлагали довести коней до Новгорода, дальше уже сыновья Войсила могли бы их забрать. Эти договоренности лишили меня еще пятидесяти коней, причем в пользу не только мордвы, но и своих родичей. Деньги родства не знают?
Несмотря и на крики и споры, расставались мы с Антясом и его людьми друзьями на «века вечные».
Возращение к ушкуям вышло триумфальным. Потери были приняты речниками как незначительные, так, небольшое недоразумение. Бог прибрал себе людей, так и нужно было. И на этом все несостоявшиеся моральные терзания и закончились. Погрузив людей и все свое добро, прихватив с собой только самое ценное — камни, перстни, золото, отправился в путь. Поход имел цель, а мы локальную войну устроили, так и не совершив главного.
Два дня пути до места схрона прошли спокойно и без приключений. На удивление, найти место получилось весьма быстро. Все же компас и периодические замеры расстояний, ориентиров и реперных точек позволили точно определить, куда меня выкинуло из XXI века. А вот откапывать клад пришлось долго. То ли я сразу после временного перехода был семижильный, то ли после зимы намыло еще грунта. Понадобился день непрерывной работы, чтобы все расчистить, а работали посменно десять человек!
Однако, выкопали и не мешкая сразу же все мое инновременное добро стали грузить в телеги. Потом еще два дня пути к месту, где нас ждали ушкуи. Получилось так нагрузиться, что и корабли, первоначально с малой осадкой, сильно погрузились в воду. Уже через версту пути, погрузили днище в песок, после еще дважды садились на мель, но при помощи второго ушкуя выбирались. Проплывая у границы с Булгарией видели, как спешно работают люди, строящие засеки. Ранее их на этих местах не было. Видимо, готовятся булгары и их многочисленные союзники к встрече с монголами.
Все больше удивляюсь осведомленности местных. Вот откуда они знают, что монголы через их земли собираются идти домой? И так уверены, что русские с половцами проиграют битву? Правда эти засеки могут быть и против русских, которые укрепляются в Новгороде Нижнем. В любом случае Булгария, как государство, вызывает некоторое уважение. Сильны они и умом и ресурсами. Вот только, пока Биляр-столица стоит Волге, нет развития Руси и становления ее величия, как нет и богатого Урала с рудой, серебром и другими ценностями, нет и Сибири. Тут выживет только один. И как бы я не относился к булгарам, я за русских!
Когда позади остался Новгород, а позже Городец Радилов, и мы уже шли в устье Унжи, начало щемить сердце. Мой дом, моя семья! Как много я потерял в той жизни, не имея этого чувства, что тебя ждут и любят.
У пристани нас встречали. Людей собралось много, явно за сотню человек. Все что-то радостно выкрикивали.
— Любы мой! — прокричала Божана, еще до швартовки к причалу. Войсил, который так же здесь был, довольно разгладил усы.
— Любимая! — прокричал я в ответ.
Сладость такого общения никак не казалась мне слащавой с розовыми слюнями, нет, я хотел именно этого, я устал от грубого и потребительского общения, которым ранее, в иной вселенной, жил.
Рядом с Божаной, по левую строну, спрятавшись в подоле платья, стоял Юрий. Подумалось, что не пристало будущему мужчине к бабьему подолу жаться. Нет, не дам своего сына в бабу превращать. Воспитание будет мое. МОЕГО сына!
— Добрый поход? — спросил Войсил как старший, как только я спрыгнул с ушкуя.
— Десяток наших людей посекли, — ответил я и опустил голову.
— Пошто так? — спросил Войсил.
— После, Василий Шварнович, — сказал я и уважительно низко поклонился.
— Добро! — сказал тесть и пошел давать какие-то распоряжения пригнанным с повозками холопам.
Потом был дележ добычи. Ушкуям я предложил два варианта. Первый, как и условились, — фиксированную плату. Второй — пятнадцатую часть с трофеев. Жадоба долго ходил, рассматривал добро, которое и так оценил в пути, а после согласился на пятнадцать процентов от всех трофеев. Вспомнил и Войсил про десятую часть, что я должен отдать в род. И пришлось и ему высчитывать из добычи, указав, что его сыновья, так сказать, по-родственному, взяли с меня мзду за переправку коней. Узнав про то, что и его люди получили с похода хороший приработок, Войсил умерил свои аппетиты.
— Еще полоняник у меня есть, зело интересный! — сказал я вкрадчиво.
— Что за полоняный? — заинтересовано, спросил тысяцкий.
— Татарин боярского рода. Много может чего важного рассказать, — продолжил я играть на любопытстве своего родственника, подозревая, что монгол в виде пленника представляется лакомым подарком для тестя. — Вот холопом будет мне, али продам кому.
— Корней Владимирович, чего ты хочешь? — спросил Войсил и заливисто засмеялся.
Он прекрасно понял, что я держал факт пленного, как козырь, чтобы не делиться с тестем трофеями. Совсем ничего тестю не дать не получилось, но я резко сократил его долю.
Вечером был настоящий пир. Всю ночь пьянствовали, даже дрались. Еремей двоих ушкуйников, особо приближенных к Жадобе, учил манерам. Ночью, кто успел за столом проспаться с вечера, умудрился напиться снова. Правда эта пьянка была уже не буйная, философская, в меланхоличном настроении с поиском жизни и заунывным воем. Ну не песнями же этот плач называть! Тут уже и я выпендрился, спел «черного ворона».
— А что за песня такая? Черный ворон, что ты вьешься? И говор чудной, — спросила Божана, когда под утро я все же смог уделить внимание жене. — Еще ты пел песню, где на Куликовом поле просвистели кулики… что-то там… стали ратиться полки…
Я растерялся. Да, змий коварный, алкогольный, делает нас уязвимыми! Ладно, еще черный ворон, но спеть песню про Куликовское сражение, которое только может состояться через сто пятьдесят лет? Это еще хорошо, что не спел что-нибудь из Разенбаума или Любе. В памяти всплыло, что и коня расторгуевского исполнял. Ну как есть, уже не отвертишься.
— А то песня народа моегого, — соврал я.
Представился родом из западных славян, можно им и приписать авторство того, чего здесь не и быть не может.
— Я красивая? Девок портил в походе, а? — сменила тему Божана.
Ну, никакой логики разговора — эти даже не прыжки с темы на тему, а скачки. Постоянно в напряжении держит.
— Нет, никого не портил, ты мне люба, — сказал я, полез целоваться.
— А не лжешь? — спросила Божана и театрально скривилась. — И попервой в баню иди, смердишь, аки пес!
— А ты придешь ко мне в баню? — с лукавой усмешкой спросил я.
— А как же, а то ты без моего внимания всех покроешь. Вон сколько красавиц привез с похода, — сказала Божана и стала выталкивать меня из горницы.
А потом была баня и страсть. Мне получилось разбудить страстную женщину в Божане. Страхи пленения, домострой Средневековья, все уходило.
— Ой, а можно? Ты же непраздна? — спросил я после того, как уже второй раз наши тела становились едины.
Божана рассмеялась и вместе с ней я. Вспомнил, когда уже все было. Как же уютно и хорошо! Я дома!
Утром народ начал разбредаться и отходить от попойки, а все двери в доме были раскрыты настежь. Такое амбре стояло в помещениях, что хоть топор вешай.
С Жадобой договорились, что тот пойдет во Владимир за товаром и с поручениями. Мне нужна была ткань, холопы, мастера, орудия труда. Особенно нужно было поговорить и пригласить стеклодувов, нужен был и оружейник. Глеб Всеславович наверняка занят, или не может реализовать обещанное, и нужно было самому крутиться. Если же мастеров приедет больше, это еще лучше — всем работа и прибыль будет.
В качестве товара, который повезет Жадоба, были пять зеркал в богатой оправе. Одно продать должен был не меньше, чем за двадцать гривен, остальные по 60. Жгучий перец повезет, попробует его на продажу. Выращивать перчик я собираюсь массово, нужно определиться с конъектурой рынка. Повезет и пять килограммов сахара, который станет продавать по пять гривен за килограмм, но уменьшать цену, если брать не будут. Должны брать — это огромная редкость! Дал на оценку и немного драгоценных камней.
Потом я попросил Божану прийти вместе с Юрием.
Как такового разговора с сыном убитого мной Вышемира, которого я уже считаю своим, не получилось. Ребенок кивал головой, отвечал односложно, но страха я не видел — была неуверенность. Когда я обнял и прижал его к себе, мальчик начал всхлипывать.
— Ты муж и невмесно сие рыдание! Поедем с тобой поля смотреть? — спросил я и у Божаны и у сына.
Они кивнули, а Божана прямо просияла. Было видно, что ей приятно мое отношение к Юрию. Она-то постоянно возле него и даже чрезмерно опекает, а я что-то вроде инспектор-проверяющий результат ее работы по приобщению Юрия к нашей семье и его адаптации. И вот я все одобрил, даже не выписал штрафы. Мне только интересно, а в случае неодобрительного вердикта как бы поступила жена? Пошла бы Божана на конфликт? Лучше без лишних экспериментов!
Поля порадовали. Посевы повсеместно всходили, старики говорили, что посадки рост дают очень хорошо и что, если природа и дальше будет радовать погодой, то урожай будет добрым. Мое экспериментальное поле выглядело стратегическим объектом. Вокруг делянок дежурили три отрока с палками. Дети же пытались подглядеть, что же скрывается такого за плетнем. Была такая вот забава — посмотреть и сбежать от охраны. Мышана была на моем поле и там отчитывала какую-то женщину, что та неправильно поняла и окучивать картошку нужно после того, как она даст большие, чем сейчас, всходы. Из разговора с тиуном, я узнал, что уже завтра решили высаживать саженцы капусты, а перец с томатами через неделю.
Люди видели нас троих и шептались. Я же, узнавая о свадьбах и рождении детей, передавал Юрию отсеченные от серебряных гривен доли, и он торжественно, преисполненный гордостью вручал людям деньги, за что они благодарили и боярина, и боярича, и заступницу боярыню. Я примечал поведение Юрия и меня оно радовало. У парня явно была светлая голова и стремление к познанию. Он внимательно слушал все отчеты крестьян, тихо, не отвлекая меня, спрашивал у Божаны интересующие, или не понятные вещи.
— Юрий, — обратился я к парню после очередного его шепотка с Божаной. — Ты спрашивай у меня, если что хочешь узнать.
Вначале несмело, но постепенно, поток вопросов возрастал. Мне пришлось набраться терпения, чтобы досконально ответить на все. Но я был доволен. Если парня не переклинит в подростковом возрасте по поводу физиологического отца, что я то и есть убийца — толк будет.
Строительство учебного центра также спорилось, и подходил к концу основной этап становления материальной базы. Поставил заметку в блокнот, которых в схроне было с сотню, что необходимо уже задуматься о полосе препятствий, полигон и так строился, а еще тренажерный зал обустроить. Здание под него готово, нужно мастерить снаряды, плюс спортивную площадку с перекладинами, брусьями, скамьями для пресса, столбами для лазания и другое. Завтра вызову Никифора — он местный умелец — пусть займется.
Осмотрели и мельницу. Нужно ее уже запускать. Остатки зерна после посевной еще имеются, а мне нужно натаскать персонал перед действительно большими объемами зерна на помол. Семью, которая будет ответственна за мельницу, выбрал. Толковая семья. И мужик работящий и жена его хваткая, да считать умеет. Есть дети: дочь и два сына. Одному шестнадцать лет и я думаю его забрать в учебный центр, второго же, четырнадцати лет отроду, можно спокойно приобщать к работам на мельнице. Первоначально они будут на небольшом окладе, пока работа на мельнице совмещается с сельским хозяйством, но потом думать будем. Мысль есть держать мельницу на долях. Пусть выплачивает мне ежемесячно часть своей доли, пока не выкупит. Думается, что максимальная заинтересованность человека в деле — залог успеха предприятия.
Осмотрев все свое хозяйство и показав себя и свою семью, я понял, что по меркам современного вяло тянущегося времени, сделано много, но очень мало из того, что я себе запланировал. Отпустив семью будущих мельников, я отправился на причал, где уже загружался Жадоба. Хотел дать речному волку еще одно распоряжение — присмотреть как можно больше строительных бригад и намекнуть купцам, что строительные материалы могу покупать, по умеренным, но чуть завышенным ценам. Пока не будет собственных, хотя бы двух лесопилок, выйти на самообеспечение лесом не получится.
Когда же вернулся домой, меня ждал сюрприз, который изрядно повеселил — ко мне приехали бригадиры двух артелей плотников и одна каменщиков, которые возвращались с Новгорода и искали работу на лето, так как при строительстве града на Волге они выполнили свой заказ. Это Войсил посоветовал меня артельщикам. И опять все закрутилось. Объяснение, определение планов работы, сроки, споры об уплате и проживании — голова уже разболелась фантомными болями
Оказалось, что каменщики и печи сложить сумеют и здания каменные построить. Подумав, решил послать за отцом Михаилом. Тот, конечно заартачиться, что якобы возгордился отрок Корней, что сам не является, а шлет посыльных, но, думается, приедет.
Церковь каменная — не блажь, а статус и идеологическая обработка населения. При условии неголодной жизни, нормального отношения и наличия престижного культового сооружения — мое поместье будет казаться райским закутком.
А люди — важнейший ресурс и было отрадно узнать, что за мое отсутствие этого ресурса еще прибавилось, причем переселялись свободные смерды. Я больше рад как раз свободным людям. Холопы не столько нужны, сколько сильные свободные общинники. А вот холопом своим чуть позже и волю дам, если только войдут в систему хозяйствования, которую я буду стремиться создать. Или, элементарно, выкупят себя. К примеру, все люди при должностях будут свободными. И я не считаю это неким проявлением либерализма и человеколюбия. Это расчет, простой расчет на заинтересованность людей и их стремление к лучшему. Чем богаче будут жить в поместье, тем больше возможностей будет и у меня.
Новых людей поселили на окраине моих земель, и они сами согласились на расчистку земли от леса. Успели они и засадить земли, правда, поздно, но, может, что и вырастет.
Слухи доходили, что некоторые и более знатные и умелые люди, которые сбежали в марийские земли, хотят вернуться на русскую землю, если их не будут преследовать. Среди них есть, как сказывал всезнающий Войсил, больше двух десятков опытных ратных людей, которые сбежали из княжества после вокняжения в нем Юрия Всеволодовича. Боялись они преследования за бесчинства, что творили ратники с людьми сегодняшнего князя во время битвы на Липе и после нее. Большинство же ратников ушло к князю Мстиславу Киевскому Старому. Жаль, полягут они уже через пару недель на Калке. Их бы под руку того же Юрия, или Василько Ростовского. Или под мою опеку, вот только тогда уже вопрос об усилении Унжи станет критическим для князя, как бы каратели не пришли да не отжали все что имею
. *………..*……….*
Три человека сидели в центре стального града Владимира. Сидели по-разному так, что перепутать статусы их было не возможно. На большом стуле с высоченной спинкой и подлокотниками восседал мужчина лет тридцати-пяти отроду, но с уже проступающей на висках сединой. Он выглядел властно. Но это не было самовлюбленностью, это был сам факт — здесь и сейчас — он князь. А было время, когда он, будучи еще восемнадцатилетними княжичем проявлял нетерпимость к людям и требовал беспрекословного подчинения.
Говорят, что люди не меняются, но это не так. Условием изменения человека должны стать изменившиеся ориентиры в его жизни. Вот и он, проиграв битву за Великое Владимирское княжение, что произошла в 1216 у реки Липа, изменился. Константин, победивший своего родича, не стал того убивать, а отнесся по-доброму, и завещал престол во Владимире. Вот только некогда подорванный великокняжеский стол сильно саднил в сердце Юрия, он не хотел подачек, он сам должен брать власть, а не пользоваться дарами былого врага. Может от того и решения князя были часто эмоциональными, и тогда он начинал слушать окружение, что приуменьшало его собственный авторитет. Однако он — великий князь и с этим приходилось считаться.
Рядом с этим некогда побежденным и униженным человеком сидел молодой мужчина. Это был сын умершего победителя на Липе — Василько Константинович. Молодой, рослый, с правильными чертами красивого лица, он уже в свои четырнадцать лет отличался острым умом и прозорливостью. Уже с восьми годков этот юноша окунулся в пучину управления и интриг, но вышел из них без поражений. И, как ни странно, мужчины уважали друг друга и пресекали все козни вокруг чехарды с престолонаследием, по крайней мере, так всем вокруг казалось. Можно ли сказать, что они служили Руси? Наверное, нет, они служили Великому Владимирскому княжеству верой и правдой, как служили бы и другому княжеству, если волей судьбы сели бы на его стол.
На отдельном стуле, напротив этих мужчин сидел уже пожилой, но все еще в силе, мужчина. Бесстрашный, заветно преданный князю, тому, умершему князю Константину. Он не побоялся преследования от Юрия за то, что был на Липе и за то, что внес свой вклад в разгром войск нынешнего князя, он остался служить вопреки, и был оценен. С него не требовали присяги и крестоцелования, так как его дела показывали неподкупность и честность. Важно было и то, что этот муж был выразителем мыслей и чаяний целой группы влиятельных людей в великом княжении, и ними стоило считаться.
— Глеб Всеславович, рад видеть тебя по здорову ли? — спросил Великий князь, но не поднялся со своего трона. — С чем пожаловал?
— Поздорову, княже, — боярин встал и низко поклонился. — И ты, вижу во здравии и ты князь Роствский по здорову. Я пришел сказать, княже, что доведался я про татар и полоняник боярин татарский у меня есть.
— И что? Василько ужо выступает в поход утром рано идет. Все готово и негоже откладывать деле выход. А вести-то какие? — спросил Великий князь.
Глеб Всеславович обратил внимание на сына своего друга и единственного князя. Василько был похож на Константина, только еще краше отца своего.
— Не нужно идти Мстиславам помогать биться с татарвой. Побьют их, князь. Лаяться станут в первый же день похода. У татар войско сильное и наряд крепкий. Они Восток уже весь покорили и они половцев сечь идут, а не русичей. Пошто нам за половцев головы свои класть? Токмо и на Русь придут те татары. Есть у них хан Джучи. Его улус, то как по-нашему княжество, это вся земля половцев, булгар и доля Руси, — Глеб Всеславович сделал паузу.
— И Великое Владимирское княжество? — просил князь Василько Ростовский.
— То не знаю, но и мордва и мари и Рязань — то да, может и мы, — отвечал Глеб Всеславович.
— Что нам до резанцев? И мы их жгли и секли. Одно погано, если басурмане храмы православные пожгут, да разрушат, — размышлял вслух князь Юрий.
— Что делать посоветуешь, дядька, Глеб? — спросил Василько.
Так ростовский князь называл Глеба Всеславовича еще, когда Глеб помогал юному Василько разобраться со всеми своими злопыхателями в Ростове. Тогда боярство и купчины, науськанные людьми великого князя Юрия, заумышляли убить Василько. Владимирский князь отрекся от тех людей, крест целовал, что не он хотел изничтожить племянника своего. Глеб княжича и науке воинской учил. Но здесь и сейчас. Зачем он это? Не нужно было называть Глеба «дядькой». Хочет на гнев княжеский навести?
— Молви, дядька, Глеб, — уже с некоторой усмешкой сказал великий князь.
Он понял причину небольшой заминки в докладе Глеба Всеславовича, но показал, что против такого тона и обращения ничего не имеет. Вот только слово сказано…
— Татары умны и хитры. Они только выведывают силы русских княжеств. Хотят понять, как мы ратимся, сколь много у нас воев. Те силы, что нынче в Диком поле, то не вся татарва, а только лишь часть их, малая часть. И эта часть — две тьмы! Нужно же татарам сперва одолеть булгар. А после они и вмести с племенами, что нынче дань платят булгарскому эмиру, придут на Русь, — Глеб Всеславович продолжал убеждать князей в серьезности опасности.
Не воспринимались татары, которых более правильно было бы назвать монголами, как некая сила, что способна поработить Русь, сломать систему взаимоотношений между княжествами. Еще одни печенеги, мадьяры или половцы? Так проходили уже. Где породнимся, где подеремся, а где и откупимся! А еще можно этими «чужими» кочевниками решить собственные проблемы. Например, изничтожив через татар, вновь набирающее силу, Рязанское княжество.
Не воспринимали русские князья всю серьезность ситуации. Не могли они даже подумать, имея некоторое местечковое мышление, что монголы — это глобально, мощно, надолго и без сантиментов. На Руси развивалась, в некоторой степени, собственная система демократии, русские земли были еще более свободны, чем Европа. И никто не думал, что этого можно лишиться.
— Не одолеет татарва булгар. Зело крепкие волжане в сече! — сказал Василько, который сталкивался с этим народом, и знает, что просто булгар не взять.
— У татар буде восемнадцать туменов, — сказал докладчик и увидев недоуменные взгляды. — Тумен — то тьма!
В тронном зале установилась тишина. Осознать такую цифру было очень сложно. Это же обученные ратники, их же кормить надо, да и кони требовали большого ухода и много серебра. Где же можно столько взять припасов, чтобы снабдить такую армию?
Да, если бы на Руси можно было прокормить такую ораву воинов, разве не было бы их, этих русских «туменов»? Это практически в десять раз больше, чем смогли бы выставить Рязань, Муром и Владимир вместе взятые, если не брать в расчет народное ополчение. Да и сколько нужно оружия наковать, чтобы хотя бы топор дать ратнику? Скорее всего и на всей Руси больше трех туменов не найдется. Да и эти три не собрать, так как сильно разобщены и много есть проблем во взаимоотношениях между князьями.
— Это не возможно! — прошептал Юрий, не верить Глебу он не мог, как и не хотел верить тому, что говорит его наставник.
— Не все это, княже! Города они брать умеют, уже брали и приступом укрепления и машины есть, что огонь, да камни метают. Воев много, вот и могут и день и ночь идти на приступ, чередуясь. Ратники, что в граде устают и тогда сдают города татарам, — подлил масла в огонь докладчик. — Нам нужно готовить своих ратников, много ратников. Учиться бить тех степняков. Так же нужно замириться с Рязанью, да с Новгородом ряд подписать.
— Наши вои добрые, токмо мало их, — сказал Василько.
— Что еще посоветуешь? — спросил Великий князь.
— Нужно спешить идти на сечу, что Мстиславы удумали, токмо не успеть на ее. И слово твое князь будет не порушено и ратники целы, — сказал Глеб Всеславович и недоуменно обвел глазами князей.
Они потешались над Глебом, переглядывались и тихо посмеивались.
— Я такое же умыслил. Вот и совет держал с Василько. Это он, племянник мой еще отрок, да нерадивы. Не успеть Василько никак до Киева-гада в срок рать довести, — пояснил веселое настроение Великий князь.
Юрий уже давно договорился с Василько, что тот постарается не успеть довести войско до соединения с другими князьями. И именно он, четырнадцатилетний князь может ссылаться на молодость и свою неумелость. Да, это некоторый урон чести и авторитета. Но перед кем? Перед Мстиславом Удалым, или галицким князем? Может и перед киевским? Так они далеко, а он, Василько, служит Юрию.
Спорный, конечно, вопрос о неопытности ростовского князя, который в походах уже три года как показывал и выучку, и умение, и таланты к управлению ратниками в бою.
— Владимирскому княжеству нужны воины, много воинов. Земля наша обильна и богата, прокормить ратников сможем. Великий князь, возверни былых ратников почившего князя Константина, — сказал Глеб Всеславович и мысленно сжался.
Эта часть предложений выглядела спорной. А ну как Юрий испугается силы, которая и сместить его может? И Великий князь посмотрел на Василько, подтверждая мысли Глеба Всеславовича о княжеской подозрительности.
— Я крест тебе целовал и Богам клятву дал, я, и сыны мои под властью твоей обласканы и до веков служить будут! — торжественно произнес Василько Ростовский.
Если бы Великий князь не видел честную службу своего родича, точно усомнился. Он и усомнился, но слишком многое нужно решать, в том числе и набирать новых ратников. Татары татарами, а вот пощипать марийцев, что привечают опальных русских князей, да мордву — можно. И рязанцы голову поднимают. А что если отомстить захотят? Новгородцы, опять же. Ростиславовичи смоленские в силу вошли. Хватает угроз.
— А кормить их чем, воинов стольких? Где серебро взять на оружие и брони? — после небольшой паузы спросил Великий князь.
— Есть у меня ответ, княже. О том со своим другом говаривал и можно отправить новиков в Унжу, к Василию Шварновичу, — ответил без промедления Глеб Всеславович.
Они со своим другом Войсилом были на строящейся тренировочной базе у Корнея. И были впечатлены. Малец, чтобы он там не задумал, уже сделал большое дело. И по их расчетам, в этом месте можно разместить до двухсот человек. Да и серебра у Корнея много и Войсил за последнее время оброс добром. Но главное — Войсил хочет служить и может привлечь своего зятя к делу. А, если у мальца получится хороший урожай собрать, да торг вести диковинными вещами, как зеркало — то денег хватит всем.
— А что, Войсил? — проявил осведомленность Великий князь, называя сотника нецерковным именем. — Много серебра взял, когда прежнего тысяцкого скинул?
— Не так много, княжа и нужна Унже помощь и зерном, да иными припасами. Коли будет зерно, то можно и ратников учить, — сказал Глеб.
Разговор длился еще около часа, и решение было принято. Те воины, что будут не из княжеской дружины, будут посылаться в Унжу. Князья за каждого ратника на обустройство давали по гривне, а на на каждого члена семьи, кои у воинов будут семь кун. Зерно по сбору урожая обещали дать, да пятьдесят коров и лошадей пригнать. Но остальное — все за счет других. И брони и вооружение. Согласился князь отправить и двух стеклодувов в Унжу. Как он сказал: «Токмо девок дурят стеклом цветастым, византийским!». Оружейников отправлять не хотел, самому нужны, но вот трех подмастерий пообещал.
Глеб Всеславович вышел довольный донельзя. Он сделал больше, чем рассчитывал. Юрий не испугался концентрации войск в Унже, тем более, что это обойдется ему намного дешевле, чем держать их во Владимире, он же и разрешил привлекать и беглецов, которые скрывались в марийских землях. Но коли они мутить будут воду… Юрий пообещал, что всех пустит под нож. Для того князь в Унжу направлял своего представителя. Но только смотреть, а не вмешиваться.
А в это же самое время Корней, во Хресте, Кирилл, осматривал своих новобранцев. Со всей округи, как и из города, собралось 53 юноши, набор еще не был завершен, но уже это количество впечатляло. Сделать из них воинов и уже собственная дружина будет.
. *………..*……….*
Я сидел в большой горнице и рассматривал картинки в книге. Уже несколько дней пытаюсь найти выходы в непростом деле — масштабное производство вооружения и доспеха. Ламинарные, пластинчатые, каплевидные, чешуйчатые. Может и панцири, мечи, рапиры, палаши. Сошелся пока только в одном — арбалеты. Деталей на это убийственное оружие было на тридцать готовых изделий — тех, скорострельных, что в собранном виде уже и сам использовал. Главной составляющей были пружины, которые в этом времени сделать не представлялось возможным. Как и не достать механизмы, которые требуют высоколегированную сталь, да синтетические высокопрочные волокна на тетиву. Однако собрать и тридцать арбалетов с револьверным барабаном — имба для периода. Но как дальше быть? Выдержать натяжение почти 65 килограммов могут лишь тетивы из XXI века, следовательно, другие арбалеты будут и бить на меньшее расстояние и менее скорострельными и пробивная способность останется так себе.
— Муж мой, нужно совет держать, — сказала Божана, входя в горницу.
— Давай подержим, хотя я не отказался бы и что-то иное подержать! — сказал я и откинулся на спинку стула.
В нашем доме уже почти во всех комнатах есть стулья — привычнее, чем лавки.
— Еремей, — произнесла имя жена и запнулась. — Повадился к девке бегать, что работает в нашей усадьбе — Белой ее зовут, в церкви, Февронией.
— И что? — деланно удивился я. — Молодые, да красивые, вот и сладилось.
— Так он еще до похода твоего в степь сопрягал ее, вот девка и понесла, — возмущенно произнесла Божана. — А извести дите не хочет.
— Грех то! — произнес я, проникнувшись ситуацией.
После детального разговора оказалось, что Бела работает у нас в усадьбе на кухне и, по сути, заменяет Мышану, которая больше уже тиун и занимается поселениями и сельским хозяйством. Этот момент я пропустил, но все охватить нельзя, да я и не гений администрирования. Божана, как по мне, должна больше инициативы проявлять, особенно в таких ситуациях, как с Белой и Еремеем.
Вызвал Белу. Та стояла с опущенными глазами и только бормотала, что избавляться от ребенка не будет.
— Ошалела, девка? — выкрикнул я. — Дите — дар божий. Запрещаю и думать о грехе таком страшном! Ермолай знает, что ты непраздна?
Девушка покачала головой. Она, видите ли, боится, что Ермолай откажется от нее. Дальше говорить с ней не было смысла. Тут нужно внушение Ереме.
До усадьбы Речной добрался быстро, благо и погода была умеренно солнечной и мой Араб отдохнувший, да хорошо накормленный. Ермолая застал на обучении. Он отрабатывал связки с десятком Филиппа.
— Ермолай! — выкрикнул я.
Великан подошел и опустил глаза.
— Прознал? — смущенно спросил он.
Сильные большие люди иногда такие милые детки. Оставалось только ножкой земельку погладить, мол «а я че, я не че!».
— Ты, пес шелудивый, девку обрюхатил, и в кусты? Ты муж али тать какой? — отчитывал я, а у Ермолая глаза становились все шире и шире.
— Бела не праздна? — прошептал детина.
— Да, и я не дозволю извести ребенка. Девка красивая, не гультайка какая, только тебя и жалеет! Что еще нужно? — сказал я и посмотрел на Ермолая.
Он меня уже не слушал. Большой мужчина, который в бою гроза для любого противника, сейчас расплывался в улыбке, превращаясь в блаженного.
— Ерема! Ерема! — обращался я, но меня уже не слышали.
Я ждал. Минут пять потребовалось этому большому человеку, чтобы прийти в себя.
— Ермолай, венчайся! — произнес я.
— Так халопка она! — привел Ермолай аргумент против женитьбы.
На мой взгляд, дурацкий это был аргумент. У меня или еще не сложились некоторые сословные предубеждения, или они и вовсе никогда не проявятся. Да и не то время сейчас, чтобы эти самые предубеждения были причиной не жениться на той, которая действительно нравится. Еще был бы сам Ермолай княжеских кровей, так не князь, даже не боярин.
— Уже нет! Моя халопка была — стала вольной. В приданое дам двадцать гривен и избу сладим добрую, — сказал я.
— Двадцать? То много, не нужно столь много, — сказал наивный Ермолай.
Чтобы не передумал и не сорвался с крючка, я обратился к обществу.
— Вои, Ермолай венчаться будет! — прокричал я, чтобы все слышали.
Ратники подбежали, начали поздравлять всеобщего любимца. Ермолая уважали и ценили. И не только за его силу, но и за то, что всегда приходил на помощь и никогда не конфликтовал. Он был сиротой, его отец погиб, отражая последний набег булгар, воспитывался, как сейчас бы сказали «всем миром». Ну а повзрослев, Ермолай всему этому миру со сторицей отплачивал своей добротой.
Подошел на крики и Филипп.
— Так что, Филипп, сватом мне будешь? — сказал я, хлопнув другу по плечу.
— То можно! Утром приедем, — улыбаясь, сказал Филипп.
— А как ты, как жена? Что говорят бабки-повитухи? Сын будет, али дочка? — спросил я уже Филиппа.
Прямо одномоментный демографический взрыв. Филипп уже будет многодетным отцом по меркам XXI века. А для этого времени, так еще все впереди у него.
Зайдя в дом, я рассказал Божане о результатах поездки, и полностью осознал семантику слова «оврал». Все суетились, куда-то бегали. Я и не знал, что у нас в доме столько людей. Прибежала Бела, бросилась ноги целовать, чуть поднял ее.
— Свадьба будет у нас в доме, избу вам завтра ладить начнем, — сказал я ушел в спальню.
Участвовать в этом дурдоме не буду.
Несмотря на дела амурные, в голове было одно — «сталь, чугун, крица!» И потом опять «сталь, чугун, крица». Иногда эти слова дополнялись иными, но только в рамках проблемы металлургии. В книге, которую я взял по металлургии были описаны технологии средневековья. Технологии Нового времени даны только в обзоре, правда есть интересные фото с кратким описанием. Вот и маялся, что делать: или ладить индийские печи, что позволяли выплавлять вполне хорошую сталь, или же сразу строить горн. Так и размышлял, ожидая супругу, но Божана не пришла и в десять и в двенадцать. Можно было и приревновать, но я слышал, что в доме суета так и не закончилась.
Утро началось бурно. Колокольчики, крики, дудки. И где этих крикунов нашли? А потом: «козочку не искали?» или «у нас купец, у вас товар». Как хорошо, что Божана в этом разбирается, я бы сел в лужу с таким знанием традиций.
А когда вышла Бела… княгиня да и только. Коса с лентами, одежда золотом вышита. Вышла с подносом, на котором была чаша и преподнесла ее Филиппу, который был до крайности серьезным. Невесту рассматривали, просили покрутится, торговались, чуть ли не зубы рассматривали. Хотелось бы избежать пьянки, но ритуальное распитие с Филиппом не предусматривало отказа. Потом петух, которого принесли в дом, нагадил. Короче, день в никуда!
На завтра с самого утра — тяжелого утра нужно сказать — меня подняли криками.
— Пять ладей, уже грузныя пристали! — кричал посыльный из Речного.
— Араба седлать! — крикнул я и стал спешно одевать доспехи.
Взял арбалет и побежал в конюшню.
— Что там? — спросил я Филиппа, который, как и я, выглядел потрёпанным.
— Так говорят, что от великого князя Юрия Всеволодовича и ростовского князя Василько Константиновича, — сказал Филип, а я упал в осадок.
И что это значит? Какого лешего? Василько должен идти в Чернигов, или уже быть в этом городе. Истрия, что я знал именно так и описывала события. Мстиславы же должны собираться на поиск монголов в Диком поле. А тут такое внимание к Унже, или даже ко мне, что становится как-то зябко. Не верю я в барскую ласку.
— Ну, пойдем, — сказал я и направил Араба к пристани.
— Здрав будь Корней Владимирович! — поздоровался со мной Глеб Всеславович, когда я подъехал в сопровождении Филиппа и его десятка.
— Здрав и ты Глеб Всеславович. Пошто ко мне пожаловал? — спросил я спешиваясь.
— Так гостинец от князей тебе, — сказал с усмешкой Глеб Всеславович.
— Мне? — ошарашено спросил я.
— Не столько тебе, сколько вам с Войсилом. Только тысяцкому заниматься есть чем, так что принимай. Это для того, кабы сподручнее сладить воинскую школу. Тут и снедь и артельщиков привез. Но платить мастеровому люду тебе придется, — сказал Глеб Всеславович и начал давать распоряжения разгружаться.
Глеб Всеславович отказался от моего гостеприимства, так как у него было какое-то важное дело к тысяцкому. Знаем мы их дела, небось, вино везет другу своему! Получается, что товарищ разведчик ездил с докладом к князю и рассказал обо мне, или даже не обо мне, а о задумке моей, и сильные мира сего одобрили идею.
Вначале я сомневался, как поступить, но принял к действию народную мудрость «дают — бери, бьют…» — последнее не совсем подходит. Я и так хотел налаживать быт и организовывать систему воинской школы. Уже к концу недели наметил переселение десятка парней в учебный центр. Филиппу отгрохали серьезный такой домик с печами, прямо на территории школы, Ереме так же ставим избу недалеко от места службы. Первый будет начальником всей школы, а Еремей станет главным наставником. Тут имелся некоторый риск, так как обучать у Еремы есть талант, а вот управлять другими наставниками — может и не получиться.
Когда я узнал, сколько и чего привезли для создания воинской школы, начал уже думать, что за такие дары мне нужно замочить Чингисхана — не меньше. Самое главное богатство — люди! Ну, то, что холопы прибыли и конкретно мне — то одно дело. Я уже и так задумывался организовывать новое поселение, равноудаленное от двух поместий. Но артельщиков навезли действительно много.
Прибыли еще две бригады строителей, которых у меня скоро станет чуть ли не больше, чем холопов. Кроме того, как я и просил, прислали трех стекольщиков не мастеров, к сожалению, но хоть что-то умеют. Один же назвался стекольщиком и стекольным ювелиром. Это была заявка на некоторое особенное отношение!
С оружейниками такая же схема, двое подмастерьев, но есть среди них и один мастер. Зерна привезли чуть ли не на дивизию. Мы на полную мощность запустили мельницу, две системы жерновов давали столько муки, что не успевали шить мешки. Но зерно к переработке заканчивалось, а тут такой подарок! Была и солонина и что удивительно — дорогая греча. Оружие было, но все либо булавы, либо не самого лучшего качества, топоры. Передали рваные кольчуги, частью и вовсе были лишь мотки проволоки для плетения кольчуг.
Так же прибыли двенадцать воинов, большинство пожилые, но крепкие. И это мне казалось проблемой. Либо подчинение мне и Филиппу, либо никак — вон к Гавриле в сотню пусть идут. А то, что умудренные с сединами ратники захотят подчиниться, по сути, отрокам — спорный вопрос.
Даже произошедшими событиями день не закончился. Если приключения начались, то они и продолжаются. Уже к обеду, когда только разгрузились пришедшие корабли, пришла весть, что в усадьбу прибыл табун лошадей. Посыльный и посчитать не мог их. Все твердил: «Вельми, вельми, зело много». Третьяк и Вторак смогли, наконец, прибыть, скорее всего это были они, но я уже не способен удивляться. Если это сыновья Войсила, то больше ста пятидесяти лошадей у меня есть. Не уверен я только, что в хозяйстве это копытное богатство сильно пригодится, но, вот, как боевые, можно. Я бы лучше фризов разменял хоть три к одному. Да и готов четыре низкорослых лошади менять на одного фриза, но не судьба. Попробуем переучить для хозяйства и кого из монгольских лошадок, может парой десятков и получится усилить хозяйство. Нет, так я кониной не побрезгую. Хотя… вон отроки пусть тренируются верховой езде на этих лошадках, а как юноши станут мужами, подумаем, как решить проблему с покупкой нормальных коней.
— Тяжко? — просила Божана, когда я только часов в одиннадцать вечера добрел до дома. — Баню?
— Воды прикажи принести! — на баню сил не было.
Помыться с ведра и спать. Завтра день предполагался не легче сегодняшнего.
Утром должно начаться с докладов от тиунов с учетом новых поступлений провизии и животин, потом определение фронта работ строителям — прежде всего под новое поселение. Обсуждение проекта церкви. Дальше организация воинской школы — рекрутов уже расселяем в казарме. Вроде бы для этого все готово и столовая и баня и мебель в казармах, но в первый день нужно сразу задать высокий уровень организованности. Мне бы разделиться на три сущности, чтобы успеть все.
Несмотря на все ожидания, утром я проснулся, на удивление, в хорошем настроении. Рядом лежала любимая женщина. Умная, красивая, хозяйственная, мать моих детей. Да, — еще будущего ребенка, но в сознании уже все больше укоренялось восприятие, что у меня есть старший сын. Путь разница между мной и Юрием вряд ли больше восьми лет, по внешнему виду, но это напускное, мне есть, что ему дать.
А в то время, как я только задумываюсь что-либо дать парню, как отец, Божана уже смогла заменить мальцу маму. Женщина дала столько любви, нежности, внимания, что казалось забитый ребенок, уверенно ступающий в подростковый возраст, перерождается в другого человека. И мне это нравится. Я вижу, насколько Божана может быть матерью, насколько она может быть женой. И тот разговор, который, несмотря на вчерашнюю усталость, состоялся, подливает счастья в уже полную чашу нашей семьи.
Я исподволь попытался уточнить у жены, почему она не помогает мне, хотя я знаю, что Божана уже много информации впитала, что доводилась на всех совещаниях. Да и не в совещаниях дело. Она прекрасно разбирается в домоводстве, умеет организовать людей и у нее есть статус, который позволяет пользоваться своими навыками.
Ответ был долгий и пространный. Мне поведали, что мы и так нарушаем правила. Первое — никакой женской половины в доме нет. Второе — я сам всегда стараюсь успеть везде, но есть исполнители, которые и должны заменять мои потуги. Третье — я и не замечаю тот слой просителей, челобитчиков, которых все больше и больше приходят. Выдача денег за рождение ребенка или на свадьбу создало у людей впечатление, что хозяину просто некуда девать серебро. Для примера она даже рассказала, как вчера пришел мужик и стал доказывать, что обязательно через девять месяцев у него будет ребенок, а еще, его сын через год женится, так что давайте заранее деньги, а то ему топор новый нужен. То есть — он возлег со своей женой и сразу в усадьбу. Мол, я только что сделал ребенка — деньги давай! И подобных примеров жена привела множество.
Услышав многие сюжеты, которые, благодаря мудрости моей жены были решены, но не дошли до меня, я даже восхитился выдержке и тактичности женщины. Я бы уже давно и послал и «волшебного пендиля» прописал. Когда же Божана стала перечислять, чего только стоило сватовство, то я попросил перестать. А еще Великдень прошел, когда мы были в походе. И это все она. Золото мне попалось, а не женщина!
Следующий день, оказался не таким суетным, как предыдущие два. Тем более, что я решил делегировать больше полномочий тиунам и их помощникам. Я вызвал Мышану, и послал за Макарием. И тут сюрприз…
— Так это… вот… не гневайся боярин, я не ведаю, что творю, я вот… — растерянно и испуганно пыталась оправдаться Мышана.
Ранее женщина отличалась четкостью изложения, чему позавидовал бы и референт любого министра. А тут и два слова связать не может.
— Макарий вчера на ночь в усадьбе, — Божана прокомментировала замешательство управляющей.
Вот же всезнайка!
Я опешил. Вот, и для этого тоже нужен был Шинора, который доложил бы сразу, еще до грехопадения моих управляющих. Но я отправил проныру с Жадобой. Нужно службу безопасности создавать. Два управленца, два самых главных человека в большом поместье, после, непосредственно, боярской семьи — прелюбодеи! Ладно, Мышана — она женщина свободная, одинокая. У нее есть сын и дочь, но мужа еще со времени закладки крепости при строительстве бревном прибило. Но Макарий? Отец семейства, шесть детей наплодил. И вот так.
Я уже стал прикидывать, сколько серебра передать в дар церкви, чтобы отец Михаил не поднял бучу.
— Дом греха! — сказал грозно я, демонстративно отвернулся, дожидаясь пока приведут сластолюбца.
Макарий не пришел, его действительно, привели. У тиуна не так чтобы и давно зажила спина от порки Вышемиром, и тиун Речного ждал кары. Я думал, как поступить, при этом изображая крайнее негодование. По мне, человека сознанием XXI века, это личное дело каждого, да хоть бы и втроем жили. Но в XIII веке так нельзя, нельзя для всех.
— Так что семья, или Мышана? — просил я и Макария.
Тот мялся, стыдливо и опасливо пряча глаза в пол. Ноги тиуна подкашивались. Такой он мне не помощник. И думал я, как поступить только из пользы дела. И каков кобель? По местным меркам практически старик, а гляди ты!
Как бы поступил суровый правитель этого времени? На костер? Не рационально — лишиться двух управленцев, в которых таким трудоемким и нервным путем вложено столько новшеств? Заместителей у них так и не появилось — такой ритм работы люди просто не выдерживают, ну а я не хочу, чтобы планка трудоспособности и эффективности упала.
— Воля моя! — Торжественно произнес я. — Макарий коли блуд будет еще, пороть не стану, бить не стану — в изверги пойдешь.
Лицо тиуна перекосилось. Стать извергом, то есть отверженным, исторгнутым, значило крушение и карьеры и возможностей. Вон даже изба просторная новая у него и печь слажена. Я же по поведению тиуна понял, что для этого мужика Мышана стала легкомысленным служебным романом. Впрочем, надеюсь и для женщины так же — стосковалась по мужскому вниманию. Тяжело вдове в этом времени!
— Мышана! Мужней желаешь стать? — спросил я и увидел смущение у этой сильной женщины. — А Макарий как же?
Женщина молчала, но тут было все понятно.
— Мужа найдем и замуж отдадим. То моя воля! — сказал я и демонстративно вышел из горницы.
Дальше по программе было посещение учебного центра. Еще вчера там расселили прибывших из Владимира двенадцать ратников. И меня откровенно колотило от необходимости общения с ними. Князь прислал людей. А если люди не подходят — виноват князь, что прислал неправильных людей? Когда это власть имущий был виноват? Всегда виноваты исполнители. В данном случае стать козлом отпущения скорее будет моей привилегией.
Взяв с собой Шаха для поддержки, я пошел в уже отстроенный учебный центр, благо он был в полутора километрах от усадьбы.
— Как зовут? — спросил я, как только в один из классов центра вошли все прибывшие ратники.
Те молчали, а я их рассматривал, откровенно, даже вызывающе. Если можно будет вывести из себя кого-нибудь, то это будет первый кандидат на выбывание.
— Имя! — резко заорал я и увидел, как три человека, инстинктивно дернули руки к правому бедру.
Эти могли бы и достать оружие, если бы оно у них было.
Вперед вышел ратник, слегка скривленные ноги которого, как ти движения производили впечатление, как писал Булгаков: «Шаркающей кавалерийской походки». Мужчина был лет сорока, но выглядел отлично. Невысокого роста, на полголовы ниже меня, но сильные плечи и более развитое правое плечо, скорее всего, говорили за то, что мужчина часто и не без успеха использует лук. Черные волосы и чуть заметные раскосые глаза выдавали в нем примесь восточной крови. Ни грамма лишнего жира, при этом прокаченное тело. Он излучал волю и силу, уверенность в себе. Пустые глаза казались безразличными ко всему, полная фатальность и я был уверен, что дело не в религиозности, а в вере в себя.
— Я Андрей и со мной сем воев из моего десятка. Я прогневал великого князя, и он прислал меня к тебе, — с достоинством сказал мужчина.
— И какая вина на тебе? — задал я самый напрашивавшийся вопрос.
— Я и побратимы мои, — Андрей посмотрел себе за спину. — Характерники, а князь зовет нас волкодлаками. Поповичи вельми злы на нас. А Глеб Всеславович баял, что и ты сам волкодлак и дух бера-медведя в тебе и что ведун.
Я слегка опешил и стал вспоминать легенды Руси. Волкодлаками называли оборотней, прежде всего воинов, которые могли оборачиваться, якобы, в животных. Таковым считали Святослава Игоревича, Всеслава Чародея полоцкого да много еще кого. А характериники так и вовсе быль в казацкой среде и в XXI веке. Князь, видимо ценит этих товарищей, а вот церковь вряд ли, может тут еще и Перуном попахивает? Вот от греха и отправил сюда. Правда и у нас есть дотошный отец Михаил, только очень надеюсь, что сей достойный поп больше будет занят строительством своей каменной церкви.
Но, если сейчас этот волкодлак с апостольским именем Андрей превратится в медведя, я уйду, лягу в лесу и буду ждать пробуждения в психиатрической лечебнице.
— Мы тебя не знаем, но понимаем, что земля твоя и ты тут господин, токмо и мы акромя воинского учения ничего не можем, — сказал Андрей и демонстративно поклонился, после чего тоже самое сделали вначале семеро ратников за его спиной, а позже и все остальные.
— Наряд между нами должен быть. Науку вашу воинскую надо передать и мне и отрокам. Но слушать меня во всем, пока князь, или тысяцкий не решат кого иного назначить главой учебного затвора. Плату дам за службу дым поставят, — говорил я, наблюдая за реакцией этих уже умудренных мужей, но не нашел признаков отрицания или пренебрежения к моим словам.
— Добро! А коли уйти сподобимся, что не по нраву будет нам тут? — спросил Андрей.
— Неволить не стану. Токмо нужно все делать с умом и уважением. Так что скажете о своих намерениях, вместе подумаем, что делать. Нет, так и пойдете, — ответил я и начал объяснять принципы школы.
Уже скоро я додумался пригласить и Филипа с его десятком.
Меня слушали с открытыми ртами. Если для Филиппа подобные новшества в обучении уже уложились в сознание, то прибывшие подобных подходов не знали. Было видно, что некоторые слова восхищала бывалых воинов, некоторые удивляли. А моменты, связанные с дисциплиной, дежурствами и по ночам в казарме, руководством уборки помещений и территории вызвали противоречия и даже отрицание.
Озадачил пришлых воинов и распорядок дня. День начинался с общей зарядки, после чего были обязательные водные процедуры. Будут оборудованы душевые, как на улице, так и в помещении. После зарядки, прием пищи, далее учеба: письмо, счет, история, богословие, биология после того, конечно, как сыщем на все это хоть каких наставников. После еще один прием пищи. Час свободного времени, тренировка, состоящая из общефизической части и специализированной, которая в каждый день разная — или стрелковая подготовка, или фехтование, верховая езда и так далее. После два часа свободного времени и вновь учеба — уже специализированные предметы. Это стратегия, тактика, баллистика, разведывательное дело и ряд других курсов, что еще смогут предложить будущие наставники. После этих занятий еще одна тренировка, но уже в усеченном варианте — не более чем полтора часа. Далее прием пищи, обязательный душ или баня и свободное время, а в 22.30 отбой, обязательный для всех. Самое сложное было придумать, как именно определять время. Может песочные часы, или солнечные. Но оба этих варианта неточны.
Началась бурная дискуссия. Я не мог не нарадоваться, когда мужики с упоением спорили о том, что нужно дать отрокам в школе. Когда же я объяснил, что после полугода обучения планируется делать новый набор, а этих отроков переводить на специализацию, многие посмотрели на меня с искренним уважением, но с толикой недопонимания.
Уже часа три оговаривали частности, пока я не распорядился принести сбитня и закуски. После перекуса, в ходе которого не прекращалась дискуссия, начали распределять, так сказать, учебную нагрузку. Андрей стал ответственным за подготовку лучников и умение держаться в седле и сече. Филипп будет отвечать за обучение техникам владения мечом, правда один молчаливый княжий ратник предложил чуть позже проверить мастерство Филиппа, на что ухмыльнулся десяток ратников моего друга. За тактику и стратегию отвечать буду я — по крайней мере, перескажу то, что знаю из истории и послезнания. За подготовку арбалетчиков — Еремей, он же заместитель по общей физической подготовке, так как уже оценил и перекладину, и брусья, и систему штанг, гантелей, ряда тренажеров, что только смогли сделать из дерева, мешков из песка, камня. Даже новый предмет определи — обозное дело.
Начальником школы становится Филипп, его заместителем Лавр — сын погибшего Далебора. Я высоко оценил этого парня, особенно то, что он схватывал новые знания как губка, обладая уникальной памятью и острым умом.
Конечно, сложно будет молодым парням-руководителям находиться рядом с аксакалами, но, если не покажут себя достойно в условиях управления умудрёнными мужами, то нечего и недорослей доверять.