Пантелеймон Кондратьевич в июле принял участие в очень торжественном и очень странном мероприятии: закрытии колхозной электростанции. Причем, чем собственно и объяснялось «торжественность», последней в республике.
Вообще-то закрывалась не просто электростанция, а электростанция маленькая, работавшая на «дровяном» моторе от грузовика, и закрывалась она потому, что теперь просто нужды в таких электростанциях не было: одновременно с закрытием последней «дровяной» станции был произведен пуск новой (хотя и тоже работающей «на дровах») электростанции районной, на которой стояли уже турбогенераторы. Небольшие, мощностью всего по четыреста восемьдесят киловатт, зато сразу два. А еще «зато» — полностью «свои», изготовленные в Белоруссии. Турбины для электростанций изготавливал новенький завод в Гомеле, генераторы — не менее новенький завод в Могилеве, а котлы делал Бобруйский котельный завод. Распределительные устройства пришли с Витебского завода, а много всякого прочего, для электростанций необходимого, делалось уже на четырнадцати разных республиканских предприятиях, выстроенных за последние четыре года. Причем даже не все эти заводы и фабрики помогало Белоруссии строить Особое Девятое управление: завод «Электрощит», например, был полностью укомплектован станками и оборудованием, изготовленными на белорусских заводах. И даже металл для всех устройств на электростанции был «своим»…
Когда к нему приехал начальник геологического отдела Управления и, ткнув пальцем в карту, сказал, что «здесь нужно строить шахту», Пантелеймон Кондратьевич возражать не стал лишь потому, что возражать чекисту в двумя ромбами в петлицах чревато. А когда через год строящийся в Плещеницах — рядом с шахтой — какой-то «непонятный» металлургический завод выдал первую плавку белорусской стали, он сообразил, почему в республике говорят, что «в Беларуси три столицы: Минск, Бобруйск и Плещеницы». Ну а то, что «третью столицу» пришлось усиленно подтягивать до «столичного статуса» — так это было делом обычным и даже не очень трудным. В том смысле, что у него три четверти работы в том и заключалось, что условия жизни населения республики улучшались различными способами, а в городке с появлением завода и население-то увеличилось меньше чем на десять тысяч.
Потому что завод действительно был «странным»: железо из руды получалось с помощью газа, добываемого из бурого угля, а сталь из железа варилась в печах и вовсе электрических. Электричество к которым поступало с гидростанций: всего-то за три года только на Западной Двине их четыре было запущено. Мощностью в сорок четыре мегаватта, в тридцать три, в двадцать два и последняя («нарушающая гармонию») в семнадцать мегаватт. Вроде и не очень большие станции, но только они дали электричества больше, чем значилось в планах на конец пятилетки для всей республики. А уж сколько обеспечили эти новенькие районные станции — и ведь электричество-то они давали в основном для заводов и фабрик!
Руководство республики особо радовалось тому, что почти все эти электростанции, фабрики и заводы были «внеплановыми» и всю продукцию этих предприятий можно было использовать на улучшение жизни народа в Белоруссии как угодно. Ну, почти всю: все же Девятое управление кое-что забирало себе, а куда использовать многое другое — очень настойчиво «рекомендовало». Но ведь и рекомендовало так, что ни у кого рекомендации эти не порождали «чувства внутреннего протеста»…
В августе Валентин испытал на Суворовском полигоне изготовленную на его экспериментальном заводе версию «Корда». То есть его и раньше «испытывали», просто теперь он произвел финальные испытания сразу пяти машинок «на износ», и пришел к выводу, что пулемет «можно запускать в серийное производство». Запускать-то можно, вот только экспериментальный завод был в состоянии изготовить хорошо если один пулемет в сутки поскольку теперь большую часть времени там работали над другими «изделиями», так что пришлось ему на некоторое время покинуть Боровичи и переместиться аж в Актюбинск, где на подготовленной промплощадке быстренько создавался новый «пулеметный завод» под названием «Актюбинский механический». Причем «для всех» завод-то должен был ремонтировать (и даже изготовлять) горнодобывающую технику для недавно открытого хромового месторождения, а производство оружия на заводе «не рекламировалось», хотя оружейных цехов было больше, чем машиностроительных. И для работы на заводе рабочих и инженеров везли из «особого боровичского района», причем после ряда проверок — дабы слухи о «непрофильном производстве» не плодились. Там же «временно пребывал» и Саша, который активно занимался обустройством хромового рудника на самом богатом в Европе и втором в мире месторождении. Его об этом Оля попросила, ведь «стране нужно очень много нержавеющей стали», так что главной Сашиной задачей стала наладка добычи хромовой руды в объеме до ста тысяч тонн в год.
Но если в Саши задача была «долгоиграющей», то Валентин всего лишь «на месте» посчитал, какие станки и в каком количестве для завода нужно изготовить — и через пару месяцев вернулся в Боровичи. Где принялся бурно обсуждать с Васей перспективы использования «продукции из Актюбинска»: все же «для работы в поле» механизм под пятьдесят килограммов с одной коробкой с патронами был пока приспособлен маловато. В споре «победил» Василий, как-то доказавший Валентину, что под «Корд» лучше всего будет использовать «бармалейскую тачанку». Правда, Тойот пока еще не было, но ведь проблему можно решить и другими средствами?
В ноябре тридцать седьмого года на промплощадке в Серпухове началось строительство «Завода малолитражных автомобилей». Оля сказала, что там по намечаемым планам правительство собиралось выстроить мотоциклетный завод — но постройка автозавода эти планы не то, чтобы «нарушила», однако изрядно «скомкала». Тем более что выпуск мотоциклов (естественно, совершенно неожиданно для Куйбышева) начался в большом рабочем поселке Камешково неподалеку от Коврова. Для Камешковского завода Петр просто купил лицензию на «Индиан Чиф», причем купил вместе со всеми необходимыми для производства станками, а еще нанял (изначально «на двухлетний контракт») около трехсот американцев, уволенных с завода в Спрингфилде из-за депрессии — так что производство началось быстро. Очень быстро, по Олиным прикидкам на достижение «плановой производительности» в шестьдесят пять мотоциклов в сутки ушло чуть больше двух месяцев.
Но для Серпухова «импортного аналога» не нашлось. Точнее, не захотел никто даже смотреть на «зарубежные достижения автопрома», так что разработка малолитражки была полностью отечественной. Возглавляемые Васей (а точнее, щедро им пинаемые) молодые инженеры спроектировали («на базе оппозитного тракторного дизеля») четырехцилиндровый карбюраторный мотор в сорок лошадок, а действительно руководимые им же другие молодые ребята спроектировали и сам автомобиль. Внешне он был тоже похож на самые первые Судзуки «Джимни», точнее, на первые, называемые «Самураями», но — в отличие от легковушек, делаемых раньше в Боровичах — сразу делался с металлический крышей, а запаска вешалась на заднюю дверь. И мотор на них был уже сорокасильный, хотя и «чугунный». Правда, чтобы эти автомобили могли ездить, пришлось еще в пригороде Серпухова шинный завод выстроить: на машину предполагалось ставить шестнадцатидюймовые колеса с широкопрофильными шинами — которые вообще нигде в мире пока не выпускались. Впрочем, такие шины любого размера не выпускались, так как по требованию (техническому требованию), составленному Васей, шины должны быть радиальными со стальным кордом. Поэтому про «проволочный завод» в Алексине, выпускающем оцинкованную проволоку для корда, даже и упоминать особо не обязательно было…
В Серпухове на площадке была выстроена самая мощная версия «технологической электростанции»: там стояли два генератора по двадцать четыре мегаватта каждый. Которые сжигали очень много угля (главным образом бурого, «местного») и производили, кроме электричества, конечно, еще и огромные кучи золы. Даже, скорее, шлака — и вот как раз этот шлак широко использовался для развития площадки. Две «шведских» мельницы перемалывали отходы жизнедеятельности котлов в пыль, затем ее просто смешивали с землей, добавляли немного цемента — и смесь укатывали асфальтовыми катками. В результате получалась дорога, по прочности мало уступающая бетонке (причем Оля, которая эту технологию и предложила — у нее на даче так дороги обустроили — утверждала, что через год дорога еще прочнее станет). Насчет «прочнее» — это, правда, вообще никого не волновало, так как дороги получались уже «не хуже асфальтированных», а когда они испортятся от времени — так их и на самом деле заасфальтировать будет можно, тем более что сланцевые заводы в новеньком поселке Сланцы и в Сызрани этого самого асфальта уже довольно много производили. Да и коксовые заводы выдавали немало «асфальтовой смеси» — а вот заводы нефтеперерабатывающие горкомунхозы страны не радовали: отработанный в Боровичах гидрокрекинг очень быстро теперь внедрялся на всех таких заводах и практически весь битум перегонялся на солярку. Которой требовалось все больше…
Еще в сентябре тридцать седьмого года Вася съездил в Москву в гости к директору ЗиСа и «провел воспитательную беседу»:
— Что же вы, Иван Алексеевич, страну кормите хламом на колесах? Да не дергайтесь, это у меня шутки такие дурацкие. Я по другому поводу к вам заехал: мои инженеры для ярославцев новый мотор разработали, но если только для них моторы делать, то дороговато выходит. А если и на ЗиСы подобные моторы ставить, то цена становится приемлемой.
— И что за мотор? У нас вроде и свои довольно неплохие.
— Ваши моторы полное говно, извините за прямоту. Для ярославцев мы сделали мотор в сто двадцать сил, весом в двести сорок килограммов и к тому же мотор дизельный. Вам предлагается пока четырехцилиндровая версия в восемьдесят сил…
— Как на Павловских автобусах? Он же под капот у нас не влезет!
— Ну, во-первых, и Павловский влезет: его уже на ГАЗе примеряют, причем успешно. Но новый мотор — не оппозитник, а V-образный, в ЗиС-5 входит как родной.
— И весит двести сорок?
— «Четверка» вообще сто семьдесят, потому что он алюминиевый.
— Дизель, алюминиевый… Кто нам столько алюминия выделит? Да дизель наверное еще и дороже существенно.
— Алюминий в нас свой, металла хватит. А про цену вы верно угадали, ЗиС примерно на тысячу двести дороже получится.
— Тогда я отказываюсь. Правительство на такое удорожание…
— Срать на правительство. В смысле, Ольга Дмитриевна там объяснит, что за счет экономии топлива удорожание меньше чем за три года окупится. Вопрос вообще в другом: на постройку нового моторного мы с ярославцами скидываемся, предлагаю и вашему заводу в этой складчине поучаствовать чтобы стройка пошустрее шла.
— И что мне скидывать прикажете?
— Не приказываю, а предлагаю. У вас ведь есть фонды на жилищное строительство…
— И завод их потратит исключительно по назначению! У нас многим рабочим буквально негде жить!
— В том-то и дело, что в Москве не потратите. Ирина Алексеевна отклонила вашу заявку на строительство жилья без удобств в стиле «русское баракко». И вообще вашему заводу сейчас устанавливается лимит в пятнадцать тысяч рабочих. Это в Москве лимит, а в других городах, сами понимаете, никакого лимита нет. Поэтому мы и предлагаем вам строить жилье для рабочих в Кольчугино, где моторный завод уже строится, и туда же ваши мотористы и переедут, причем еще и спасибо скажут: на наших заводах рабочим предоставляются отдельные квартиры.
— То есть это ультиматум?
— Напротив, приглашение к взаимовыгодному сотрудничеству. Пока вы тут сопли жуете и с трудом собираете по шестьдесят машин в сутки, мы вам моторы и из Боровичей привезти сможем. А к следующему лету, когда вам будет поступать по двести пятьдесят моторов в день, вы как раз успеете ваши моторные цеха расчистить и поставить в них второй конвейер…
— Сколько моторов?!
— Ну вам же мы не все моторы поставлять будем, пока и столько хватит. Вы, я вижу, уже согласны, так давайте посмотрим, какие потребуются доработки. Во-первых, мотор у нас высокооборотный, поэтому потребуется изменение коробки передач…
С начала года в Москве с конвейера пошли исключительно грузовики ЗиС-5Д, а завод имени КИМ стал готовиться к закрытию. То есть на заводе еще не знали, что дни его сочтены, но Серпуховской завод намекал на это столь уверенно, что народ с завода радостно переезжал в «дальнее Подмосковье». И никого, даже Куйбышева, это не волновало: Нижегородский завод увеличил выпуск машин настолько, что нужда в дополнительном (и почему-то очень дорогом) производстве этих же машин в Москве практически отпала.
Три инженера сидели тихо и слушали, что им говорит «женщина в белом». В авиапроме давно уже о ней легенды ходили, поэтому, например, Николай Кириллович пытался лишь получше разглядеть «ромбы» в петлицах белого шелкового костюма Ирины Алексеевны: кто-то говорил, что они целиком рубиновые, а кто-то — что все же они сделаны из какого-то специального стекла. Что, впрочем, все равно не имело ни малейшего значения: довольно молодая женщина с уже четырьмя орденами и без рубиновых «ромбов» выглядела сказочно.
А уж то, что она говорила… Впрочем, говорила она сугубо «по делу», хотя произносимые ею слова тоже были больше похожи на сказку:
— Итак, всё тут довольно просто: есть две схемы, и есть мнение, причем пока исключительно моё, что реализовывать желательно обе. Николаю Кирилловичу я предлагаю заняться самой муторной, но самой нужной — для двух других товарищей — вспомогательной работой: проектированием винтов. Муторная она потому, что там будет хренова туча исследований в части материаловедения. Я, конечно, помогу чем смогу — но, сразу скажу, могу я по этой части весьма немного. Николаю Ильичу я предлагаю заняться разработкой машины по первой схеме, а Михаилу Леонтьевичу — по второй.
— Вы тут очень интересные картинки нарисовали, — не удержался Николай Камов, — но я не уверен, что нечто подобное можно будет выстроить с существующими моторами…
— Ах да, тут у нас работает еще один забавный юноша по имени Архип Люлька, так он для вас неплохие моторчики уже сделал. Правда редукторы вам уже самим изобретать придется, но в этом и сам Архип вам поможет, причем, думаю, хорошо так поможет. Моторы как раз под ваши будущие машины: весят они всего-то двести пятьдесят килограмм, зато выдают по пятьсот пятьдесят сил…
— То есть вы предлагаете исходить из мощности двигателей в тысячу сто сил?
— Ага, и вам придется придумать, как всей этой силищей управлять.
— И когда мы должны будем сделать эти машины? — тихо поинтересовался Миль.
— Ну, когда сделаете, тогда и должны. Если я скажу, что машины нужны уже через неделю, вы же откажетесь? А какой срок вам самим покажется разумным, вы мне попозже скажете. Ну что, пойдем посмотрим, что вы будете делать?
В просторном ангаре инженеры увидели две, причем вроде бы уже готовые, машины, выкрашенные в небесно-голубой цвет — но оказалось, что это не совсем так:
— Вот, ваши будущие вертолеты. На самом деле это всего лишь фюзеляжи, я их сделала просто потому, что вы их такими же легкими сделать не сможете. Просто рассчитать не сможете, и не потому, что считать не умеете, а потому, что с материалами пока не знакомы.
— По-моему, это алюминий… дюраль? — уточнил Скржинский, погладив один из фюзеляжей рукой.
— Алюминиевый сплав, но не дюраль ни разу. По прочности немного превосходит обыкновенную сталь, по весу заметно легче даже алюминия, но главной его особенностью является то, что фюзеляж из этого сплава легче сварить чем склепать. Впрочем, и сварить его очень непросто — но вы научитесь, хотя и не сразу. Я вас научу — но сначала запустите эти куски металла в небо.
— Работать будем в ЦАГИ? Вы туда фюзеляжи перевезете?
— Молодые люди, вы что, решили поиздеваться? — в голосе Ирины прозвучала какая-то усталость и даже, как показалось Скрдинскому, безнадёга. — Эти работы идут под грифом «совершенно секретно», и вестись они будут именно здесь, у нас.
— А вы не выглядите сильно старше нас, — заметил Камов, который знал почти наверняка, что «женщина в белом» — его ровесница.
— А вы что, считаете себя старыми? Я тоже молодая и радуюсь этому. Потому что знаю: я успею сделать все, что захочу… что уже хочу успеть. И да, Юрьева к работам привлекать можно и даже нужно, вам специально выделят самолет чтобы летать с вопросами в Москву или его сюда привозить.
— А какое-нибудь жилье нам выделят? — не удержался уже Миль.
— Какое-нибудь — да. Стандартные квартиры, у нас с этим всё просто. А так как вас мы к себе выдернули, скажем так, несколько внезапно, то квартиры вам предоставят в несколько расширенной комплектации. То есть с холодильником, стиральной машиной, если что-то еще потребуется — скажете коменданту, вам все предоставят. А насчет мебели — можете стандартную в магазине выбрать или на свой вкус любую заказать, это все бесплатно для вас будет. Только стандартную вы сразу получите, а на заказ минимум неделю ждать придется. И да, занавески или обои если захотите поменять, или светильники — это уже за ваш счет будет…
— Как думаешь, смогут Камов или Миль построить вертолеты до войны? — спросила у Ирины Света после того, как Ира поделилась с товарищами деталями переговоров с будущими Главными конструкторами.
— А хрен его знает! Но в любом случае их работа ненужной не окажется, а затраты-то копеечные!
— Ага, копеечные, — незлобливо ругнулась Оля, — у нас таких копеечных на миллионы немереные уже набралось. И где на всё это денег-то набраться?
— Наберем, копеечка там, копеечка здесь, — с улыбкой ответил Вася. — Пока мы барыжим аргентинским мясом и хлебом, недостатка в деньгах у нас не предвидится. Причем заметь: мясо мы продаем по минимальной магазинной цене семь рублей за кило, то есть по доллару и тридцать пять центов, и навар получается доллар с килограмма. Ну, чуть меньше с учетом доставки из портов, но триста пятьдесят тысяч тонн — это уже овердофига.
— Сдается мне, что Иосиф Виссарионович скоро наш бизнес аннулирует, — ответила ему Оля.
— Не аннулирует, — возразил Петя, — для него все это выглядит так, как будто мы мясо то же вообще бесплатно получаем.
— Охренеть как бесплатно!
— Оль, у Виссарионовича всяко денег на закупку мяса за границей нет, а откуда у нас деньги — он давно уже не спрашивает. Мы в казне валюту не просим, стране пользу наносим в основном за рубли, на исследования наши эти же рубли и тратим — ну и какие к нам вопросы?
— Вопросов дофига, но сейчас их просто некому нам задавать. Валерьян все же допился, никакой клопидогрел его не спас — и в верхах срочно решают кого на Госплан поставить.
— Струмилина, нет?
— Струмилин Виссарионовичу прямым текстом, причем на совершенно русском, эту перспективу обрисовал. Я как раз с ним обсуждала вопросы по новому металлургическому заводу когда Сталин позвонил, и собственными ушами слышала. А потом собственными глазами видела покрасневшего аж до слез Струмилина: он, когда со Сталиным ругался, обо мне просто забыл, — Оля даже заулыбалась, вспомним этот момент.
— А этот, который первым замом у алконавта был? Латыш который?
— А с ним еще веселее: Менжинский на него столько интересного накопал, что у латыша сверхзадачей будет до конца года живым остаться. Кстати, скоро нам с Рудольфычем придется попрощаться…
— А что Гуля говорит?
— Гуля не в курсе, потому что прощаться мы будем по другой причине: он сказал, что намечено преобразование ОГПУ в два наркомата. Один — сугубо внутренних дел, и он останется за Рудольфычем, а второй будет НКГБ, и кто станет его начальником — пока неизвестно. Однако известно, что Девятое управление станет Особым экономическим управлением как раз в НКГБ.
Еще двадцать девятого ноября тридцать седьмого года в Хранилище-13 Аню и Валеру привезла Ирина. На своем самолете привезла, к одиннадцати утра. Ну а раз привезла, то вместе с ними и пошла в седьмую секцию «посмотреть на исторический момент». Захватив с собой из самолета большую сумку…
Вообще-то было видно, что «электростальцы» сильно волновались. Даже не так: они едва удерживались на грани паники, и Ира решила ребят немножко подбодрить:
— Ань, ну что ты так психуешь? Ты же прокладки давно уже сделала?
— Какие прокладки?
— Гигиенические, с гидрогелем. А ты что, не надела? Это не страшно, я вот захватила с собой, поделюсь без вопросов.
— Зачем?
— Ты еще спрашиваешь! Очень полезная штука, между прочим. Я, когда Васе доказывала, что самолет пилотировать могу, только ими и спасалась. Ну да, я несколько раз тогда описаться успела, но он и не заметил! Так что сейчас придем, ты всю жидкость из организма вылей, прокладку надень — и никто ничего не заметит! Заодно и Валере дай, я специально для него и пеленку впитывающую захватила. Детский, конечно, размер, но штаны все равно у него сухими останутся. Валер, ты слышал?
— Что ты сказала? Извини, прослушал…
— Ань, ему точно пеленку нужно нацепить.
— Ир, если что-то пойдет не так, то никакая прокладка никого не спасет.
— Ты все еще думаешь, что я девочка-дурочка-мажорка? В седьмой секции даже если тепловой взрыв случится, наружу хрен чего прорвется. Да и то: ну потеряем мы сотню тонн воды, и что? Кто-то от этого умрет? Ты не… в общем, заранее не писайся: я тоже просчитала у себя возможные последствия и знаю, что бояться нечего от слова «совсем».
— Если наши расчеты неверны и ничего не получится…
— Валера, я, конечно, по самолетам больше. Но у меня в самолетах с троированным резервированием вероятность критического отказа на два порядка больше, чем у вас! Вдобавок, как я понимаю, у тебя при необходимом минимуме в сто восемьдесят каналов установлено триста сорок. Ну не запустится, так подольете водички, загрузите каналов побольше — и все равно запустите, просто чуть позже. Насосов вам двух достаточно, а у вас их шесть подключено и четыре в холодном резерве, сборок у тебя уже на полторы полных загрузки — так чего вы очкуете?
— Ир, мы все это знаем и умом прекрасно понимаем. Однако…
— Ребята, я тоже все понимаю, но: Хлопин тут сидит ждет положительного результата, причем со вчерашнего вечера ждет, прочий народ тоже — и вы такие с постными мордами заходите. А люди, между прочим, ждут праздника! Так что мандраж отставить, морды быстренько сделали счастливые — и вперед!
— Ир, а может ты, вся такая позитивная, и произведешь пуск?
— Я?! Не… если вы так настаиваете… там же просто кнопку нажать надо? Это я могу, причем могу даже проделать это с довольной рожей. И с гордостью: вот, дура-дурой, а добилась великой чести нажимания кнопки! Так, ребята, если мне склероз не изменяет, то туалеты вон там, а я вас тут подожду. Даю вам пять минут, время пошло!
Аня, окинув взглядом собравшихся в пультовой людей, про себя заметила, что все были практически спокойны и лица всех и их позы даже выражали лишь «повышенный интерес». И, похоже, в успехе никто не сомневался. Изо всех сил стараясь «делать морду кирпичом» она с определенным трудом прошептала Ирине:
— Давай, нажимай кнопку, а то я просто упаду тут…
— Итак, товарищи, — громко произнесла Ирина, встав в театральную позу и изобразив «вдохновенное лицо», — сейчас произойдет историческое событие: я нажму на кнопку. Но кнопка эта не простая, она вообще зеленая. Хотя по мне, так лучше бы её покрасить в синий цвет — но приходится жать на то, что имеем. Так, кто меня снимает на кинокамеру? Парень, зайди вон с той стороны, с этой я половину события загораживаю своей… собой загораживаю. Итак, товарищи, я нажимаю… нажала… где бурные аплодисменты? Валера, ты как?
— Я нормально… в смысле, загрузка пошла… поток нарастает… Ань, ты знаешь: у нас получилось. Получилось!
— Итак, граждане и товарищи, — снова начала «вещать» Ира, — вы поприсутствовали при историческом событии, даже при двух. Первое — это я нажала кнопку. А второе, почти такое же важное — это то, что вон там, двумя этажами ниже, началась управляемая цепная реакция и первый в мире ядерный энергетический реактор в настоящую минуту выходит на минимальный регулируемый уровень мощности. Да, минимальный, но регулируемый — а спустя каких нибудь… Валер, сколько, недели через две?
— Где-то через месяц…
— А в самом начале следующего года, если ничего плохого с реактором не произойдет, будет включен и электрический генератор. Один, а затем к нему присоединятся еще два. Которые вот просто так, безо всякого угля или дров, выдадут стране триста мегаватт электрической мощности. Да, та крошечная бочка выдаст электричества в половину ДнепроГЭС — а ведь это только начало. И я не говорю уже о том, что эта бочка с трубами еще и тепла выдаст почти в три раза больше, чем электричества. Потому что бочка эта — штука посильнее «Фауста» Гёте и помощнее целого ДнепроГЭСа, просто мы еще слишком криворукие, чтобы всю энергию ее в электричество перегнать. Ну и ладно, будем теплом теплицы всякие отапливать, выращивать в наших… условиях среднерусской природы ананасы разнообразные с бананами и даже огурцы с помидорами в зимнее время. А заодно в зимний стойловый период будем отапливать окрестные города и, конечно же, стойла в коровниках. Предлагаю по этому поводу выпить: я специально еще вчера привезла сюда пару бутылок шампанского. Уровню мероприятия, конечно, не соответствующего, всего лишь Дом Периньон тридцать второго года, но если его рассматривать не как напиток, а как символ…
— Ир, ты заткнешься наконец? — не выдержал Валера.
— Итак, товарищи, наступает самый ответственный момент: наконец те, кто все это затеял, осознали, что они, собственно, наделали и начали приходить в себя. Все присутствующие могут друг друга поздравить с невероятным достижением, все — потому что все вы здесь принимали в этом самое непосредственное участие. Меня можно не поздравлять, я лишь кнопочку нажала…
Спустя всего неделю Ирина «забежала в Кремль». Иосиф Виссарионович давно уже заметил, что в Девятом управлении все неформальные взаимоотношения с правительством и партией осуществляют женщины, причем для общения со Сталиным чаще всего они стараются использовать именно Ирину: поскольку Сталин лично старался следить за производством художественных фильмов, всегда причиной встречи можно было обозначить «кино». Тем более, что фильмов, в которых товарищ Лукьянова значилась режиссером, снималось действительно немало. Ну а о чем на самом деле разговаривал он с этой взбалмошной «кинематографисткой» — это уже «было совсем другое дело». Поэтому Ирину — даже если она не записывалась на прием — Иосиф Виссарионович всегда старался принять с минимальным ожиданием в приемной, ведь обычно ее информация оказывалась и важной, и достаточно часто довольно срочной, а она обычно больше чем на пять минут в его кабинете не задерживалась.
Впрочем, в этот раз и особой срочности в ее сообщении не было:
— Иосиф Виссарионович, помните, о чем вы с Анной Федоровной долго говорили? Так вот Валера просил передать, что они получили положительный результат. Сейчас, правда, еще идут пуско-наладочные работы, но где-то через месяц уже будет что вам показать. То есть уже сейчас посмотреть можно, просто пока это выглядит не очень впечатляюще.
— Спасибо, Ирина Алексеевна, я постараюсь приехать и посмотреть на ваши достижения. Вы говорите, где-то через месяц?
— Это не я говорю, а Валера. Но да, не раньше.
— Это все, что вы хотели мне сообщить? Просто сейчас у меня назначено небольшое совещание, люди ждут…
— Уже ухожу. Только у меня один, крошечный буквально, вопросик остался. В стране все же изобилия хлебо-булочных не наблюдается, а некоторые мукомолы занимаются всякой хренью. Есть мнение, что было бы лучше направить таких заниматься именно мукомольным делом. Нетоварищ Тухачевский в силу своей вражеской сущности исключительно рукожопов продвигал чтобы нанести сильнейший вред стране, но, я думаю, это можно быстро исправить. И нужно, причем максимально быстро. А то, боюсь, на самолеты скоро вообще рогатки ставить придется.
— Рогатки? А… ясно. Но… у вас есть предложения, кто сможет вместо упомянутого мельника выполнить поставленные задачи?
— Есть. Там к нему в ОКБ недавно пришел некий Александр Эммануилович… очень перспективный товарищ.
— И у вас уже приказ о его назначении, как я понимаю, готов?
— Нет конечно, какое мы имеем отношение к наркомату вооружений? Только проект приказа, вот он. Ну так я пошла? Не хочу людей задерживать…