- Вставайте, гауптштурмфюрер! Подъём! Только тихо! Очнулись?
Тут же мелькнуло подозрение: «Неужели и этот из банды Шварценберга?»
- Зачем? – насторожённо спросил он.
Ещё ниже наклонившись к нему, капитан шёпотом успокоил:
- Ничего особенного. Вас хочет видеть Гевисман.
От неожиданности Вилли приподнялся на локтях:
- Как Гевисман? Он здесь?
Капитан положил руку ему на грудь:
- Тихо, тихо. Здесь. И давно. Раньше вас. – Он сел на свою кровать, видно стало, что он одет и обут.
- Одевайтесь и идёмте. Приказано доставить вас, как стемнеет. Уже пора.
Вилли быстро одевался и лихорадочно думал, что может дать ему эта встреча, и как себя держать после их последнего разговора, когда думалось, что расстались навсегда. Значит, того не было в транспортёре, удрал в танкетке. «Этого поступка Господа Бога я не могу понять» - посетовал на Всевышнего. Безусловно, возникнет необходимость объяснения: как оказался здесь, когда хотел и клялся пожертвовать жизнью за рейх, даже получил за это осязаемые авансы. «Говорить ли о посещении виллы?» Все эти мысли вертелись в голове, не закрепляясь сколько-нибудь удовлетворительными ответами. В конце концов, Вилли решил положиться на импровизацию при встрече. Да и вообще – может быть, его зовут на суд и расправу, а не на расспросы, и Гевисман здесь заодно со Шварценбергом.
- Пошли. Я готов.
Он мягко на руках спружинил на пол и, крадучись, пошёл впереди капитана на выход. Все спали.
- 6 –
Их встретила слегка ущербная луна, перечёркнутая узкими облаками, и мутные звёзды, ещё не набравшие света и затенённые уходящим влажным воздухом и притушающим светом прожекторов. Ото сна, ночной прохлады и неизвестности зябко передёрнуло. Он привычно перед встречей с начальством выправил мундир, повернулся к капитану.
- Куда идти?
Тот вышел вперёд, приказал:
- За мной. Старайтесь не шуметь.
Пошли по направлению к вещевому складу, пришли, вошли внутрь, где в свете лампочки в мягком кресле теперь сидел американский сержант-негр. Капитан постучал в дальнюю дверь справа, рядом с сержантом, из-за двери глухо послышалось:
- Войдите.
Сердце у Вилли забилось сильнее, он весь подобрался, сжался как пружина.
Вошли. В маленькой комнатке, такой же, как и та, что занимал штурмфюрер-кладовщик, рядом стояли железная кровать, застеленная байковым одеялом, стол, два стула и шифоньер. В углу был маленький умывальник, а над столом на длинном шнуре свешивалась лампочка с отражающим абажуром из жести. В свете её на одном из стульев сидел и улыбался навстречу одними губами Гевисман в расстёгнутом мундире. На столе перед ним ничего не было.
- Благодарю, капитан. Вы свободны.
Тот щёлкнул каблуками, резко склонив голову, и, молча, вышел.
И снова они вдвоём, как раньше. У Вилли даже потеплело в груди, глаза вдруг подёрнулись влажной пеленой симпатии к этому человеку, вернее, к тому прошлому, что с ним связано.
- Здравствуйте, Вилли, господин гауптштурмфюрер, - с едва уловимой иронией первым поздоровался Гевисман.
- Здравствуйте, господин штурмбанфюрер! – поспешно ответил Вилли.
Гевисман улыбался. Он тоже был рад этой встрече.
- Садитесь, - пригласил, указывая на второй стул, и когда Вилли присел напротив, сказал с показным удивлением:
- Кто бы мог подумать, что военнопленный, наделавший столько шума в лагере своими неординарными поступками и завоевавший уважение охраны, - наш тихоня Вилли? Я не сразу поверил, когда узнал, что это вы! А когда точно удостоверился, сразу же попросил привести вас сюда.
Вилли не поверил ему. Пелена симпатии спала.
- Как это ни прискорбно, - продолжал обнаружившийся шеф, - но я ещё тогда мысленно простился с вами. И вдруг вы здесь! Я искренне рад этому.
Он и на самом деле был рад тому, что его непредсказуемый подчинённый оказался таким же слабым и понятным как все, с кем приходилось встречаться и работать, и уже потому дорог и приятен. К тому же, Вилли был не только хорошим знакомым, но и подчинённым, ему Гевисман мог доверять вдвойне, не опасаясь предательства, привычного для их среды. Он и вправду был рад настолько, конечно, насколько это было возможно для него.
- И всё же, что заставило вас оставить вашу крепость, которую мы с вами выбрали и укрепили с такой тщательностью, и где вы решили, не посоветовавшись предварительно со мной - а я был бы, сознаюсь, против - кончить счёты с жизнью во славу и в защиту фюрера, от которого, кстати, получили кое-какие авансы за это, не так ли?
Гевисман слегка улыбался, сопровождая свои вопросы жёстким взглядом прищуренных глаз. Конечно, чтобы совсем доверять теперешнему Вилли как прежнему, надо узнать досконально, как тот оказался здесь, если должен был умереть там. От Вилли же теперь требовалась беспроигрышная правдоподобная версия ценою в его жизнь. Уже готовый начать объяснения, он чуть было не забыл про мину в ящике с боеприпасами и снова и снова лихорадочно вспоминал всё, что с ним случилось и о чём можно рассказать. Отвечать надо было без заминки, и не сбиваясь.
- Когда взорвался наш бронетранспортёр, - начал он медленно, - я думал, что это русские добрались до квартала, и приготовился к встрече. Но их не было ещё долго, почти до вечера, а я всё ждал и не решался выйти посмотреть, что с бронетранспортёром, тем более что в нём не слышалось никаких признаков жизни. Скорее всего, он стал жертвой шального снаряда.
Вилли судорожно сглотнул, выложив первую ложь, и продолжал:
- Моего глупого решения оказалось мало: русские танки пошли по улице на большой скорости, не обращая внимания на мою безуспешную стрельбу сбоку. Так продолжалось, пока мне не удалось подбить один из них. Он сбросил гусеницу и на полном ходу развернулся в мою сторону. Я видел, как дуло пушки вытянулось ко мне, и его чёрный зрачок заглянул мне в душу. Я не выдержал и убежал из квартиры на лестницу. И вовремя! Тут же следом раздался взрыв неимоверной силы…
Гевисман хмыкнул, быстро взглянул на Вилли и тут же отвёл глаза.
- Мимо меня пролетела входная дверь, - врал Вилли, - а следом за нею, уже ничего не соображая от страха, я выскочил во двор, чихая и кашляя от пыли.
Он немного передохнул от собственного вранья, не смея посмотреть на Гевисмана, и, собравшись с духом, продолжал дальше нанизывать ложь на правду.
- Так я оказался полностью безоружным, и желания отдать жизнь в таком состоянии, без сопротивления, за что-либо или за кого-либо уже не было. Оказалось, очень трудно пойти на смерть безоружным, не то, что в бою. Совсем не было сил и воли выйти с голыми руками и встать перед танками. - Вилли даже вдруг стало обидно за себя.
- И я пошёл, но не на танки, а к себе домой. Сразу это не удалось, пришлось дожидаться темноты в каком-то подвале под грохот гусениц и колёс. Я слышал даже топот бегущих русских.
Подумалось: «Неужели верит? Как бы не переборщить!»
- Уже в полной темноте, - рассказывал он почти правду, - я добрался до своего дома, и напрасно: он оказался разрушен, рухнул как раз тот угол, где была наша квартира. Что с фрау Эммой, не знаю. Я ушёл оттуда сразу же, боясь встречи с русскими, хотя там копались какие-то люди, и решил, что мне надо идти на вашу виллу.
Гевисман встрепенулся, быстро спросил:
- И вы там были?
Теперь уже можно и посмотреть ему в глаза.
- Под утро. Уже рассветало. – Теперь нужно выдать главную ложь. – Но она тоже была разрушена. И так аккуратно, как будто всего лишь один снаряд или одна бомба попали точно в центр. Во всяком случае, мне так показалось, - подстраховался он, - потому что все остальные дома рядом были целы, и вокруг не было воронок. Я очень сожалею, господин штурмбанфюрер, но виллы больше нет, - горько вздохнул Вилли напоследок.