Девушка заплакала.
Плач перешел в рыдание, истошное и горькое.
В таком состоянии и застал ее вернувшийся из лесу старый Тима. Он вошел, опираясь на палку из дикой розы и держа на левой руке красивую птицу с безжизненно повисшими крыльями.
— Ты что? — спросил.
Тези не отвечала.
— Обидел кто?
Девушка понемногу успокоилась, рыдания стихли. Подняв на руке птицу, старик молча разглядывал ее. Птица дышала так же часто и тяжело, как Тези.
— Опять невесть что представляла?
Чуть слышно и все еще всхлипывая, Тези ответила:
— Не я.
— А кто же?
— Кто-то чужой, что во мне живет.
Старик примостился на краешке дивана, нежно погладил девушку по ноге и мягко сказал:
— Знаешь, цветик ты мой, что доктор о тебе говорил? Говорил, что душа у тебя ранимая, что нельзя тебе всякое представлять. Умный он человек, потому и советовал, чтобы ты поменьше мечтала, нрав-то твой сама знаешь какой. Тебе вспыхнуть, что спичке. Увидела радугу в небе, вот уже и зашлось сердечко. Бедная твоя матушка от такой же беды страдала, от беспокойства души. И ведь вроде предостерегал я ее, берёг, да только какое там! Глазами, бывало, сверкнет да твердит свое: мол, вижу никому не видимое, предвижу грядущее. А я тогда про себя подумал, что вот уж была бы беда, если б все мы судьбу свою наперед знали. Ты как полагаешь, внученька?
Вопросом этим старик хотел успокоить девушку, но прозвучал он так неожиданно, что Тези тотчас привстала и села на диване. Машинально и немного испуганно она поправила на плечах полотенце, но в глазах уже заблестела радость; так две звездочки возникают из-за уплывшего облака.
— Ну, что случилось, милая? — спросил старик.
— Я за вас боялась.
— За меня-то что же?
— Боялась, вас волки съедят.
Рассмеялся старый Тима, поднялся. И, стоя, еще усмехался, но так, как если бы отгонял в лесу от лица комаров, когда руки заняты.
— Ну, вставай, да обедать будем! — сказал наконец.
И направился из горницы в кухню, где рядом с печкой стоял обеденный стол. Только теперь Тези заметила птицу.
— Что это у вас на руке?
— Ох, и рассеянный я! — пожурил сам себя старик, возвращаясь. — Ведь тебе же и нес, а забыл.
Он опустил птицу на желтое покрывало, и она побежала, нетвердо, но шустро, волоча непослушные крылья.
— Горлинка! — совсем уж обрадовалась девушка.
— Она самая.
— Но они же осенью улетают!
— Этой, похоже, орел визу не выдал.
Птица на глазах оживала. В сером ее оперении поблескивали голубовато-стальные штрихи; она часто моргала, сверкая глазами, как бусинками.
— Что с ней?
— Мороз чуть-чуть прихватил.
— Так я ее мазью вылечу, — сказала Тези.
Старик улыбнулся, подумав, что еще неизвестно, кто из них кого лечит. Палку из дикой розы он поставил на место, к другим, взял сосновые жбаны и отправился за водой к колодцу. На дворе яркая белизна снега тотчас заставила его задрать голову; туман уже сошел, так же быстро, как печаль с лица Тези; крупными шелковистыми пушинками падал снег. Такой же белой и шелковистой была тесьма, которой девушка перевязывала сейчас обмороженные и смазанные мазью лапки горлинки. И не иначе как под прошлогодним снегом отыскала она семена конопли, зернышки пшеницы и мака, чтобы насыпать в деревянную плошку и накормить птицу.
Сели за обед и они, за суп из хребтины с хреном.
— Давно такого не едали.
— Никогда, — сказала Тези.
— Так уж и никогда! А на прошлый-то Новый год?
На это девушка ничего не ответила, и старик, выдержав долгую паузу, спросил еще раз:
— Помнишь?
— Помню, да не помню.
Оба прекрасно поняли друг друга. Настолько, что обоим представилось, будто не за обедом они сидят, а за тем новогодним столом, где кроме них еще и третий — Фирко Колокан. Старик — в тревожном ожидании, девушка — с шипами-колючками наготове, Колокан — испепеляя ее влюбленными взглядами.
Тогда-то и сказал Фирко:
— Взял бы я Тези в жены.
Уж так он за ней ухаживал, так любезничал, но сердца ее не тронул. Больше Фирко не приходил, а время шло себе да шло. Недели, месяцы, вот и год прошел.
— Ну да, ну да, — задумчиво произнес старик.
— Что вы нудакаете? — вспыхнула девушка.
— А?.. Да вот вспомнил тот Новый год, шестьдесят второй, и то время, что с него минуло. Приняла бы ты его слова к сердцу, глядишь, теперь бы…
— Слова? Какие слова?