- Где болит и как болит? – начал дежурный допрос врач, одновременно прикладывая к груди больного стетоскоп.
- По-моему, сердечко прихватило, - неуверенно ответил Сергей Иванович, стыдясь старческой болезни, - там покалывает и неймётся. Валидолу заглотил – полегчало.
Отняв от груди стетоскоп, Иван-могила сердито сказал:
- Это тебе привет от Насти. Сам жужжал ей в уши: не волнуйся – вредно. Вот и напоминает твои слова.
Окончив осмотр, он, молча, под умоляюще-вопрошающим взглядом поверженного комиссара собрал свой чемоданчик, выписал два рецепта, уселся поудобнее и приказал:
- Что случилось? Рассказывай, не партизань.
Сергей Иванович болезненно усмехнулся, уставился взглядом в потолок.
- Да ничего особенного, так, по мелочам: из партии турнули.
Иван-могила мгновение пристально смотрел на пациента, соображая – врёт или нет, потом хлопнул себя по коленям.
- Тебя??? – переспросил, однако, поверив. – Кто же там останется, раз от таких как ты начали избавляться?
- Да, прохиндеев-карьеристов много напролазило, - удручённо согласился свежий беспартийный, - а такие как ты не торопятся вступать. Так и останешься фельдшером.
- Так вы меня сами отфутболили.
- А ты не мог соврать, что у отца твоего было не две лошади, а одна?
- А вы только врунов берёте?
- Партия – живой организм, ей тоже свойственны болезни. Придёт время, и без таких фельдшеров вылечим, очистим от приспособленцев.
- Авгиевы конюшни, - не сдавался Иван-могила. – У большинства ваших вместо души – партбилет, вместо совести – устав, вместо разума – постановление ЦК, вместо друзей – соратники. Чистка бесполезна, нужна операция – отсечение злокачественной опухоли.
Сергей Иванович заволновался, задвигался, пытаясь приподняться и сесть.
- Слушай, ты, недоделанный хирург, дождёшься – встану, врежу по дружбе. Мне можно: я инвалид и больной.
- На голову.
- Ты что, нарочно меня заводишь?
- А ты как думал?
Они уставились друг на друга и рассмеялись.
- Тебе надо не фельдшером работать, а психологом, Ваня.
- На «скорой» психотерапия – первейшая помощь. За что вычистили-то, расскажешь?
Сергей Иванович снова погрустнел и увёл взгляд в потолок.
- Вчера утром у нас, понимаешь, неприятная история случилась: арестовали хорошего парня, соседа, дружка нашего.
- Причём, невиновного, так?
Сергей Иванович не подтвердил и не опроверг догадку лекаря-язвы.
- Целый день проторчал я в очередях в разные окошки, пытаясь узнать хотя бы что-нибудь. Тщетно!
- А ты, дурень, надеялся, что у них после войны что-то изменилось?
Неудачник снова не ответил.
- С утра сегодня подался за помощью в горком.
- Дважды дурень.
- Давно не был. Пришёл как в чужой дом: никто в упор не узнаёт, кивнуть башкой соизволят, а чтобы удостоить разговором – некогда.
- А ты говоришь, что без операции на мозге можно обойтись.
Дважды неудачник удручённо вздохнул, почти соглашаясь.
- Дай, думаю, заодно проведаю своих ветеранов, может, кто что дельное подскажет. Сразу нарвался на секретаря, что вместо меня из «гэбэшника» прислали. Строго предупреждает, что в два собрание, уведомление мне на дом послали, и явка обязательна. Повернулся и ушёл, как будто я для него, делового, обуза.
- Конечно, обуза: мешаешь любимой административно-канительно-бумажной вошкотне промеж своих.
- Спрашиваю у встречных, какой вопрос, лица отворачивают, глаза прячут, говорят, не в курсе, должен кто-то из горкома быть, он и сообщит. Дожили: собрание готовит не коллектив, а горком, а мы…
- Быдло, правильно – партийное быдло. Извини, что за тебя договорил.
- Кончай, Ваня, и без того тошно, - попросил комиссар.
- Ладно, не буду, досказывай – полегчает.
- Психолог чёртов.
- Уж какой уродился.
Сергей Иванович повременил, собираясь с мыслями и задавливая недопережитую обиду.
- Собственно, и рассказывать-то нечего, и неинтересно, - но, всё же, продолжал: - Пообедал дома, ни о чём таком не подозревая, а к двум сам пришёл на собственную порку.
- Джордано Бруно, - не удержался Иван-могила.
- Сел во втором ряду, а вокруг меня – необычно пусто, вакуум. Здороваюсь, с кем не виделся, кивнут еле заметно и отворачиваются, как не знакомы. Не пойму, в чём дело.
- Покойник всегда последним узнаёт о похоронах.