Я сажусь к Генриху в пролетку. За Триумфальной аркой я говорю ему:
— Ну что, как дела?
Да что, — качает он головой, — нелегко:целый день под дождем, на козлах.
Я говорю:
— Нелегко, когда человек влюблен.
— Откуда вы знаете? — быстро оборачивается он ко мне.
— Что знаю? Я ничего не знаю. И ничего знать не хочу.
— Вы, Жорж, все смеетесь.
— Я не смеюсь.
Вот и парк. С мокрых сучьев на нас летят разноцветные брызги. Кое-где уже юная зелень травы.
— Жорж.
— Ну?
— Жорж, ведь при изготовлении снарядов бывают иногда взрывы?
— Бывают.
— Значит, Эрну может взорвать?
— Может.
— Жорж.
—Ну?
— Почему вы поручаете ей?
— Ее специальность.
— Специальность?
—Да.
— А кому-нибудь другому нельзя?
— Нельзя … Да вы чего беспокоитесь?
— Нет… Я так … Ничего… К слову пришлось.
Он поворачивает обратно к Москве. На полдороге опять окликает меня:
— Жорж.
—Ну?
— А скоро?
— Думаю, скоро.
— Как скоро?
— Недели две-три еще.
— А выписать вместо Эрны нельзя никого?
— Нет.
Он ежится в своем синем халате, но молчит.
— Прощайте, Генрих. Бодритесь.
— Бодрюсь.
— И право, не думайте ни о ком.
Знаю. Не говорите. Прощайте.
Он медленно отъезжает. На этот раз я долго смотрю ему вслед.