- Убью!!! Сучка!!! – взревел соло обеспамятовавший батька и протянул руку, чтобы ухватить выродка, но та, хотя и не глядела, занятая охранительными рыданиями, резво отодвинулась, вскочила и отбежала к печи, упершись спиной и защищая вздыбившуюся грудь перекрещенными руками.
Мать взвыла вторым голосом, а трагический декламатор завершил:
- Усех троих заарестовали, и им грозит расстрел.
- Нет!!! – отчаянно закричала Нюрка. – Не надо! – она уже не вытирала обильно текущие на грудь слёзы и сопли. – Я не ведала. Я хотела, чтоб поругали за то, что ён так со мной, за то, что ён… я яго лечила… а ён… - она горько и свободно с подвизгом заревела, жалея себя.
Опозоренные до смерти – хоть беги на край света – напуганные до умопомрачения, с ужасом глядели родители на своё непутёвое чадо, бездумно сунувшее всю семью в гадючью яму бесчестия, из которой и не выбраться. Несмываемое пятно доносчиков и погубителей невинных потянется через всю жизнь. Тех, что арестовали, жалко, а себя ещё жальче.
- Лечила – дрочила, - грубо оборвал их невесёлые раздумья следователь, профессионально не купившись на сочувствие к страданиям подследственных. – Думать надо головой, а не тем, что между ног.
- Арестуй и её! – вскричал потерявший разум отец.
- Нет!! – всполошилась мать, вскакивая и загораживая дочь раскинутыми руками. – Не дам! – Ей не важно, кем та была – героиней или преступницей, убийцей, это её ребёнок, дитя на всю жизнь, и мать защищала не человека, а своего ребёнка. Так уж повелось среди матерей.
Нагнетая обстановку страха и неуверенности, так необходимую для успешного следствия, способный защитник трудящихся, отцов и матерей, детей и внуков, оступившихся и безвинных, выжидающе постучал пальцем по столу, страшно поиграл почти отсутствующими желваками на прыщавых пацанячьих скулах и, медленно и значительно переводя строгий взгляд птичьих глаз с отца на мать, на дочь и обратно, согласился:
- Придётся.
Мать ещё теснее прижала дочь к защитнице-печи.
- Яна сама член… - в голове Марлена совсем некстати возник напруженный мужской орган, - …кружка и, значицца, тож участвовала во вражьем заговоре супротив савецкой атчины. Так? – всем туловищем повернулся к вражине, затаившейся до поры, до времени за матерью.
Лицо у той стало блестящим, в грязных потёках, глаза покраснели и стали почти безумными, затравленными, а женские формы вдруг опали, превратив девицу в обычного эгоистичного и бездумного девчачьего мотылька, мотающегося от одного огонька к другому, пока не подгорят крылья. И вот наткнулась вместо огонька на пламя.
- Не было ниякого заговору, - злобно закричала разоблачённая вражина как прижатая в углу мелкотравчатая шавка, спасающая свою шкуру. – Мы книжки читали про Беларусь, размовляли по-нашему. Не было ниякой политики, не было, не было, не было!!! – забилась она в истерике, колотя руками совсем безвинную печь.
- Вось и добра, - опять согласился липучий следователь. – Ты донос на чём писала? – задал совсем простой вопрос, будто не к месту, и тем успокаивая.
Нюрка немного прошмыгалась, ответила срывающимся голосом:
- Из тетрадки листок взяла.
- Давай-ка, отлипни от печи и от маманьки, умойся, притарань ещё листок из той же тетрадки и чернила с ручкой те же, непременно всё то же. Усекла?
Смышлёная девятиклассница мотнула головой.
- Будем с тобой из говна вылазить – опровержение на себя писать. Чего ждёшь? Топай, - строго понудил поспешать.
- Сказано – делай! – подкрепил приказ и батька.
- Сделай, дачка, сделай, як велят, - попросила и матка, отпуская дитятко и легонько вздыхая от забрезжившей надежды на спасение.
Когда успокоившаяся Нюрка, к которой постепенно возвращалось чувство собственной правоты, быстро вернулась с затребованными орудиями убийства, Марлен встал, медленно, пружиня, походил по кухне, с усилием прорезав на лбу мелкую морщинку глубокого размышления, потом остановился за спиной гадючницы, отчего та боязливо поёрзала не защищённой ни печкой, ни мамкой спиной, покачался на носках как полководец перед принятием стратегического решения, довольный развитием местных событий, а значит, и собой, следователем, и уточнил:
- Ты кому чирикала гумагу?
- В органы НКВД г.Минска, - оглянулась Нюрка, пригнув спину.
- Вот и марай знов туда.
Он подождал, пока она старательно и чётко не дрогнувшей рукой выведет короткий адрес очень длинного пути для многих, и продолжил:
- Теперь заглавие. У тебя як было?
- Нияк.
- А зараз пиши: Заявление-отказ. Мотри-ка, через штрих пишешь, грамотуля.
- Яна у нас двоек не мае у школе, - не преминула похвастать мать самым лучшим дитём на свете.
- Да что ты баишь? Така вумная, а вляпалась, - остудил её любовь следователь. – Дале так: настоящим паведомляю… и паведомляй, як раззлобилась на хахаля, який тебя турнул…
- Я сама ад яго ушла, - по-женски обиделась Нюрка.
- … и ввела Органы – Органы пиши с вяликой буквы – в кривду, сообщив… ты помнишь, што тады писала?
- Не-е.
- Дура! Сообщив, значит, ложно, что Слободюк заорганизовал заговор у кружке супрацив радяньской улады. Усё гэта херня… не, гэта не пиши. Усё гэта брехня и мои выдумки. Мы на кружке – и я тож – читали книжки по гистории беларускай радзимы и навучались селянской мове, гуторили аб чём прочем, аб нашем добрам жицце, аб кине, аб бабах… не, гэта тож не пиши… аб…аб…аб чём ещё болтали?
- Аб школе, аб беларуских героях, аб где працовать, аб…
- Во! Так и пиши. Записала? Продолжай аккуратно: аб палитике николи не гаварили. И подкрыжь. Так. Добавь з новой строчки: Лемехов…
- Хто гэта?
Даже привычный к неожиданностям Марлен опешил.
- Во, даёт! Обосрала человека ни за грош и фамилии не ведает. Адкуль в цябе стольки злобы?
- Ад матери, - пояснил отец, исключив свою вину.
- Лемехов – гэта камиссар, ясно? Пиши, не отвлекайся. Лемехов и Васильев – гэта Володька, его постоялец, тож фамилии небось не ведаешь – в кружке николи не были, и я написала на них за то, што они меня срамили за Сашку, а супроцив савецкой улады николи не гуторили. Знов с чистой строчки: Прошу моему першаму сообщению не верить, так как он придуманный. Вот. Дай-кось, изучу.
Медленно и сосредоточенно водя глазами по строчкам и шевеля губами, предприимчивый дотошный следователь прочитал сочинённое им донесение и остался доволен.
- Навроде, грубых памылок няма, - впервые улыбнулся Нюрке, отдал бумагу и доприказал: - Пиши отчётливо фамилию, имя, отчество и подписуйся. Да поставь дату. Зусим добра. – Он отобрал у преступницы признательный документ и положил перед отцом.
- Цяпер ты. Дале: написано в маём присутствии в здравом уме и в полной памяти, што и подтверждаю: фамилия, имя, отчество и подписуй. Так. И ты, мать.
- Яна ня можа.
Развеселившийся от удачно провёрнутого дела Марлен хохотнул:
- Дзяровня! Ты што, ня ведаешь, што у нас нет неграмотных? Пиши за неё, отец, пусть поставит крыж. Так. Давай, мать, ставь крыж на гэтам деле. Усё, грамадяне, можете быть свободными. Э-э, почакай разбегаться.