После январского «совещания по самолетам» Оля решила для себя прояснить ситуацию, главным образом для понимания вопросов по материальному обеспечению авиазаводов, да и не только их:
— Ир, а что ты про соотношение потерь говорила? Я раньше что-то от тебя такого не слышала, — поинтересовалась Оля, когда Ирин самолет только лишь взлетел с Московского аэродрома.
— А я сама недавно еще об этом не задумывалась, но когда готовилась к разговору с Барановым насчет передачи старых машин в Синьцзян, пересмотрела старые лекции, которые нам один старичок на втором курсе читал — и там он упоминал реальные потери сторон по типам самолетов. А про цены ты же сама мне рассказывала…
— Ну да. Только я с ценами тоже немножко слукавила, чтобы на нас задач в разы больше не навалили. У нас-то электричество хорошо если в пять копеек за киловатт обходится, но Аня и Валя решили, что пока никому не надо знать, куда и сколько мы энергии тратим. Я и про Экибастуз-то в сердцах проговорилась…
— Хорошо, что не проговорилась, что у нас на алюминий тратится не сорок мегаватт-часов, а в районе пятнадцати.
— Ну уж до такой глупости меня даже озверевающий Сталин довести не в состоянии. А про какие самолеты ты умолчала? Я чисто из любопытства…
— Товарищ Бартини — у него фантазия бурная. Зато с производственной дисциплиной проблем у него вообще никаких. Но что мне больше всего в нем нравится — он, как и Люлька кстати — прекрасно видит любой проект в целом и понимает, кто в этом проекте какое место может занять для его скорейшей реализации. Одно плохо: комп мой скоро совсем сдохнет, так что я теперь даже проверять конструкции этих ребят больше не смогу. Хорошо еще что успела для Смоленска пересчитать Лу-7, это цельнометаллическая версия бамбукового пушистого и полярного с двигателями Л-1/750.
— И мой комп тоже сдыхает… но мне, конечно, лучше чем тебе: мне-то можно программы заменить кучей девочек-расчетчиц. А ты на эту тему не думала?
— Если бы я знала алгоритмы этих расчетов, то были бы варианты. Хотя вряд ли: на компе расчет профиля крыла занимает почти полчаса, и это при скорости расчетов в сотню-другую миллионов операций в секунду… в стране просто девочек не хватит. Так что я в ближайшие лет пять буду тупо листать с умным видом перерисованные с экрана проекты и делать вид, что понимаю, откуда они взялись.
— А потом?
— Ребятишки из института Рожанского сказали, что для точного наведения ракеты по отраженному сигналу радара нужно в реальном времени решать дифференциальное уравнение третьего порядка.
— И что?
— В тридцать восьмом химфак Нижегородского университета окончила некая Серафима Варюхина, и она в качестве дипломного проекта — по Аниному предложению — отработала технологию получения чистого поликремния. В прошлом году ребята у Рожанского наладили выпуск, правда в качестве отработки экспериментальной технологии, кремниевых диодов…
— Ты как-то издалека заходишь…
— Тучи вон те мне не нравятся, думаю обойти их или над ними пролететь? Так вот, в декабре они сделали программируемую логическую матрицу. Небольшую, шестнадцать на шестнадцать, но на одном кристалле площадью около сантиметра, и у них теперь поправки курса ракеты считаются где-то за пять тысячных секунды. Им же интересно такое придумывать, а в средствах мы их практически не стесняем. В общем, блок управления на ракете они уложили в пять с половиной кило — ну а я на радостях рассказала им как сделать вычислительную машину.
— А ты и это знаешь?!
— Ага, прям вся из себя гений компьютеризации! Но я же не всегда в Хэрроу училась, и в отечественную школу походить успела. А еще дед… он мне в детстве внушал, что важно не только самому понимать, но и уметь объяснять другим. Причем последнее даже важнее — и в качестве примера приводил американца, писателя, который в компах вообще не разбирался, но написал самый популярный — во времена учебы деда — учебник. Звали мужика Кларенс Джермейн, я запомнила, а когда… в общем, потом книжку нашла и пролистала. Там действительно в начале книжки очень простыми словами рассказывалось, как компы устроены. Не в деталях, само собой, а общие принципы — ну я принципы эти ребятишкам и пересказала.
— А они хоть поняли, о чем ты им рассказываешь?
— Я им просто пересказала американца, своими словами пересказала. Но там он все так просто объяснял, что даже я поняла — и ты думаешь, что настоящие специалисты не поймут? Они сейчас в институте днюют и ночуют, у меня отдельный самолет выпросили чтобы в Нижний за кремнием летать. Так что комп мой они в ближайшее не повторят конечно, но что-то считающее… А если учесть, что начинают начинать они практически с третьего поколения компов, то появляется шанс и до ноутбуков дожить…
— Шанс — это хорошо. Но нам бы до конца войны выжить: Света говорит, что ей международная обстановка все меньше нравится. Мне, кстати, тоже… ладно, уже, я гляжу, почти прилетели, дома договорим. Если время найдется…
Ира теперь летала на самолете М-101Т, то есть уже с турбомотором Люльки. А всего таких самолетов на экспериментальном заводе построили десять штук. И отличались они от «оригинала» лишь дальностью полета: так как планер получился много легче, то и объём баков получилось сделать побольше, поэтому самолет легко пролетал без посадки чуть больше двух тысяч километров с полной загрузкой. Но так далеко летать приходилось очень редко, да и некогда было летать: все считали дни до начала войны и старались сделать все, что только возможно, для будущей победы. Вот только сказать, когда эта война начнется и с кем придется воевать, уже никто не мог…
Светлана регулярно «проводила политинформацию среди товарищей» — дело, по общему признанию, очень полезное, но нервозности всем добавляющее прилично:
— Британцы так и не стали воевать с фашистами, — делилась своими умозаключениями Светлана, — так что мы пока не можем исключать и того, что Англия станет союзников Германии в войне против СССР.
— А мы как-то такой поворот истории предотвратить можем? — поинтересовался Петруха, меланхолично чистя и без того вычищенный винторез.
— Ну, с помощью винтореза — вряд ли. А если бы мы могли британцам показать, что их сраный остров легко под воду загнать сможем…
— Свет, мы хоть наизнанку вывернись, но бомбу раньше сорок второго, даже скорее конца сорок второго мы не получим, — уточнил свое видение ситуации Валера.
— А Аня говорила…
— Аня про другую бомбу говорила, обычную. Хотя да, тоже вариант… вот только как мы ее туда доставим?
— Доставим. Владимир Михайлович уже третий Пе-6 доделал, а сейчас заканчивает с Пе-8, — поспешила «успокоить» его Ира.
— А это что за машины? У него же в серии сейчас самолет, который Пе-4 называется.
— Ну да. Шестерка — это летающий танкер на базе четверки, их у нас уже три сделано, а восьмерка — это новенький самолет, который он вместе с Робертом Людвиговичем разработал. Бартини ему крылья придумал, моторы, понятное дело, Архип наш… правда моторов пока всего четыре и имеется. А Владимир Петрович Ветчинкин разработал для этих моторов пропеллеры под «эффект Бартини». Так что с танкером мы бомбу куда надо доставим.
— А без танкера? — поинтересовалась Светлана.
— А без танкера мы ее просто не поднимем. В самолет заливается четырнадцать тонн топлива, и при этом он поднимает около пяти тонн груза, а бомба Анина весит больше девяти тонн. Так что нужно подниматься с полупустыми баками, на скорости не меньше трехсот пятидесяти доливать шесть тонн керосина — и тогда машина долетит куда надо и бомбу доставит.
— А дозаправка в воздухе…
— У нас командир отряда пилотов танкеров — сам Петр Стефановский. Он машину идеально ведет, я со своим Турболётом уже раз пять заправлялась. Как он остальные экипажи подготовит, начнем и других летчиков учить заправляться в воздухе. В принципе, это не очень-то и трудно…
— А в чем проблемы?
— Пока в том, что для дозаправки готов только один экспериментальный Турболет, больше машин таких нет. В Ташкенте должны еще парочку сделать, но там пока затык с двигателями, а бензиновые самолеты я с заправщиком делать не хочу. Риску больше, к тому же танки мыть после бензина замучаешься, а в керосине бензин вообще не нужен. Но Пе-8 только с дозаправщиком выпускаться и будет.
— Ну хоть одна радостная новость.
— Две. В Смоленске все же приступили в изготовлению Лу-7. В смысле, в Омске теперь успевают сделать достаточно двигателей для него.
— Так на Турболёте такие же моторы…
— В Смоленске с этими моторами делают истребители!
— Понятно, — отреагировала Оля. — А мы Омску чем помочь можем?
— Можем только ждать. Но, надеюсь, недолго: Валины инженеры третью производственную линию в Омске уже станками полностью укомплектовали, должны ее где-то в июне уже запустить. А вот с Пе-8… У Архипа в Сарапуле пока все же с кадрами подготовленными кисловато, там что новые движки для самолета у него с огромным трудом получаются… по одному в месяц. А что вы хотите-то? — Ира поглядела на грустные физиономии товарищей, — у него народ-то опытный только с экспериментального производства, в смысле опытный, но маловато их для серийного завода. Летом направим ему выпускников институтов человек сорок, к осени и они движки делать научатся…
— А до осени, значит…
— Так, ребята, заткнитесь все пожалуйста. Мы уже всего нужного дофига нафигачили, но выше головы всяко не прыгнешь. Война начнется — будем по обстановке смотреть что окажется нужнее, а сейчас… Вон, даже Света не знает, с чем мы вообще столкнемся, так что просто работаем как можем.
— А можем мы очень даже неплохо, — подвела итог политинформации Гуля. — По крайней мере санитарные потери на фронте уже получится сократить на порядок.
Светлана свои «наблюдения за международной остановкой» не только товарищам излагала, по понедельникам ее «умозаключения» ложились на стол начальнику и «самому главному». Ну а так как ее выводы особо порадовать никого не могли, перед отправкой информации «наверх» она тщательно редактировалась Олей и Валентином: все же Света была слишком эмоциональна.
В двадцатых числах апреля Света в очередной раз изложила свои «мысли по поводу»:
— Судя по всему, с Германией нам придется воевать в одиночку. Даже хуже: ей будет помогать практически вся Европа, и это еще оптимальный сценарий.
— А почему ты пришла к таким пессимистическим выводам? Опять ребенка ждешь? — не удержался от подколки Валя.
— Да все просто, знали бы вы историю, сами бы к таким же выводам пришли. Фашисты завоевали всю Югославию…
— Вроде бы и в нашей истории так же было, или я что-то путаю?
— Не путаешь, но сейчас британцы просто вывезли Петра II к себе, причем вывезли его вообще через Париж, и немцы никаких препятствий этому не чинили. То есть англы с фашистами договорились…
— Ну, допустим.
— А еще Германия завоевала Грецию.
— Тоже было.
— В нашей истории там было английских вояк только в плен взято под десять тысяч, а сейчас британцев в Греции вообще не было. Пока с Грецией итальянцы воевали, англичане грекам помогали, а как только в войну вступила Германия, вся британская помощь немедленно закончилась.
— Это грустно… для греков. А что для нас в этом особо паршивого?
— Немцы потратили на войну меньше времени и ресурсов… а паршиво не это само по себе, а то, что они с Англией не воюют. Если что, то в нашей истории две трети самолетов занимались бомбежкой Англии или защищали от англичан уже саму Германию, а сейчас эти самолеты свободны.
— Ира говорила, что это не очень критично…
— А сам-то что думаешь?
— Ну, я тоже подготовился как мог. Неплохо, думаю, подготовился. Но мне интересно знать, какого хрена британцы так себя повели, ведь Гитлер наверняка на их колонии немаленький такой зуб точит.
— Это мы виноваты. Британцы видят, что СССР слишком бурно развивается и риски ихним колониям создает гораздо более серьезные. Взять хотя бы нашего шефа: позиции СССР в Иране, особенно в Северном, уже выглядят крепче, чем британские и американские. В смысле, объемы торговли выше, и политическое влияние растет. Я же не говорю про Южную Америку, так что британцы просто не хотят ослаблять Германию в войне с нами. Потому что они боятся СССР больше чем Гитлера.
— Спорный тезис, — заметила Оля, — но я Сталину и Берии передам его в твоей интерпретации. У них всяко информации больше для принятия правильных решений.
— Ну да, конечно! Ладно, теперь к выводам перейду. Югославам и грекам британцы не помогают, так что тянуть с нападением на нас немцы не будут.
— Но в Югославии же партизаны уже воюют, — заметил Валя, — а нас в школе учили, что Гитлер задержал нападение на СССР из-за того, что войска были в Югославии заняты.
— Не то, чтобы в школе тебе неправду говорили, но это лишь маленькая часть правды. Нападение на СССР задержала необходимость помощи Муссолини в Греции, и у нас она тоже случилась. Но теперь, когда в Греции все закончилось на неделю раньше, перемещение этих войск «на отдых» к Советской границе тоже раньше закончится…
— И твои предположения по датам начала войны?
— С одной стороны чем раньше Гитлер начнет, тем больше у него останется времени до наступления зимы, а войска переместить он сможет уже в середине мая. С другой стороны, войскам он будет вынужден и некоторый отдых предоставить, отправлять их в бой с колес — дело кислое и генералы на такое не пойдут. Опять же, нужно и боеприпасы подвезти, и просто припасы. Так что по моим прикидкам получаются следующие даты: восемнадцатого и двадцать пятого мая или первого и восьмого июня. Они обязательно в ночь воскресенья начнут, потому что у нас по воскресеньям в войсках полная расслабуха, а генералы эти сраные в зюзю пьяные еще с субботнего вечера и с похмелюги вообще ни хрена не соображают.
— И не оспоришь, — задумчиво произнес Валентин. — А идеи по пресечению безобразий у нас есть?
— Идеи у Гули есть, но с армией они вообще не связаны. Мы с ней обсуждали на днях…
— Интересно девки пляшут, — удивился Валя, — идеи у врача, обсуждаются они с училкой, а мы ни сном, ни духом. Может, соизволишь и нас просветить?
— Соизволю, — Света в первый раз за все время разговора улыбнулась. — Значит, так…
Очередной доклад Светланы, «издание переработанное и дополненное» Олей и Валей, Иосиф Виссарионович уже на следующий день обсуждал с Лаврентием Павловичем:
— Лаврентий, это же твои люди…
— Такие же мои, как и твои.
— Ну да, я в другом смысле: ты все же их получше знаешь, и как думаешь, насколько их… заметки эти, соответствуют реальному положению дел? Не могут ли они это писать для, скажем, разжигания панических настроений? Или для очернения отдельных товарищей?
— И где ты тут увидел «отдельных товарищей»? Они практически все командование РККА обвиняют в полнейшей некомпетентности! Хотя, должен заметить, обвиняют они их совершенно справедливо, разве что старательно сгущают краски на возможных последствиях.
— То есть их замечания в целом положению дел на местах соответствуют, так?
— В целом — да. А вот в частностях… к сожалению, я не могу дать полную оценку записке, у меня просто нет всей информации. Точнее не так: они предоставляют информацию точную, но я не могу сказать, предоставляют ли они её всю. Думаю, что всю, но вот уверенности все же нет: я не понимаю, почему они даты нападения увязывают исключительно с воскресеньями — но они-то в этом практически уверены!
— А то, что они пишут про сосредоточение войск у нашей границы?
— Про это у меня сомнений нет. Они со своей машиной для анализа фотосъемок замечают даже каждое спиленное дерево в лесу.
— Это как?
— Они фотографируют всё дважды в сутки, а машина показывает, что за сутки изменилось.
— Это что же за машина такая, которая по фотографии такое заметить может?
— А ты знаешь детскую головоломку «найдите отличия на картинках»? Если через их машину на такие картинки смотреть, то все отличия сразу видны, они просто ярко блестят и сами в глаза бросаются. Мне эти товарищи сказали, что глаза человеческие так устроены: что-то один глаз видит, а другой нет, то голова думает, что это просто зеркало отражение только в один глаз направляет. Так что машина эта чуть сложнее фильмоскопа за три рубля… но ведь до такого додуматься надо, а они додумались!
— А теперь нам додуматься нужно. Ты их предложение поддерживаешь?
— А тебя что-то смущает?
— Они за последние лет десять мне разных предложений прислали не одну, наверное, сотню. С некоторыми мы не соглашались, но в таких случаях почти всегда случалось то, о чем они заранее предупреждали. Так что уже года три мы просто с большинством их предложений соглашаемся. Но за все это время они ни разу не принимали на себя ответственность за исполнение этих предложений. Ни разу — а теперь они сами просят всю ответственность на них возложить.
— Мне кажется, это потому, что все, что они раньше предлагали, было — по сравнению с текущей ситуацией — чем-то малозначительным. Зато они смогли доказать, что ошибаются они в прогнозах исключительно редко.
— Именно это меня и настораживает: на делах незначительных они завоевали доверие, причем близкое к абсолютному. А не было ли это все лишь подготовкой к тому, чтобы в критический момент мы, доверившись им, совершили величайшую ошибку?
— Как любит говорить эта сумасшедшая авиаторша, если у вас паранойя, это не значит, что за вами никто не следит.
— А если они просто ошибаются?
— Возможно. Но возможно, что и мы ошибаемся. Если они ошиблись, они за ошибку готовы ответить. А мы готовы?
— Мы за свои ошибки каждый день отвечаем… ты прав. Приказ по пограничникам разошли сегодня же, а я постараюсь до конца недели разобраться с армией. Ведь если они правы…
— Я все же думаю, что они правы.
— Даже если они правы, то меры предпринимать нужно все же постепенно, а то недолго и до бунта генералов докомандоваться…
Война — это, конечно, штука неприятная, однако заботу о прокорме тоже забывать не годится. Так что первого мая на белорусские поля вышли трактора. Много тракторов, заметно больше, чем в год предыдущий: крестьяне с новых территорий увидели разницу в урожаях на полях колхозных и частных, и массово в эти колхозы стали записываться. Ну а ожидания новых советских граждан нужно оправдывать, так что тракторов в поля вывели даже больше, чем требовалось для пахоты и сева «в нормальных условиях».
Во-первых, чтобы посевную провести побыстрее. Во-вторых, чтобы помочь крестьянам и личные огороды распахать. Да и погода располагала к раннему севу: уже первого днем температура приблизилась к десяти градусам, а единственная ночь, когда температура упала ниже нуля, была со второго на третье — зато днем она поднялась уже до двенадцати. А десятому, когда посевная практически закончилась, дневные температуры приблизились уже к двадцати, что давало мужикам надежду на ранний и высокий урожай…
Но Пономаренко заботился не только о хлебе насущном, он и о пище духовной явно не забывал. Каждый день почтовые самолеты доставляли свежую прессу из Бреста (куда железную дорогу успели перешить на российскую колею и по ней газеты доставлялись сюда из Минска) в Белосток, Гродно и Вильно. А вечерами эти же самолеты везли в Брест письма из окрестных городов. Опять же, пассажирское авиасообщение между городами стало довольно оживленным, так что только на аэродром Бреста ежедневно садилось (и потом улетало) свыше десятка «деревянных этажерок».
Конечно, местные крестьяне самолетами пользовались нечасто, но вот прикомандированные механизаторы авиации не чурались, настолько не чурались, что Пантелеймон Кондратьевич решил в республике строить собственный авиазавод — так как поставок машин «из Союза» не хватало просто катастрофически. И единственное, что не давало ему эту затею реализовать, было категорическое нежелание сотрудников Девятого управления выделить ему необходимое оборудование. А без оборудования самолет не построить, и пример Харьковского авиазавода был тому наглядным подтверждением. То есть «не построить» касалось лишь машин Лукьяновой, но строить «дендрофекальные самоделки» у Первого секретаря Белоруссии даже мысли не возникало. Так что пока основные усилия в части индустриализации прикладывались на других направлениях. Но сама индустриализация не останавливалась ни на день, и в этом множество «прикомандированных» оказывали весьма заметную помощь.
И не только в индустриализации: приехавшие в республику молодые парни и девчата с удовольствием показывали фильмы в деревнях и городах, используя захваченные кинопередвижки, концерты постоянно организовывали…
Начиная с середины марта пятый экспериментальный завод работал круглосуточно и без выходных, хотя продукцию он выдавал несколько «специфическую»: «верхнеудинскую» версию бомбардировщика Архангельского. Прежде всего, на хранящихся в глубоких подземельях завод планерах носовой фонарь и колпак пилотской кабины заменялись на более аэродинамические конструкции, а затем на самолет устанавливались моторы. Турбовинтовые моторы Люльки, мощностью по тысяче триста сил. А к моторам прилагались разработанные под руководством Ветчинкина пропеллеры «с эффектом Бартини», то есть сдвоенные и вращающиеся в разные стороны. В результате скорость самолетов выросла до почти шестисот километров в час, а грузоподъемность даже слегка превысила три тонны.
Внутри самолета в бомбовом отсеке устанавливался специальный механизм, позволяющий скинуть сотню бомб по двадцать пять килограмм каждая примерно за четыре секунды, а под крыльями появились пилоны, на которых можно было повесть еще четыре бомбы по центнеру каждая — так что бомбардировщик получился могучим. Ну а так как моторный завод в Омске нужных двигателей выпускал уже по десятку в сутки, то и число машин быстро росло.
Однако самолеты сами по себе не летают. Именно поэтому первые десять машин были отправлены на полигон в Капустином Яру, где проходило переобучение уже опытных летчиков, которых в большом количестве присылал Жигарев. А обучение стрелков-радистов проходило на базе Кочанско-Суворовского аэроклуба: три пулемета, прикрывающих заднюю полусферу, имели дистанционное управление и научиться хотя бы прицеливаться с помощью «перископических прицелов» было делом очень не простым и довольно небыстрым. Но «процесс шел», и единственное, что Иру печалило, было наличие лишь двух с небольшим сотен «верхнеудинских планеров». А радовало то, что все доработки машины произвел лично Александр Александрович, причем радовал её не сам факт, а то, что Архангельский теперь мог — по её мнению — самостоятельно проектировать «современные самолеты».
Верхнеудинский завод теперь делал исключительно самолеты Петлякова, выпуская по одной машине в неделю — так что и с тяжелой дальней авиацией все выглядело не так плохо. А с авиацией истребительной…
И-180 выпускали сразу семь заводов, и суточный выпуск их превысил двадцать штук. Правда Ира нажила серьезного врага «в верхах»: Анастас Микоян очень сильно обиделся на нее за снятие с работы родного брата. А вот Яковлев, несмотря на то, что его «истребитель» был с производства снят, обижаться не стал и изо всех сил бросился разрабатывать цельнометаллическую версию своего чудища. Как Ира сказала Оле, «не стоит ему рассказывать что все его разработки в ближайшие лет пять пойдут коту под хвост: затраты на него умеренные, а так может все же научится что-то дельное конструировать».
Впрочем, на круглосуточную работу были переведены почти все заводы и фабрики Девятого управления, включая ткацкие и швейные, консервные и прочие. И не только фабрики: Яков Александрович со своими офицерами и слушателями ежедневно и без выходных занимались «военными играми», разрабатывая тактику боев с использованием новейшего оружия.
А по воскресеньям в Боровичах вот уже четвертую неделю народ спал в основном днем. Не весь народ, а лишь несколько десятков человек. И, как выяснилось, ночами они бодрствовали не напрасно: в два часа ночи первого июня сразу с пяти станций дальнего радиолокационного наблюдения пришли сообщения о том, что в сторону границы летит «множество неопознанных целей»…