- На этот раз я вас обязательно провожу, не откажетесь.
- А я и не буду. Страшно было?
- Очень.
- Я хотела бы быть рядом.
Рядом была другая, не девчонка, а опытная и зрелая женщина. Он с содроганием представил на её месте Зосю и грубо ответил:
- А я – нет.
Она поникла в бессилии достучаться до равнодушного сердца того, с кем готова идти и на пьедестал, и на плаху. Он никак не хочет понять, что она уже женщина. Нечаянно выбежавшая из пелерины облаков луна осветила потемневшую от мёртвенного света рыжую голову и засеребрившуюся русую.
- Ой, у вас уже есть седые волосы.
- Старею, - грустно усмехнулся Владимир. – А вам ещё очень долго до этого.
- Я бы хотела побыстрее. – Владимир весело рассмеялся. – Чтобы догнать вас.
- А я бы не против подождать.
- Прошу всех к столу, - позвал Сергей Иванович, и бесчувственный ухажёр с облегчением поднялся.
Когда все расселись за прибранным столом, явно осиротевшим и обедневшим в отсутствии пельменной чаши, тамада попросил помощника открыть, по возможности без ненужного шума, шампанское и налить мужикам клоповника, а даме – нектар.
- Товарищи, обратился, тяжело поднявшись, тамада, - мы пережили самую жестокую войну. И не только пережили, но и победили. Но победа далась дорогой ценой. Для многих – ценой жизни. Да будет им вечная память! – он, не приглашая, одним махом осушил стопку, и все последовали за ним и замерли, не решаясь нарушить возникшую памятную тишину и опошлить память о погибших родственниках и друзьях-товарищах бряканьем вилок о тарелки и чавканьем закуски.
Нахмурившийся Коробейников достал «Беломор», выбил папиросу, нервно вставил в рот и хотел поджечь, но спохватился, что остальные не курят, попытался выйти, но Сергей Иванович остановил:
- Кури здесь.
Ястребок с двух спичек зажёг дымный яд, жадно затянулся так, что затрещал табак в гильзе, и искры посыпались на колени, но он ничего не видел и не чувствовал.
- В то майское утро 44-го мы с сержантом Лопатой, вывозившись по уши в болотной жиже и искусанные комарами до крови, добрались до лесного села, на окраине которого, по данным авиаразведки, затаилась, замаскировавшись, немецкая тыловая база боеприпасов. Осторожно раздвинув ветки орешника, увидели горы ящиков, укрытые брезентом и маскировочной сеткой, землянки, спаренные пулемёты в бетонных гнёздах вдоль двойной колючей ограды и шесть самоходок. На бортах одной из них сушилось нижнее бельё, а несколько немцев стирали свои гнидники, чему-то смеясь. Сергей Иванович знает: ничто так не злит и не ожесточает, как беспечное спокойствие врага в тылу. Сержант развернул короткую антенну, включил рацию, настроился и дал вызов. Сразу же ответили, значит, «катюши» стали на позицию. Взяв микрофон, я произнёс короткий позывной «Павел» и уточнённые по карте координаты базы. Через пару минут пристрелочные снаряды легли за базой, высоко взметнув вырванные с корнем деревья и землю. Скорректировав прицел, и больше не опасаясь немецких радиоперехватов, я скомандовал: «Давай, Маша, крой гадов на всю катушку!».
- Какая Маша? Вы же назвали: Катюша? – с недоумением спросила Зося.
Но Коробейников не слышал: он был там, у немецкого склада.
- Кто хотя бы однажды видел издали работу «катюш», тот представляет, какой ад творится там, где рвутся очереди реактивных снарядов. А я видел этот ужас вблизи, видел, как в пыльно-земляных дымных сумерках, пронизываемых сполохами рвущихся снарядов и мин, метались, ползали на карачках ополоумевшие фрицы, а над ними летали, подбрасываемые взрывами, белые кальсоны. Над нашими головами пролетела четвёрка дежурных мессеров – пора было «катюшам» сматываться. А из ада, как нарочно, выползли, урча, две уцелевшие самоходки и двинулись, спасаясь, напролом через проволочные заграждения и неглубокий ров. «Чёрта с два», - думаю, - «не уйдёте», - и кричу в микрофон: - «Маша, давай ещё!». Но никто не ответил, не подтвердил команду. Жду, решив, что «катюши» снялись, меняя позицию, и вот-вот Маша откликнется, не даст уползти железным гадинам. И она откликнулась. Но лучше бы молчала.
Коробейников нервно смял в кулаке потухшую папиросу, невидяще положил на чистую скатерть и закурил новую.
«Паша!» - кричит, и голос неживой. – «Меня подбили… немецкие танки…прощай, родной! Я тебя люблю!» - и всё, умолкла.
Над праздничным столом нависла гнетущая тишина.
- Кто она, Маша? – робко спросила осевшим голосом Зося.
- Жена, - коротко ответил Коробейников. – Была единственной в полку женщиной – водителем-наводчиком. Для них существовал приказ: в случае угрозы захвата противником секретного оружия – взрывать. Она выполнила приказ. Самой спастись времени не было, и взрыв унёс жизни обеих: и «катюши», и Маши.
Пряча предательски сверкнувшие глаза, Коробейников со скрежетом отодвинул стул и вышел.
- Она – настоящий герой, - тихо произнесла Зося, примеривая, наверно, чужую судьбу на себя.
- Таких были тысячи, - сказал Сергей Иванович, - потому мы и победили.
Владимиру стало не по себе. Когда русские рассказывали о войне такое, он инстинктивно боялся, что вдруг узнают, что он немец. И почему-то всё чаще в рассказах невольно становился на сторону бывших врагов. Интересно, что бы они сказали, услышав о неординарной гибели Виктора Кранца? Скорее всего, обозвали бы «фашистской сволочью». А может быть, кто-нибудь промолчал бы? И было бы уж совсем неожиданным, если бы как-нибудь отдали дань уважения самоотверженной смерти немца. Из четверых присутствующих, пожалуй, только Сергей Иванович мог промолчать.
Владимир вышел следом за Коробейниковым. Тот стоял у калитки и снова курил.
- Павел, оставайся у нас.
- Я не против. Идти в общагу и лаяться с прыткими молодцами сегодня не хочется.
- Да нет, я говорю – оставайся вообще: в одной комнате будем.
- А хозяин?
- Уговорим. Да он и не будет возражать. Я же вижу: ты ему понравился.
- Давай попробуем. Я вас не стесню – бываю редко.
Коробейников дружески улыбнулся.
- Что у вас с Зосей?
- Ничего. И не будет ничего.
- Не зарекайся, - посоветовал старший, - девчонка напористая. Да и соблазнительная, - хлопнул молодого по плечу. – Не зря говорят, что рыжие – любимцы дьявола: окрутит.
- Вряд ли. – Не говорить же, что времени не хватит.
- Ладно, пойдём.
Оставшаяся за столом троица вела бесцельную выжидательную беседу. Анна не вернулась, и Сашка успокоился, даже повеселел. Изрядно помятый жизнью, он быстро приспосабливался к новым условиям, не печалясь о старых и не пугаясь новых. Сергей Иванович встретил друзей тревожным вопросительным взглядом, но, увидев на лицах обоих спокойные улыбки, тоже повеселел. И только Зося выказывала явную скуку, напрочь отрицая безыдейные женские посиделки.
- Мне пора, - взглянула она на Владимира строгими синими глазами, всегда тёмными под сенью густых ресниц и почти сросшихся бровей, и нетерпеливо отбросила за спину медную косу.
- Как же без чаю? – поднялся хозяин. – У нас и рафинад, и «Мишки на севере» есть.
- Не люблю сладкого, - отрезала непримиримая школьница, скроенная, несмотря на округлые формы, из одних углов, и тоже решительно поднялась. – До свиданья.
- Адью, - насмешливо ответил Сашка.
Коробейников с шутливой галантностью попробовал приложиться к резко отдёрнутой ручке, а Сергей Иванович сердито бросил: