18097.fb2 Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 113

Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3 - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 113

- А ты путаешь понятия мечты и цели, - понесло философа на стену. – По мне мечта – чувство сугубо личное, потаённое и неопределённое, романтическое и духовное, никогда не знаешь, свершится ли оно, и тем привлекательно и дорого. А цель – категория коллективная и приземлённая, материальная и прагматичная. Правда, существуют личные цели, но они недостижимы без коллективных усилий, все о них знают, и их нередко специально выпячивают, чтобы выглядеть успешным и перспективным. Цель – всего лишь материальная веха на пути достижения мечты. Мечта уводит за цель и, по сути дела, недостижима. А если они совпадают, то это тупик жизни. Например, мечтой может быть счастье и благоденствие близких, а целями-вехами для этого – устройство близких на хорошую работу, приобретение для них приличного жилья и т.д. Когда говорят, что нашей целью является построение коммунистического общества равных и всем довольных, то намеренно подменяют понятия: неопределённую мечту выдают за реально достижимую цель.

Запутавшись в собственном словоблудии, Владимир разозлился и на себя, и на неё за то, что почему-то обязан так говорить. Чутко уловив его раздражение, Зося перебила:

- Володя, зачем ты разговариваешь со мной, как с девчонкой-несмышлёнышем? Сам-то далеко от меня ушёл?

Опомнившись, он примирительно покаялся:

- Отстал, Зося, безнадёжно отстал.

- Давай тогда пройдёмся молча.

Но молча не получилось. Они опять говорили много и горячо, стараясь не касаться болезненных тем его индивидуализма и её коллективизма, привыкая друг к другу, и учась быть терпимыми, особенно пылкая и категоричная Зося. Это была встреча сближения, а не разлада, как прежние.

- Мы будем дружить? – снова отстранившись и заглянув ему в лицо, спросила Зося, постеснявшись просить большего.

- Обязательно, - а ведь он не хотел обнадёживать.

Показались до боли знакомые затемнённые забор, калитка и дом с ярко освещёнными, живущими окнами.

- Ой! – по-девчоночьи вскрикнула она, с сожалением отпуская руку Владимира. – Уже пришли. Так ско-о-ро!

Ему-то не показалось, что уже и так скоро: обе руки отваливались от напряжения, и он с облегчением опустил корзину на землю и пошевелил затёкшими плечами и пальцами.

- Я провожу вас с Лидой обратно, - благородно пообещал он огорчённой девушке.

Как не хотел, а всё-таки вернулся. Вернулся не только из дорожной командировки, но и из душевно-нравственной. Как-то его встретят? Отметят командировку или выставят вон?

- 14 –

В кухне, почти соприкасаясь головами, сидели над выставленным ведром и чистили картошку Сергей Иванович и Лида. По ясным и спокойным лицам было видно, что им всегда хорошо вдвоём, даже за таким прозаическим занятием, и ничто и никто не смогут помешать обретённому покою. Вайнштейн для них – всего лишь досадная временная помеха.

Владимир с Зосей встали в проёме двери и смущённо, каждый по своей причине, поздоровались.

- Наконец-то, - выпрямился Сергей Иванович, доброжелательно глядя на красивую пару и дольше всего на чуть не потерянного постояльца, - некоторые тебя совсем заждались.

Мягко поднялась Лида, всплеснула полными руками, по-домашнему оголёнными по локоть:

- Совсем измученный и, конечно, голодный. Зосенька, поставь, голубушка, чайник на керосинку, а я приготовлю на скорую руку что-нибудь вкусненькое.

- Да вы не беспокойтесь, - ещё больше засмущался Владимир, не ожидавший такого радушия, отступил в коридор, взял оставленную там корзину, перенёс на середину кухни, снял газету и опять отступил к двери.

- Какая прелесть! – снова всплеснула руками впечатлительная учительница младших классов.

- Пахнет так, как будто вернулось лето, - улыбаясь, высказал и комиссар своё восхищение. – А это что? – он вытянул из корзины банку с джемом.

- Земляничный джем, - с гордостью пояснил фруктовый джинн.

- Правда? – округлились от удивления глаза Лиды. – Как хорошо! У нас есть мука, сделаем сладкие пирожки. Зосенька, вы поможете?

Та, не любившая кухню, унижающую женщину, неопределённо кивнула и независимо встала у стены, равнодушно глядя на покрасневшие здоровым румянцем яблоки.

- А кто меня заждался-то? – осторожно спросил кудесник, которого абсолютно некому было ждать – не мог же открыто явиться связник?

- Мы, - послышалось за спиной.

Владимир резко повернулся и замер, не веря собственным глазам: из двери его комнаты вышел… Фёдор, а на руках у него слева и справа сидели… Витя и Алёнушка.

- Этого не может быть, - прохрипел мгновенно севшим голосом не ожидавший такого чуда Владимир. – Сон! Счастливый сон! Сейчас упаду. – Он, не спуская глаз с невозможного видения, бессильно прислонился на ослабевших ногах спиной к стояку, тяжело дыша и обливаясь жарким потом. – Я, кажется, схожу с ума. – Повернулся, обхватил стояк руками и в изнеможении стал биться об него головой, издавая глухие жуткие стоны. С ним случилась давно нараставшая нервная истерика, прорвавшаяся сквозь вскрытую радостью рану.

Первой опомнилась Зося. Стремительно рванувшись к страдальцу, она опрокинула и разбила чашку, звякнувшую тревожным набатом, наткнулась на корзину и высыпала часть яблок, замелькавших тревожным красным цветом, подбежала и повисла у Владимира на плече, отдирая от стояка, стараясь повернуть к себе лицом и причитая со страхом и слезами: «Володя, не надо… Володя!». С другой стороны то же делал Фёдор, спустивший детей на пол и уговаривавший брата: «Кончай, брат, возьми себя в руки». Наконец, двое справились с одним. Открывшееся лицо Владимира было искажено гримасой внутренней боли, на глазах выступили слёзы.

- Если бы вы знали, как я вас всех люблю! – сказал он с надрывом, невидяще глядя в расплывшееся кухонное пространство и думая о том, что никакая Германия ему не нужна. – И как я подл перед вами, - и опять попытался отвернуться, чтобы спрятать глаза, но друзья не дали, сильно и надёжно сжав с боков.

- Успокойся, мужик, - намеренно грубовато уговаривал Фёдор, не ожидавший такой реакции Владимира на появление детей, иначе не устроил бы ненужного спектакля, и догадываясь, что причина не только в этом, а в общем разладе жизни названого брата. – Посмотри: здесь все свои, всё будет хорошо.

«Очень хотелось бы верить», - успокаиваясь, подумал неврастеник, с трудом выдавливая стыдливую улыбку и по-мальчишески вытирая слёзы рукавом.

- Радоваться должен, - продолжал Немчин, воодушевлённый просветлением Владимира. – Говорил, что один в мире, а у самого вон сколько родственников: двое прекрасных детей, два брата, - он выдвинул из-за себя скромно таящегося в темноте коридора настоящего героя массовой сцены – Шныря, - замечательные родители, - заставив улыбнуться Лиду и одобрительно кхекнуть Сергея Ивановича, - и красавица девушка, - метнул восхищённый взгляд на вспыхнувшую от похвалы и приятного намёка Зосю.

Совсем освоившийся с новым положением многодетного отца, счастливого родственника и любимого сына Владимир отступил в коридор, сел на корточки перед забытыми и прижавшимися в испуге к стене детьми и, протянув руки, позвал:

- Витя, ты помнишь меня? Иди сюда.

Мальчик выкрикнул: «Нет, не хочу в детдом!» и, оттолкнув призывно протянутые руки, вбежал в кухню, бросился к Сергею Ивановичу и прижался к боку, надёжно защищённый широкой ладонью комиссара, прикрывшей остриженную голову мальчика. Алёнушка, как и подобает женщине, последовала за ним, но укрылась от страшного дяди, кричащего и плачущего, в коленях Лиды, обнявшей девчушку тёплыми материнскими руками.

Побледнев от неожиданной пощёчины, отвергнутый отец медленно поднялся, подумав, что не всё будет хорошо.

- Не переживай, - обнадёжил мудрый полит-целитель атрофированных душ с собственным больным сердцем, мягко поглаживая мальчугана по отросшему пушистому ёршику слабых беленьких волос, - подзабыл парень. Боится дядей в военной форме, а ты в ней. Со временем привыкнет. Правда, Витёк?

- Да, - согласно ответил из-под укрытия беляш.

- А ты, - обратился названый отец к Владимиру, - присаживайся, наконец, к столу, попей чайку в охотку и расскажи нам между делом, не торопясь, откуда такое богатство, и почему скрывал, словно мы чужие.

- А вот и оладушки, - встрепенулась Лида, осторожно отставляя Алёнушку, и поставила на тарелке на стол горку аппетитных серых оладий. – Правда, холодные, но с горячим чаем хорошо пойдут. – Она налила и добавила к оладьям стакан горячущего чая. – Он у нас с мятой, заваристый и душистый, веселит и успокаивает. Пейте, Володя, кушайте на здоровье. Ой! – приятно было смотреть, как она всплёскивает полными руками, округляя при этом выразительные добрые глаза, - а джем? Совсем забыла.

- Не надо, - отказался великовозрастный сынок, с удовольствием наблюдая за хлопотами очень молодой матери, - я люблю его только в пирожках.

Лида звонко рассмеялась, и все, даже дети, заулыбались, счастливые тем, что родственнику полегчало. Но прежде, чем подойти к столу, он подошёл к Шнырю, скромно у порога отиравшему спиной стену, взял за плечи, вгляделся любовно, обнял, прижал к себе впалую грудь, сызмальства прогнутую несоразмерными взрослыми мужскими заботами, горячо и искренне поблагодарил:

- Спасибо тебе, брат Пётр. Век не забуду, до конца жизни должник.

- Да ладно, чё ты? – уклонялся парень, не привычный к телячьим нежностям. – Пацанов жалко стало. А Шатрова окочурилась от тифа, - разом объяснил быстрое и неожиданное появление втроём.

- Хватит вам, - опять вмешался старший, - ещё успеете выяснить отношения.

- Остаёшься? – радостно догадался Владимир.

- Уже уговорились, - подтвердил хозяин.