Титановый бардак - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 43

Наш старый враг спустил свой флаг, он ошибаться тоже в праве…

Поздним утром второго мая в ресторане гостиницы «Москва» состоялся праздничный завтрак. Который стал продолжением праздничного ужина, посвященного празднику Первого мая, а этот завтрак нарком авиапрома товарищ Хруничев отдельно устроил для авиаконструкторов, получивших вчера правительственные награды. Орденами Ленина наградили Сухого, Архангельского, Поликарпова, Ильюшина и Петлякова, а Гуревич, Мясищев и Таиров получили по Трудовому Красному знамени. Бартини тоже орден Ленина получил, но на завтрак не пришел: вчера за ужином награду слишком сильно «отметил»…

Завтрак был именно «поздний» просто потому, что Михаил Васильевич в качестве «дополнительного подарка» авиаконструкторам устроил специальный утренний показ нового фильма в кинотеатре «Октябрь» — и за столами получилось собраться лишь к одиннадцати часам. За очень обильными столами, тут нарком особо расстарался, ведь рядовым конструкторам вообще редко доводилось особо полакомиться. Конечно, никто не голодал, но на столах у людей все же особого разнообразия не наблюдалось…

Собравшиеся за одним столом Главные конструктора поначалу обсуждали увиденный фильм — но нарком обратил внимание, что Павел Сухой с какой-то кривой рожей молча ковыряется вилкой в тарелке и в обсуждении принимать участие ни малейшего желания не проявляет.

— Паша, тебе что, фильм не понравился?

— Фильм-то понравился, вот только…

— Что «только»? Не стесняйся, тут все свои.

— Я сейчас, именно после просмотра фильма, почувствовал себя ничтожеством. А на орден свой смотрю как на конфетку, которую дали капризному ребенку, чтобы тот не плакал.

— Поясни, — лицо Хруничева стало абсолютно серьезным.

— Кино-то просто великолепно снято, и гордость за предков наших переполняет… замечательное кино, и нужное очень. Но сняла-то его Ирина Алексеевна…

— Завидуешь ей?

— Нет. Она сняла это кино, сама сняла. Музыка в фильме просто за душу берет — а мы, все мы тут что в это время сделали? Погодите… ну да, мы самолеты проектировали — но ведь по сути просто доводили до ума её проекты. Не знаю, как другие — а я делал то, что она мне делать сказала. Схему аэродинамическую она мне готовую дала, все параметры машины, множество мелочей, о которых я и представления не имел, рассказала и показала. Причем видно же было: она машину и сама может довести, просто ей некогда…

— Ну да, — усмехнулся, но как-то не очень весело Сергей Владимирович, — она фильм снимала. Но насчет прочего ты, Паша, полностью прав. Я тоже бомбардировщик свой фактически доделывал по её схеме… да и штурмовик, можно считать, больше чем наполовину — её изделие.

— Сереж, я вот еще что скажу: про фильм ты в общем-то прав, — заметил Александр Александрович, — но кроме фильма она и свои самолеты делала. Сейчас у нас в Боровичах заканчиваются испытания её новой машины, и, скажу откровенно, всё, что мы за последние пару лет сделать успели, выглядит как поделки детишек в детском саду к празднику Восьмого марта на радость мамам. Её новая машина — пассажирская, но… я смотрел параметры истребителя, который у Михаила Иосифовича получается, так у нее пассажирский самолет по летным параметрам не хуже, а кое в чем и превосходит. Рабочая высота — пятнадцать километров, скорость — девятьсот с лишним, а дальность — четыре с половиной тысячи! И заметь: у Гуревича над машиной работало инженеров около двухсот человек, а у нее всё КБ — это она и десяток девочек-чертежниц.

— Да ладно бы самолеты, — в разговор вступил Владимир Михайлович, — Я с Архипом говорил, и по его словам, двигатели реактивные… первый — так она ему просто готовый дала «на доработку», уже в металле. Да и все остальные: Архип говорил, что она сначала указывает требуемые параметры, а потом к ним — готовую схему и даже по материалам подробную роспись. А так — да, Роберт подтвердить может: она ему просто готовую машину для изготовления передала… почти готовую: там процентов восемьдесят оборудования вообще еще никто не делал, но она как будто заранее знала, что потребуется — и организовала производство всего нужного на специально выстроенных заводах.

— Ну, допустим, заводы строил товарищ Сухов, а насчет материалов — я думаю, что по ним главным все же её муж будет — задумчиво произнес Николай Николаевич. — Все эти сварочные автоматы — его конструкция, и я с ним довольно много общался на эту тему, а потому уверен: Ирина Алексеевна параметры материалов знает, прочностные в смысле, а как с ними работать — только Василий Викторович понимает.

— Товарищи конструкторы, — негромко, но очень увесисто произнес нарком, — отставить прибедняться! Товарищ Лукьянова, конечно, женщина гениальная, но она мне сама говорила неоднократно: придумать машину и студент сумеет, а вот довести ее до летного состояния — требуется и опыт, и знания, и каменная жопа — то есть характеристики, которым все вы обладаете. Ну, кроме Роберта Людвиговича, у которого жопа сегодня подкачала — но это можно считать случайностью.

— Слушаемся, товарищ нарком, — все еще с унылой рожей ответил Сухой, — мы все немедленно начнем радоваться жизни и гордиться собственной гениальностью.

— А куда вы денетесь? Это я к чему: через две недели в наркомате состоится совещание на тему дальнейшего развития авиации, и есть определенные разведданные, что каждому из вас Ирина Алексеевна отвесила минимум по одной новой машине. С готовой аэродинамикой, компоновкой и всем прочим — но, по ее мнению, на постановку этих компоновок на крыло каждому из вас придется потрудиться, высунув языки от напряжения, лет так по пять. Деталей наши агенты не принесли, их по результатам совещания каждому персонально сообщат — но готовиться уже всем пора. Кстати, — он резко снизил громкость речи и практически прошептал: — а нет ли у вас желания сменить наркома? Я бы с удовольствием к Ирине Алексеевне замом пошел, и если вы меня готовы поддержать…

Иосиф Виссарионович в воскресенье специально проснулся пораньше, ведь он пообещал в полдень вручить товарищу Лукьяновой лауреатскую медаль. И до ее приезда он успел просмотреть очередные материалы, подготовленные Поскребышевым, хмыкнул, прочитав что-то интересное…

А когда Ирина Алексеевна вошла в его кабинет, поинтересовался:

— Мне тут сообщают, что вы новый самолет успели спроектировать…

— Скорее самолетик: Лу-8 маленький, годится только начальство возить. А вообще-то я его для себя любимой изготовила — но раз получилось неплохо, думаю, что и для перевозки разных начальственных тушек несколько штук произвести будет полезно. Генералов по делам возить, наркомов серьезных, главных конструкторов — много кому сейчас приходится далеко кататься, а время на это терять никому не хочется. Ну со скоростью в девятьсот километров мотнуться по делам в Сибирь срочно — почему бы и нет? Или в Берлин с Парижем — а ведь скоро и туда мотаться часто придется.

— Дорогой самолет получился?

— Ну как сказать… недешевый, но есть случаи, когда копеечная экономия дороже обходится.

— Не спорю… а все же сколько?

— Первые три все вместе обошлись примерно в двадцать миллионов, чуть больше. А в серии, думаю, цену получится скинуть миллионов до пяти. По моим прикидкам, штук полтораста народ запросит…

— Мою тушку тоже в подсчет включили?

— Иосиф Виссарионович, я же русским по белому сказала: для перевозки разных тушек, а не для ответственных товарищей. Чем вам шестьсот десятая машина плоха? А в «восьмерке» даже в туалет сходить проблема, в ней высота салона метр-сорок…

— Существенный аргумент… но перейдем к торжественной части?

— Давайте. Только можно как-то попроще? Не люблю пышные натужные речи, да и дел полно, время терять жалко.

— Вам — можно. Я от всей души благодарю вас за фильм «Они сражались за Родину» и в знак признательности от себя и от всего советского народа прошу вас принять эту скромную награду.

— Спасибо. А можно вопрос? Как вы, Иосиф Виссарионович, думаете: разбираюсь я в искусстве? Меня ваше сугубо личное мнение интересует.

— Откровенно говоря, вы своим вопросом меня удивили. Но… как на духу: поначалу мне фильм не очень понравился, но именно поначалу, из-за… сейчас как-то не принято… было не принято показывать царское время позитивно. Но вот форма подачи материала меня, скажем так, с первых минут заворожила — а чуть позже я понял, что вы хотите сказать своим фильмом. Да и сказали вы так, что… Я про Сталинскую премию даже не сразу вспомнил, в размышлениях о том, какой награды вы достойны. Да и сейчас не уверен, что премия эта будет достаточной наградой за ваше искусство…

— Иосиф Виссарионович, я не на комплименты нарваться пытаюсь. Вы мне прямо скажите: я в искусстве разбираюсь или нет?

— Ну, раз вы так вопрос ставите… Разбираетесь, причем, лично мне кажется — раз уж вас мое личное мнение интересует — лучше кого либо другого в Советском Союзе.

— Спасибо. Это я к чему: сейчас — по моему мнению — довольно много деятелей искусства, советских таких деятелей, получая от страны огромные блага страну эту презирают и даже изощренно гадят. Не брезгуя получать мелкие подачки и от откровенных врагов наших из-за рубежа. Есть мнение… у нас есть абсолютно достоверная информация о том, что некий деятель искусств и вполне себе народный артист СССР является казначеем антисоветской организации.

— Это интересно, вы готовы мне эту информацию предоставить?

— Вот, — Ирина достала из кармана своего пиджака несколько бумажек, — почитайте на досуге. Но я о другом: арестовать эту мразь и моих полномочий хватит, а уж тем более Петруха полное право имеет. Однако Светлана Юрьевна считает — и я ее в этом полностью поддерживаю — что вырвать этот корешок мало. Я к чему: у нас есть препарат, под действием которого человек не может отказаться отвечать на любые вопросы и не может — в принципе, физиологически не может — говорить неправду. Однако примерно в трети случаев после применения препарата человек становится… в общем, идиотом. Сразу скажу: эту мразь я под наркотиком правды все равно выпотрошу, никуда он не денется. Но я хотела бы получить от вас официальную санкцию на применение препарата…

— Вы же и так уже все для себя решили, зачем вам моя санкция?

— Санкцию на применение препарата к тем, чья вражеская сущность будет вскрыта в результате подобных… допросов. Дополнительно скажу: все такие допросы будут сопровождаться аудио и видеофиксацией, то есть любой момент допроса будет доступен для просмотра как следователями, так и судом.

— Какой фиксацией?

— В радиоинституте научились записывать на магнитную пленку видеосигнал с телевизионных камер.

— Понятно… А вы уверены в этом вашем препарате?

— Вы тоже уверены: именно благодаря ему Петруха размотал покушение на Кирова за полтора суток.

— Теперь понятно, как он этого тогда добился… Вам нужен письменный приказ?

— Нет, достаточно устного разрешения.

Сталин быстро проглядел бумажки, затем снова повернулся в Ирине:

— И давно у вас эта информация?

— Петруха этот отчет подготовил год назад, я просто готовый взяла. Но мы дополнительно еще все проверяли, поэтому…

— Год назад? Интересно… с этим вопросом они ко мне уже пытались подойти… хорошо, я даю вам санкцию. Вам я санкцию даю, но при условии, что вы будете держать меня в курсе этого дела.

— А куда же мы денемся-то?

— Только один вопрос: а если этот… деятель искусств станет идиотом?

— Этот — не станет. Он вообще не станет — но вполне пристойно и очень естественно. Мы это умеем.

— Хорошо. Когда вы собираетесь начать… операцию?

— Дело не самое простое, подготовиться все же надо. Где-то через неделю… мы вам сообщим заранее.

— Тогда один вопрос… к делу не относящийся. Вот вы товарища Климова все время называете Петрухой, товарища Сухову только по имени упоминаете, а товарища Сухова наоборот, только по фамилии… Я понимаю, вы старые товарищи, друзья, но не кажется ли вам, что это как-то… по-детски, что ли? Довольно многие на это внимание обращают, и, я точно знаю, уважения проявляют менее надлежащего.

— А… это у нас очень старая… сказка для внутреннего потребления. Сами ее придумали, сами в нее играем. Нам — нравится, а на то, что другие подумают…

— Расскажете? Судя по тому, что вы в нее, как говорите, играете столько лет, она, наверное, интересная?

— Рассказать? А вы знаете, я лучше ее покажу. Вот с делом этим закончим — и покажу, обещаю. И, думаю, вам она понравится!

Ранним утром четвертого мая в аэропорту Хельсинки приземлился очередной русский самолет. То есть самолетов — причем исключительно русских — в финском небе летало немало, но этот отличался от всех прочих тем, что он был пассажирским. И — гражданским, с большой синей надписью «Аэрофлот» на снежно-белом боку. Так уж случилось, что господин Паасикиви утром как раз вышел из дому, чтобы купить в магазинчике на углу газету и садящийся самолет заметил — но особого значения увиденному не предал. И — напрасно.

Господин Кекконен утром сидел дома и пил кофе. Кофе был так себе, но чего-то получше давно уже купить было невозможно, так что он пил то, что было. И при этом морщился от слишком уж кислого вкуса напитка, думая, что ничего более неприятного сегодня с ним не случится — но он очень ошибался. Спустя всего пятнадцать минут в двери дома Кекконенов постучали и вошедший русский офицер сообщил:

— Господин Кекконен, вас ждут, — а чуть позже, глядя на нервно суетящегося хозяина, добавил: — Не волнуйтесь, вас приглашают на переговоры в Ратушу…

В кабинете, куда привел господина Кекконена русский офицер, уже сидели знакомый экс-министру другой бывший министр господин Паасикиви — что сразу его окончательно успокоило, и неизвестный господин в хорошем темно-сером костюме.

— Добрый день, господин Кекконен, — с широкой улыбкой на лице поприветствовал его незнакомец. По-шведски, но с заметным акцентом.

— Я не очень хорошо говорю на шведском, может быть мы сможем продолжить общение на немецком?

— К сожалению, немецкий не входит в список знакомых языков. Но вы можете выбирать из французского, испанского, английского… если у вас другие предпочтения, то возможны так же фарси, урду, турецкий… но, надеюсь, господин Паасикиви меня понимает и сможет при необходимости перевести вам то, что я говорю.

— Конечно, — усмехнулся Юхо Кусти, — хотя, должен заметить, и я иногда с трудом вас понимаю. У вас все же довольно сильный акцент.

— Это не страшно, я могу и повторить непонятное… впрочем, приступим к делу.

— Я готов, — произнес Урхо Калева, постаравшись вспомнить известные ему шведские слова, — но хотелось бы знать, с кем мы говорим.

— Извините, забыл представиться. Можете называть меня герр генерал, Петр Евгеньевич или просто по имени Петр: так будет проще, да и разговор наш можно считать не совсем официальным. Я представляю советское правительство.

— И чем мы интересны вашему правительству? — поинтересовался Юхо.

— Видите ли, Советский Союз Финляндию в войне победил, оккупировал — а теперь, как оккупант, должен вас угнетать и грабить. Проблема в том, что для угнетения требуются немалые средства, а грабить… грабить у вас просто нечего. Так что мы тут с женой посоветовались… Наше правительство пришло к решению о присоединении Финляндии к Советскому Союзу в качестве новой республики. Однако для управления этой республикой у нас нет подходящих руководителей, да и особого желания тратить много денег для подъема уровня жизни финского населения у нас нет. Поэтому моя жена предложила установить для Финляндии ограниченный суверенитет: республика лишается права иметь армию и флот — я имею в виду военно-морские силы, гражданского флота это не касается, законодательство — уголовное — будет приведено в соответствие с законодательством СССР. То есть то, что является уголовным преступлением у нас, будет таковым считаться и в Финляндии, но это в основном и так совпадает: не убий, не укради… насчет возжелания жены ближнего своего — этот вопрос уголовный кодекс не регламентирует. Еще рубль будет внутренней валютой республики, будут введены определенные ограничения на внешнюю торговлю. Причем не запрет, а именно ограничения, и ограничение некоторых — очень немногих — видов бизнеса, если интересно, я потом расскажу какие. А вот во всем прочем — живите как хотите.

— Вы забыли упомянуть, что в СССР запрещена частная собственность… — сообщил господин Паасикиви.

— Я сказал: ограниченный суверенитет. И перечислил эти ограничения. Но детали потом обсудим, сейчас мне от вас нужно кое-что другое. Республикой, даже с ограниченным суверенитетом, нужно управлять, а у нас, как я уже сказал, специалистов лишних нет. У вас же есть определенный опыт в этом деле, и, по мнению моей супруги, опыт положительный. Так что я, пользуясь правами оккупанта, хочу предложить вам, господин Паасикиви, пост президента Финляндии, а господину Кекконену — пост премьер-министра.

— В Финляндии эти должности занимаются путем выборов, — заметил Урхо.

— Я же сказал: пользуясь правами оккупанта. Я оккупант или нет? Выборы мы отложим до того счастливого момента, когда страна… республика сможет сама себя содержать. Где-то года так до сорок восьмого — просто раньше народ не сможет понять, чего он, собственно, от властей хочет. А пока я хотел бы вас на эти должности назначить — если вы, конечно, категорически возражать не станете. Сразу скажу: по мелочи мы вам всегда поможем, с продуктами например, или промышленность поразвивать, а все остальное — это будет уже вашей заботой.

— Чтобы руководить страной, правительству нужны определенные средства, и в первую очередь — деньги.

— Мы в курсе, и с деньгами поможем… на первое время. И не только с деньгами, тут мне жена списочек подготовила по первоочередным программам, которыми вам придется заняться. С медициной в Финляндии сейчас совсем паршиво, так что вам предстоит лет за пять подготовить минимум несколько тысяч врачей. Для начала — просто подобрать молодежь, которая получит современное медицинское образования в наших институтах, ну и свои институты расширить, обеспечив бесплатное обучение в них специалистов.

— Если вы поможете с финансированием…

— Сразу видно: капиталисты. Поможем, но в кредит. Потом расплатитесь, когда здоровые финны будут в республиканскую казну много денег приносить. Второй вопрос — это энергетика: у вас даже в городах с электричеством паршиво, а уж о деревнях и говорить не приходится. Тоже поможем материально, на условиях для казны даже более легких: фермеры за электричество с наших станций будут расплачиваться своей продукцией, а продуктов, как вы сами знаете, лишних не бывает. Не волнуйтесь, мы тоже выгоду считать умеем и знаем, что цены задирать нельзя, так что все по справедливости будет. Да и в любом случае вы же в своей республике тарифы определять и станете, так что и мы, и вы будем заинтересованы в социальной гармонии.

— Предложения звучат интересно, но в любом случае мы должны подумать, — закончил обсуждение господин Паасикиви.

— Конечно. Я вам на размышления даю целых десять минут. Вы знаете, в кабинете Сталина сейчас просто очередь сидит из финских коммунистов, желающих Финляндией порулить. И просто мечтающих поквитаться с теми, кто еще недавно их злобно угнетал…

— А вы что, против коммунистов? — искренне удивился Урхо.

— Я — нет, конечно. Но моя жена — она очень не любит некоторых отдельных коммунистически настроенных граждан, не совсем понимающих, что такое социализм на самом деле. И почти не отличающих социализм от национал-социализма — а вот конкретно вы, насколько ей известно, разницу понимаете очень хорошо.

— Но давать на размышления десять минут в таком деле…

— Да, — усмехнулся Юхо, — десять минут — это слишком много. Мы согласны с вашими предложениями — насчет должностей. А когда мы сможем обсудить детали?

— Добро пожаловать на работу! А детали — вот сейчас пообедаем и обсудим.

— И насчет остальных министров правительства…

— Господин премьер, мне кажется, что уже две минуты подбор персонала — это ваша работа. И еще… мне жена сказала, что тут в Хельсинки кофе какой-то… отвратительный. Но я захватил с собой немножко эфиопского, так что сегодня мы будем обсуждать дела со вкусом.

— А можно вопрос? — не удержался новый президент Финляндии. — А кто ваша супруга? Вы ее постоянно упоминали…

— Вообще-то она — учительница истории в школе. А еще — генерал-полковник НКГБ и советник товарища Сталина по персоналу. То есть она определяет, годится ли человек на какую-то руководящую должность или нет. Вы — годитесь…

— Станислав Густавович, — объяснял в это же время «фельдмаршал» Струмилину, — Оля просто боится вывалить нашу идею Сталину, и я жену очень хорошо понимаю: Иосиф Виссарионович старается сделать страну индустриальной державой, а тут такое. Однако у нас по этому поводу мнение совершенно единодушное, а Света считает, что только вы сможете ее Сталину донести так, чтобы он проникся и никого при этом не расстрелял.

— Не думаю, что я лучший доноситель чужих идей…

— Я тоже, поэтому и приехал: время не ждет, пора за работу приниматься — а для этого нам — не нам в Девятом управлении, а всей стране — нужно, чтобы идея стала уже вашей. А так как вы отнюдь не дурак, я думаю, что уже через полчаса вы и сами решите, что Сталину лучше именно вашу идею подать.

— Не совсем понял…

— Так я и поясняю. Смотрите сами: Краматорский металлургический перед войной выпустил чуть больше двухсот тысяч тонн стали…

— Немало.

— И немного, но при этом завод отравил почву на двадцать пять километров вокруг. Две тысячи квадратных километров, двести тысяч гектаров. При паршивой урожайности в двадцать центнеров с гектара…

— Очень даже неплохая урожайность…

— Паршивая, на опытной станции на Полтавщине уже почти сорок собирают, но мы по минимуму возьмем. Четыреста тысяч тонн зерна дороже двухсот тысяч тонн стали? Но я вам больше скажу: на этой территории мало что урожаи с каждым годом падать будут, так еще и само зерно будет все более ядовитым.

— А в других местах не будет?

— Возьмем Караганду. Там, даже если наизнанку вывернуться, урожай в двенадцать центнеров будет чудом, да еще хорошо если раз в три года. Где выгоднее ставить металлургические заводы?

— А руду возить в Караганду…

— Тоже недешево, однако если подсчитать, сколько денег страна сэкономит из-за того, что люди не будут есть ядовитые продукты… А еще здесь, если посадить сады, можно собирать… можно будет собирать яблоки, ягоды, прочие витаминные продукты — которые сейчас там выращивать было бы преступлением против народа. И мы пока говорим лишь об одном заводе, а прикиньте, какой ущерб драгоценной природе сам город наносит. Да, можно из житницы сделать промышленный гигант — но люди-то что жрать будут? Ведь для того, чтобы компенсировать ущерб в сельском хозяйстве, где-нибудь в Оренбургских степях нужно будет распахать уже миллион, а то и два, гектаров пашни, озаботиться мелиорацией на всех этих площадях, да те же колхозы в голой степи выстроить… Я уже не говорю о том, что за деньги, нужные для восстановления краматорского завода, можно впятеро увеличить выпуск металла в Липецке и в Череповце построить завод по выпуску пяти миллионов тонн стали в год.

— В Череповце? Не слышал о таких планах… Ну что же, общая идея мне понятна. Осталось лишь рассмотреть все прочие факторы, подсчитать баланс расходов и доходов…

— Вот, держите, Оля все уже давно подсчитала.

— Давно?

— Конечно, еще году так в тридцатом. Просто пока работало то, что уже выстроено, особого смысла эти расчеты не имели, а теперь, когда все, по сути дела, нужно заново отстраивать…

— Спасибо, я обязательно посмотрю. И, обещаю, мнение по этому вопросу я Иосифу Виссарионовичу обязательно донесу. Свое мнение…

— Ну и слава богу!

— Слава, — усмехнулся Струмилин. — а на вскидку не помните, какая ожидается экономия при принятии этих планов?

— В этом году никакая. А со следующего — миллиардов восемнадцать в год, причем каждый год она будет еще на пару миллиардов увеличиваться. И даже не экономия, а дополнительные доходы бюджета и рост благосостояния народа. Последнее — это за счет жратвы в основном и… сами все прочитаете, мне-то Оля только в общих чертах рассказала. Она вообще не знает, что я к вам со всем этим приехал.

— И пусть не знает дальше. По крайней мере, пока я с Ио… со Сталиным не поговорю: зачем ей лишний раз волноваться?

— Берете волнения на себя?

— Зачем? Я вообще не вижу смысла волноваться если я прав. А если Ольга Дмитриевна все подсчитала, то в своей правоте я полностью уверен… а нужные слова я побдеру. Спасибо, Александр Васильевич…