Я говорю:
- Егоров, уезжал бы и ты.
- Никак нет, господин полковник.
- Смотри, Егоров, ведь арестуют.
- Не арестуют... Я их всех сундуком взорву.
Я улыбаюсь:
- А это не грех?
- Грех?.. Грех бесов сокрушать?.. Где это слыхано, господин полковник?
2 марта
Федя звонит, что нас ищут. Я и ему предложил уехать. Он, разумеется, отказался: "Где вы, там и я, господин полковник. Помирать, так уж вместе, черт бы их всех побрал..." Я знаю, что мы играем с огнем, но не хочу, не могу бросить дело: я сохраняю надежду, что Федя узнает адрес начальника "Вечека". "Вечека"... Какая стыдливость... Почему не "Охранки"? Ведь тот же, царский, застенок и тот же, Шемякин, суд.
Я хожу по Москве. Хлопьями валит снег. Он застилает бульвары, площади, переулки. Белеют крыши домов. Белеет трепещущий воздух. Бьют на Спасской башне часы. Я думаю о наших свиданиях - об Ольге. Ее вера - мое неверие. Ее радость - мое несчастие. Ее победа - мой бесславный конец. И обратно, конечно... Мне тяжело возвращаться к ней.
3 марта
Истины нам знать не дано. Но то, что мы знаем, разорвано на две части. Одна у них, другая у нас. Не всякое слово облечется в живую плоть, но всякое может изойти кровью. Их слово изошло ею. Пролились не реки, а океаны. Во имя чего? Ольга говорит: во имя братства, равенства и свободы. Ей снится сон. Сон снится и мне. А явь? Не суета ли сует?
Я поднял меч. Я не мог его не поднять - не мог, потому что я сын России. А теперь? "Друзья мои и искренние отступили от меня, и ближние мои стоят вдали. Я близок к падению, но скорбь не всегда передо мною".
4 марта
Я, конечно, вернулся к ней. Ее комната тоже чужая. Слишком голые стены. Слишком наглый, слишком обидный портрет.
- Ольга, сними.
Она послушалась. Она снимает золоченую раму, потом садится и берет мою руку.
- Хочешь, Жорж, я погадаю тебе?
Я не верю в гадания. И я не верю, что она хочет гадать. Я говорю:
- Не надо... Ты где-нибудь служишь?
- Служу.
- Где?
Она называет какой-то "ком". Попечение о детях. О "пролетарских" детях, конечно.
- В партии?
- Да.
Я вешал за партию... Я молчу. Она тоже долго молчит.
- Жорж...
- Что, Ольга?
- Так где же, по-твоему, правда? Ведь не в белых же?
- Нет.
- Не в зеленых же?
- Нет.
- Не в старых же партиях?
- Нет.
- Так где же?
- Не знаю... На заводе, в казарме, в деревне, у простых и неискушенных людей. Но не в вас.
Она встала и наклонилась ко мне. И вдруг быстро и сильно обнимает меня. Я чувствую ее тело - ее высокую и мягкую грудь. Так обнимала Груша.
- Мне некогда, Ольга. Прощай.
- Жорж, ты любишь другую?
- Не знаю, Ольга, не знаю...
- Не знаешь?.. Ты меня разлюбил... Как я ждала тебя, Жорж. А потом... Потом... ты "бандит"... Я не могла. Ты должен понять... Но скажи, кто она? Кто другая?
- Ольга, ее уже нет.
- Значит, правда? Значит, я не ошиблась?.. Нет, Жорж, я не люблю, я ненавижу, да, ненавижу тебя...
Она плачет. Льются женские, обильные слезы, - как у Груши, в лесу.
- Ольга...
- Нет... Ты изменник. Ты предатель. Ты враг народа... Ты наш, ты мой враг...
- Ольга...
- Я тебе сказала: уйди.