— Я вот одного не понимаю, — заметила Светлана, когда все в очередной раз собрались за ужином, — какого хрена британцы-то воевать полезли? И что теперь янки делать будут?
— А что янки-то? — удивился Петруха.
— Наглы теперь вроде как союзники Германии, а у американцев серьезные терки с Японией, которые тоже союзники Гитлера. Амеры сильно помогают Гоминьдану в войне с Японией — и что теперь они делать будут, когда бритты за немцев выступили? Японцам помогать начнут?
— Величайшее заблуждение, — ответила Оля. — Англичане как были, так и остаются противниками Германии, они просто попутчики: тоже хотят откусить территории у СССР. Просто хотят сделать это раньше, чем ее откусят немцы. Они планируют потом и у Германии откусить, причем все, что те отъедят у нас — но потом, когда мы Германию серьезно ослабим.
— Ага, а нам теперь еще с англичанами воевать…
— Это, конечно, очень неприятно… но, как говорят лимонники, если судьба тебе подсовывает лимон, сделай из него лимонад. Британцы сильно переоценили свое влияние в мире, и за это скоро поплатятся. Правда, насколько я понимаю, Иосиф Виссарионович Англию всерьез принуждать к миру не собирается — но оно и правильно, нам этот вшивый остров нафиг не сдался. Но вот в британских колониях пошуровать… кстати, Реза Пехлеви уже осознал, что хуже вражды с британцами может быть только дружба с ними, и попросил Сталина помочь ему с освобождением оккупированных территорий.
— И?
— Ну, на западном фронте у нас дела идут прекрасно, Иосиф Виссарионович шаху помочь уже готов. Он уже попросил меня подготовить экономическое обоснование этого мероприятия. Там большой армии не нужно, и если Толбухину дать тысяч триста бойцов из тех, которые Румынию зачищают…
— Пусть сначала эту Румынию до конца зачистит.
— Да там уже совсем немного осталось…
Наступление, начавшееся ранним утром пятого ноября, пошло не по плану. То есть не совсем по плану: по плану Толбухину предписывалось завершить окружение Одессы к пятнадцатому ноября, но уже десятого румыны покинули город. А на следующий день армия Толбухина подошла к Днестровскому лиману и буквально с ходу форсировала его: румыны даже не попытались оказать здесь сопротивление, так как переправу с воздуха прикрывало несколько сотен советских самолетов. Федора Ивановича удивило лишь то, что в Аккермане весь румынский гарнизон остался на месте — правда, никто в городе воевать с советской армией не собирался: солдаты гарнизона спокойно сидели в казармах, заранее сложив все оружие в кучи перед дверьми. И исключительно для того, чтобы это оружие не разграбили, возле этих куч стояли по паре солдат с винтовками…
Однако такое поведение солдат гарнизона быстро прояснилось: через город отступали (а на самом деле в панике бежали) в том числе и оставшиеся в живых солдаты «первой линии наступления», на собственной шкуре почувствовавшие мощь «Солнцепеков». Их и было-то всего штук тридцать на Николаевском плацдарме, но этого румынам хватило…
Два других полководца — Рокоссовский со стороны Припяти и Ватутин от Кривого Рога — пошли навстречу друг другу и уже к началу декабря их армии стояли в нескольких десятках километров от Проскурова — с серера и с юга соответственно. Эти два наступления были очень не простыми, ведь наступление шло по фронту в двадцать-тридцать километров и по флангам оставались очень заметные германские (и не только германские) армии, но для прикрытия этих флангов в прорывы вводились дополнительные — и более чем обеспеченные артиллерией — войска. Одних только минометов в сто двадцать миллиметров на южном фронте было поставлено больше трех тысяч штук, почти девять тысяч минометов по восемьдесят два миллиметра, а уж пятидесятимиллиметровых было по паре штук на каждый взвод — а мин для них было вообще «без счета». Ну и традиционная ствольная артиллерия в числе не отставала, так что через Кировоград ежесуточно проходило по десятку эшелонов только с артиллерийскими боеприпасами.
Планировавший «на месте» эту часть наступления Алексей Иннокентьевич Антонов сам удивлялся тому, как удачно все получалось — но еще больше он удивлялся тому, насколько ритмично в войска поступали боеприпасы и оружие. Так что он, делая очередной доклад в Ставке, не смог не поделиться своими соображениями по этому поводу:
— Больше всего я опасаюсь того, что мы не успеем достаточно плотно замкнуть кольцо окружения до середины января. Сейчас все снабжение армий окружения производится автомобильным транспортом, а когда дороги растают, то, боюсь, вся система снабжения рассыплется.
— Вы думаете, что во второй половине января наступит весна? — не удержался Сталин.
— По нашим расчетам на то, чтобы кольцо сжать и уничтожить окруженного противника, потребуется не меньше трех месяцев, а дороги станут непролазными уже в марте, и хорошо если в конце марта.
— А нам товарищ Хрулёв говорит, что уже в феврале с транспортом в этом кольце все проблемы будут решены. В этом нам, безусловно, помогут германские и румынские пролетарии…
— Извините?
— Наши войска уже взяли довольно много пленных, и некоторые уже согласились поработать в нашем тылу, например, на строительстве дорог и домов. А высвободившиеся наши рабочие выстроят нужные дороги уже здесь. Но вы в любом случае правы, затягивать с окружением мы не будем…
— Девочки, вы не поверите! — поделилась своим восторгом Света, когда все собрались в «угловом доме» отметить наступление Нового года.
— Что не поверим? — лениво поинтересовалась Ира. — Что армии Ватутина и Рокоссовского встретились в Проскурове, завершив окружение полутора миллионов фашистов? Поверим, потому что уже по радио об этом сообщили.
— Я не об этом. Я о том, что военным комендантом Киева оказывается сейчас служит Паулюс. И будет ему вместо Сталинграда Киев.
— Надеюсь, что Киев мы в Сталинград не превратим, в смысле, в развалины Сталинграда.
— Скорее всего не превратим, — отозвался Валентин. — Судя по тому, как резво фашист рванул из Львова, в городские бои немцы ввязываться желанием не горят.
— И вообще они уже через швейцаров удочки закидывают на предмет мирного договора, — добавил Петруха. — Но этот вариант у них точно не проскочит, потому что «добьем фашистского зверя в его собственной берлоге», и в верхах этот тезис не обсуждается.
— А долго будем добивать? — поинтересовалась Аня. — Ведь и у нас каждый день потери немаленькие, хочется поскорее с войной закончить.
— Хочется, но оставлять эту мразь в живых просто нельзя, — ответила Ольга. — Что радует, так это то, что Иосиф Виссарионович согласился практически со всеми моими условиями — а в них никакого мира кроме безоговорочной капитуляции не предусматривается.
— А с наглами он согласился поступить?
— Для тебя, моя дорогая, он на все готов. Канадцы, на наше счастье, к наглам примкнули, нам войну официально объявили…
— Тоже мне счастье…
— Уж какое есть. Товарищ Марсо то месторождение, которое было в двадцати метрах под землей, выгреб полностью и шестьсот тонн урана нам отправил. Так что снаружи счетчиком Гейгера современным там уран уже не найти, но сейчас он глубже зарываться даже не пытается — а нам в любом случае лишних тысяч пятьдесят тонн не помешают. У нас, конечно, и советского урана жопой жри, однако обездолить буржуев было бы не только общественно полезно, но и лично не вредно…
— С последним тезисом согласна, но ведь янки наверняка обидятся, если мы в Канаду попремся.
— Вот и я об том же. Товарищ Рузвельт, если вежливо выражаться, очень недоволен инициативой британцев в Европе, и еще больше он недоволен тем, что они творят в юго-восточной Азии, так что сейчас Андрей Андреевич объясняет Франклину Джеймсовичу, что СССР Канаду просто обязан наказать, иначе нас мировая общественность не поймет.
— И что ему отвечает товарищ Рузвельт?
— Что если СССР поможет США уконтрапупить японцев, то американцы в качестве благодарности лет пятнадцать не будут обращать внимание на то, что творится у них на северной границе.
— С чего бы янки так японцами озаботились? Ведь никакого Перл-Харбора не случилось, или я что-то пропустила?
— Нет, не пропустила. Сам-то Рузвельт вообще за все хорошее против всего плохого и воевать в принципе не хочет, однако самураи им очень сильно мешают Китай окучить — и если мы их уконтрапупим, то, по его мнению, Китай им вообще бесплатно достанется.
— Ага, как же!
— Искусство дипломатии в том и заключается, чтобы не говорить лишнего. А если лишнего не говорить, то можно добиться многого. Например, в США симпатии к Гитлеру довольно сильны, в особенности среди крупных промышленников — но поддерживать Британию они категорически не захотели. До смешного доходит: Германии янки много чего сейчас продают, а англичанам практически ничего, даже жратву не поставляют. Громыко вроде слышал, что янки срочно военный флот бросились увеличивать с целью перекрыть именно британскую торговлю в Атлантике.
— А вот это непонятно.
— Как раз понятно: они собираются британские колонии прибрать. По крайней мере с австралийцами у них уже серьезное взаимопонимание налаживается…
— Ладно, хрен с ними. А что нас ждет в Канаде? Я на предмет обеспечения всякой химией…
— Одиннадцать с половиной миллионов человеко-рыл, по анализу, проведенному в НКИД, три с половиной миллиона против нас не попрут, а то и поддержат.
— Почему?
— Квебек, там давно сепаратистские настроения бродят. Если мы… когда Иосиф Виссарионович пообещает им независимость… А если учесть, что нас интересует лишь Альберта и Онтарио… там народу много лишь в Онтарио, чуть меньше четырех миллионов, а все остальное вообще ни о чем.
— Дамы, кончайте с политикой, до боя курантов пять минут осталось!
— Ну что, предлагаю выпить за Новый год, чтобы он стал годом нашей победы!
— Вот умеешь ты, Гуля, правильные слова найти. Так, кто там разливает?
Чуть раньше, в час для тридцать первого декабря, Александра Михайловна Коллонтай передала послу Норвегии в Стокгольме Йохану Воллбеку «поздравление норвежскому народу и королю Хокону Седьмому от Советского правительства». В поздравлении высказывалось сожаление о том, что Норвегия объявила войну СССР, «но мы убеждены, что это недоразумение не омрачит дружеских отношений Норвегии и СССР». И высказывалась благодарность «за щедрый дар Советскому Союзу», в качестве которого советское правительство рассматривало фюльке Финнмарк, становящегося с первого января сорок второго года частью Мурманской области СССР.
Господин Воллбек с усмешкой послание прочел, но решил в Осло его не пересылать: по его мнению полумиллионная британская армия, уже разместившаяся в Финнмарке, даст достойный ответ этой хамской писульке. Правда господин Воллбек, как и подавляющее большинство норвежцев, никогда в Финнмарке не был, а потому даже не представлял, как там могли обустроиться островитяне. Особенно зимой…
К войне за советское Заполярье британцы подготовились очень серьезно. В Финнмарк, кроме почти пятидесяти тысяч солдат Канады, официально вступившей в войну, они завезли почти тридцать тысяч австралийцев и новозеландцев. Так же туда были направлены поляки: чуть меньше сорока тысяч из числа тех, кто не превратился в мясо во Франции — их немцы после определенных переговоров выпустили из плена, но исключительно для отправки на Север. Ну и простых англичан там было четыреста с лишним тысяч, так что если считать по головам, армия была очень неслабой. Ну а если считать по реальной боеспособности…
У губернаторства Финнмарк с точки зрения военной географии был единственный недостаток: практически полное отсутствие сухопутных дорог. Поэтому местное население (не считая, конечно, саамов) проживали на берегу многочисленных фьордов, и все путешествия совершали по морю. Этого хватало, в особенности учитывая, что в фюльке Финнмарк этого постоянного населения было (считая, конечно, саамов) около двадцати тысяч человек. А в самом большом городе губернии постоянно жило почти две тысячи! Понятно, что для полумиллиона гостей места в городах и деревнях просто не нашлось, и британцам пришлось везти еще и разборные щитовые домики. С печками — ведь зимой в Заполярье довольно прохладно, но для печек и топливо требуется! Много топлива, так как прохлада там более чем лютая. А так как большую часть гостей пришлось размещать не там, где их снабжать удобно было, а там, где в принципе хоть как-то разместиться можно, во весь рост встала проблема и перевозки топлива для солдатских печей. Тоже решаемая: хотя по скальным осыпям автомобили передвигаться почти не могли, там неплохо ездили трактора с прицепами. Вот только из-за морозов моторы тракторов никто выключать не рисковал, и они тоже топлива жрали весьма немало…
Жрали, пока Красная Армия не начала освобождение Финнмарка от оккупантов. А потом перестали: некуда стало все возить. Днем четвертого января почти две сотни самолетов поднялись с аэродромов возле Мурманска и Петсамо и совершенно спокойно высыпали шестьсот тонн бомб на британские лагеря. Не на все: те, которые разместились в городах и деревнях норвежцев, трогать не стали — но их-то было явное меньшинство. А вот с большинством случились разные неприятности…
Вообще-то даже днем (если по часам ориентироваться) зимой в Заполярье темно, как все знают где и каждому известно у кого, а британцы светомаскировку тщательно соблюдали. Но немцы в свое время разработали прекрасные инфракрасные локаторы, которые (за более чем умеренные деньги) оказались — в виде технических описаний и даже чертежей — в руках у Петрухи. А чуть позже «локализованные версии» этих симпатичных девайсов появились и на самолетах полярной авиации — так что хорошо обогреваемые домишки в этих локаторах выглядели праздничной иллюминацией. А после того, как в скопление «огоньков» упали полутонные термобарические бомбы, иллюминация прекратилась…
Пятого утром Оля рассказала о результатах очередного разговора со Сталиным и Молотовым, а вечером, уже ложась в кровать, Гуля спросила у мужа:
— А ты раньше, ну, до того как мы попали, знал, что Петруха ликвидатором работает?
— Нет, потому что не был он ликвидатором. Он в отделе антитеррора служил, причем аналитиком. Был специалистом по переговорам с террористами всякими. Хорошим специалистом, в основном по Африке и Ближнему Востоку специализировался, кстати, и языковая подготовка у него оттуда же.
— А… а пистолет у него этот? Он же говорил, что трофей.
— Оппоненты на переговорах иногда и не совсем вменяемые попадаются. А чего тебя вдруг это заинтересовало?
— Да Оля упомянула, что Сталин особое внимание сейчас на борьбу с сионистами прочил обратить, а я вспомнила, как Петруха Молотова вдовцом лет десять назад оставил. Если бы сейчас ее деятельность вскрылась, было бы очень неприятно.
— Меня Петруха старается особо в детали не посвящать, но вроде с Жемчуговой кто-то из скорохватовцев поступил, хотя и по его плану. Но ты права: сейчас это было бы очень некстати, а тогда проканало за рядовую семейную драму. И вроде Сталин не в курсе ее тогдашней деятельности.
— И не надо его в такие мелочи посвящать, у него и так забот больше, чем нормальный человек выдержать может. Девочки из кремлевки и без того меня чуть ли не каждую неделю насчет восстановительных диет тиранят…
— Ну конечно, кто же, как не военный хирург лучше всех в диетах разбирается?
— И я об том же. Ты знаешь, мне кажется, что мы уже сделали все, что могли. В смысле продвижения технологий и прочего такого, и нынешние спецы нас уже практически во всем обходят. Может, нам пора уже на пенсию?
— Ты готова бросить работу?
— Да не в том смысле, просто руководители из нас так себе, сейчас нужно молодежь продвигать и на руководство ставить.
— Ира мне примерно то же самое говорила, надо будет вопрос перед Олей поставить. Кстати, и сама она давно уже говорила, что у Струмилина каждый второй не хуже нее в экономике современной разбирается… Ладно, поговорю с ней завтра. А сейчас давай спать, наверняка завтра опять работы будет овердофига.
В понедельник утром стало известно, что четвертого рано утром японцы все же разбомбили Жемчужную гавань. Причем в этот раз им повезло больше: в гавани стояли и авианосцы (четыре из пяти, которые вообще у американцев имелись) — и их не стало. А еще японцы, порадовавшись тому, что авианосцев в Тихом океане у янки не осталось уже после первых бомбардировок, совершили не два, а четыре налета — и сожгли в Перл-Харборе все запасы топлива, как судового, так и авиационного. А новость шла так долго лишь потому, что и да Вашингтона она «добиралась» почти сутки: на Охау просто «кончилось электричество», и самолеты тоже кончились все, так что пока какой-то уцелевший катер не добрался до острова Мауи, где имелась мощная радиостанция, мероприятие оставалось «незамеченным».
— Ну что, — заметила по этому поводу за завтраком Света, — японцы победили. В смысле, обеспечили себе полгода спокойной жизни для захвата Индонезии с ее нефтью, а возможно и больше: это если непроверенная информация о том, что японцы взяли Мидуэй и Куре, подтвердится, то американцы помешать им в южных морях будут просто не в состоянии.
— А нам-то что? — огрызнулась Ольга. Сталин ей позвонил с очередными срочными вопросами в полтретьего ночи и она совершенно не выспалась.
— Нам будет проще с Рузвельтом договариваться.
— Это ты про Канаду?
— И про неё тоже, хотя вроде Андрей Андреевич про неё уже договорился. Однако на планете есть еще немало интересного…
— А о чем «мистер нет» договорился?
— Оккупировать Канаду нам, конечно, янки не дадут. Но соглашаются с тем, что проигравшая сторона контрибуцию выплатить должна, и если канадцы проиграют, в чем янки пока сомневаются, то СССР в качестве контрибуции получает право на экстерриториальные концессии на сорок девять лет. До десяти таких концессий, с площадью до десяти тысяч квадратных километров. С условием, что СССР под концессии не будет забирать территории, где находятся нынешние медные рудники — просто потому, что по факту они давно уже американские, и еще там какие-то мелкие ограничения, но согласована беспошлинная торговля добытого со Штатами. Янки явно планируют почти бесплатно всякие ценные ресурсы получать, а Андрей Андреевич их разочаровывать не стал пока.
— Ну что же, и так неплохо, — прокомментировала новость Аня.
— Да, а еще янки согласились с тем, что все, что мы отобьем у японцев, будет признано территорией СССР. Наверняка они считают, что мы в лучшем случае ограничимся Курилами.
— А мы не ограничимся? — решила уточнить Света.
— Ну, не знаю. Сретенскому судостроительному в Кокуе в план до лета поставлено изготовление восемнадцати морских самоходок на шестьсот тонн, и, судя по количеству оружия, которое мы для этих барж должны поставить и тому, что корпуса варить предлагается из броневой стали, на них явно не песок возить собираются. А что сейчас на судостроительном в Комсомольске строится, я даже не представляю — но планы там точно грандиозные, только броневого листа для судовых корпусов полсотни тысяч тонн нам в поставки запланировано — а судостроительный мы лишь в малой части кормим. Надеюсь, мои предложения в Ставке всерьез рассматривают. Ладно, это дело будущего, причем не самого близкого. Но мне непонятно, зачем наши лидеры на Дальнем Востоке охраняют боливийские транспорты с монацитом. У нас что, своего не хватает?
— Оль, просто в Боливии монацит очень полезный, — ответила ей Аня. — Причем не для нас с Валерой, а как раз для Васи и Иры: в нем тория почти нет, зато процентов по двадцать лантана и неодима, еще церия процентов под сорок. И иттрий с иттербием в промышленных количествах есть, то есть в килограммах на тонну, а не в миллиграммах. То есть в нем меньше всего лютеция, тулия и иттербия, как раз около килограмма каждого на тонну — но это уже почти столько же, сколько в лучших рудных минералах. Опять же, в нем эрбия оведофига, чуть меньше трех килограмм на тонну — ну а для повышения стабильности и безопасности новых реакторов нам и нужно-то пару центнеров на одну заправку. А боливийцы, между прочим, по шесть тысяч тонн в месяц этого монацита шлют… жалко, что их запасов хватит еще года на три, хорошо если на пять.
— Теперь понятно… а что за новые реакторы, о которых ты говоришь?
— Да Валера хлопинцам передал все, что он по поводу ВВР знал, они и приступили к проектированию. В результате получается у них ВВР на пятьсот мегаватт электрической, причем работающий на МОКС-топливе.
— Хм… а откуда у них такое топливо?
— Ничего не хм, у них другого просто нет. Эти тяжеловодные реакторы довольно забавные: после каждой кампании в отработанном топливе треть процента несгоревшего двести тридцать пятого урана остается, но еще и полпроцента плутония образуется. Так что химия — наше все, плутоний выделяем, добавляем к нормальному урану — и получается исключительно мокс. Причем, если учесть, что в тяжеловодный урана грузится по девяносто тонн, а в ВВР этот — по сорок пять, то две сессии по двести суток на тяжеловодном обеспечивает одну трехсотсуточную сессию на ВВР. Это пока, но ребятишки уже рабочие центрифуги практически сделали — так что скоро и на нормальный уран перейдем.
— Это если мы все же Канаду победим со всеми вытекающими.
— Оль, Канада нам нужна исключительно чтобы буржуев заранее обездолить. Пока нам Краснокаменск дает урана больше, чем мы его тратим, а ведь есть еще и Казахстан, и Учкудук знаменитый. Я уже не говорю о том, что всего в полусотне километров от Питера лежит, причем неглубоко совсем, миллион тонн урана, из которых двести тысяч тонн в руде, не уступающей по качеству канадской из Эллиот-Лейка. Ну, не по качеству, а по количеству урана на тонну, но я знаю, как этот уран с приемлемыми затратами из нее вытащить, так что все равно у нас тут рядом руды впятеро больше, чем в Эллиот-Лейк и даже больше, чем в МакАртур-ривер! Нашей энергетике и этого хватит на сотни лет, но буржуев объесть все равно было бы полезно.
— Погоди, какой миллион тонн урана под Питером? Ведь десятикилограммовый урановый сердечник, причем из обедненного урана, все вокруг отравляет, а тут природный… ты ничего не путаешь?
— Когда народ безграмотен, важнейшим из искусств у нас является что?
— Кино…
— Плохо ты классику в школе учила. Важнейшим из искусств у нас является цирк, и только потом уже кино. Про снаряды из обедненного урана — это как раз цирк для народа… безграмотного, по крайней мере в части радиационной безопасности. Смотри сама: в красном граните примерно тридцать грамм урана на тонну, в метровой плите… ладно, в облицовке набережной Москвы-реки или Невы его как раз двадцать-тридцать грамм на метр. А урановый снаряд взрывается, сгорает, превращается в пыль и рассеивается на ста примерно квадратных метрах. На самом деле в пыль, которая поблизости оседает, превращается процентов двадцать, остальное вообще на километры ветер разносит, но рассмотрим самый тяжелый случай. Получается вчетверо больше, чем в гранитной облицовке — но это сразу. А потом идет дождик, даже простой, не кислотный, и угольная кислота постепенно урановую пыль растворяет и уносит тяжелый металл вглубь земли. И за одно среднедождливое лето фон от урана становится уже меньше естественного, а после любой зимы со снегом не каждый химик-аналитик в такой земле уран отыщет. Просто потому что вешние воды эту пыль размоют, унесут хрен знает куда. Например, вглубь той же земли — а уран, закопанный на двадцать метров вглубь, современные приборы уже не осчусчают! Только по выхлопу радона он заметен — да и тот ветром разносится. Так что реальный вред от снаряда с обедненным ураном наносится, если получаемую пыль человек сразу, пока она не осела, вдыхать начинает. Но сдается мне, что танкисту, который сидел в подбитом таким снарядом танке, это уже не грозит…
— Хорошо иметь в друзьях радиохимика, — усмехнулась Ольга. — Сразу успокаиваешься, нервничать по пустякам перестаешь… ладно, позавтракали, тогда пошли работать. То есть вы идите, я все же посплю часок-другой. Сталину я отчет подготовила, имею полное право…
У Сталина к Ольге был всего один вопрос, то есть утром в понедельник один: насколько целесообразно уже сейчас приступать к «восстановлению промышленности на Украине». Хотя особо «восстанавливать» в освобождаемых районах было нечего: немногочисленные предприятия, которые успели эвакуировать, сейчас уже работали на новых местах и никто их возвращать, тем более во время войны, не собирался — но до войны там было довольно много предприятий промышленности пищевой, а людей-то как-то кормить надо было…
Причем кормить Иосиф Виссарионович предполагал в том числе и многочисленных пленных, которых правительство собралось использовать на строительстве всякого разного — а так как в местах, где прошлись разноплеменные фашисты, порушено было очень много, то и стройки намечались как раз на Украине. И вопрос стоял просто: дешевле будет еду возить или на месте выращивать и готовить?
Вопрос, казалось бы, не очень срочный — точнее, не настолько срочный, чтобы звонить в половине третьего ночи. Но это лишь казалось: собственно и пленные, и вообще пищепром Украины шел лишь довеском к вопросу основному и действительно срочному: обеспечению продуктами армий, воюющих в Румынии и в ближайшее время входящих уже в Болгарию. И по подсчетам того же Струмилина существующая логистика вполне эти войска обеспечивала, но лишь в краткосрочной перспективе…
Оля со Сталиным уже успела неоднократно очень плотно пообщаться, и она прекрасно знала, что Иосиф Виссарионович ждет ответ не только «исчерпывающий», но и обоснованный, причем предпочитает подобные обоснования лично выслушать — исключительно с той целью, чтобы о вещах не очень понятных немедленно получить дополнительные пояснения. Так что уже к двум часам дня она (вместе с Ирой, которая практически прекратила «развивать авиацию» и с огромным удовольствием «подрабатывающая таксистом для души») и Светланой — которая, узнав о решаемой проблеме, заявила, что у нее «тоже есть что сказать» — оказалась в Кремле.
— Иосиф Виссарионович, — начала Ольга, — сразу скажу, что в целом Станислав Густавович абсолютно прав. В том, что с нынешними транспортными возможностями мы сможем полностью обеспечить наступающую армию Толбухина примерно еще полтора месяца. Точнее, примерно до того славно дня, когда он подойдет к границам Болгарии. Позже увеличившееся плечо доставки наши возможности серьезно подсократит.
— Так, а какие предложения по поводу дальнейшего снабжения?
— Разрешите я, — в разговор влезла Светлана. — Я думаю, что как только наши войска подойдут к Болгарии, то товарищ Борис Третий немедленно перейдет на нашу сторону.
— Это кто? Я о таком вроде не слышал… кто-то из болгарских военачальников?
— Не совсем, это болгарский царь Борис. Он вообще-то царь неплохой, а что примкнул к Гитлеру, так у него и выбора-то особо не было. То есть был вариант с Гитлером повоевать, но очень недолго. А теперь, когда наша армия сможет его прикрыть… он и как человек очень пророссийски настроен, и идеи социализма ему тоже понятны и, я бы сказала, приятны. По крайней мере любые предложения немцев повоевать против СССР он очень ловко отклонил, серьезно рискуя поплатиться в том числе и жизнью. Я уже Слащеву об этом говорила, в институте вопросы сотрудничества с Борисом проработали… есть мнение, что если Толбухин очень быстро введет войска, достаточно войск, на территорию Болгарии вплоть до северной границы, то по крайней мере до лета продуктами нашу армию болгары как-то обеспечат.
— Как-то — это как?
— Хватит, чтобы с голода не помереть, — добавила Ольга, — но мы-то поставки не прекратим. А еще у нас есть товарищ Жуков, Гавриил Васильевич. В Румынии у фрицев авиации практически не осталось, в Болгарии тоже не будет, так что товарищ Жуков все недостающее легко привезет в Констанцу, Варну и даже, пожалуй, в Бургас. В основном, конечно, через Новороссийск и частично через Керчь и Севастополь, но морские перевозки практически утроят наши логистические возможности на южном фронте.
— Звучит красиво. А если болгарский этот Борис на нашу сторону переходить не захочет?
— Тогда Болгария перейдет на нашу сторону без него. И он, кстати, это прекрасно понимает.
— Остается вопрос о том, сколько дополнительных войск понадобится Толбухину…
— Об этом уже думают Слащев и Шапошников, мы Якова Александровича с собой привезли, с подготовленным планом…
— Я гляжу, у вас для всего есть подготовленные планы.
— Далеко не для всего, этот план у Слащева на скорую руку верстали сегодня утром. Но кое-какие планы, мне кажется, стоит обсудить уже сейчас. Не совсем сейчас, а, скажем, через неделю. С товарищами Молотовым, с Лаврентием Павловичем, еще хорошо бы привлечь товарища Ванникова…
— Это насчет того, — добавила Ира, — что делают в институте Хлопина. Доделывают.
— А почему через неделю?
— Нам кое-что еще подготовить надо, — ответила Ольга. — По персоналиям…