Должна… А она медлит, ждет вестей из Рима, которых может и не получить. Пожалуй, следует дать распоряжение, чтобы после ее отъезда из Бари все официальные письма направлялись в варшавскую канцелярию. Она доверит это епископу Муссо и Виллани, который должен вернуться снова на постоянную службу в Бари…
Бона встала, прежним резким движением распахнула окно. Долго глядела на усыпанное звездами небо, долго вдыхала свежий осенний воздух. Если сейчас он никто, то скоро благодаря ей с ним начнут считаться все европейские государи. И если он кому-то казался слабым львенком, то теперь станет могущественным, сильным львом. Разве это не она, подчинив себе свое тело, произвела на свет сына не в конце июля, а первого августа, под знаком Льва?
Через два дня Паппакода остановил выходящего из спальни королевы медика ди Матеру.
— Королева нездорова? — спросил он.
— Простудилась, у нее болит горло, немного лихорадит. Видно, долго стояла у открытого окна. Покой и тепло — вот все, что ей нужно.
Они шли некоторое время молча, но, войдя в соседнюю комнату, Паппакода остановился и, оглядевшись по сторонам, зашептал:
— Вы помните наш последний разговор?
— Да, — ответил медик.
— Очень хорошо, больше медлить нельзя. Габсбурги весьма обеспокоены предстоящим отъездом королевы из Бари, возвращением ее в Польшу, а быть может, и на Вавель. Простуда и ангина — достаточный предлог для того, чтобы подсунуть ей ваше снадобье.
— Конечно. Ноябрьские холода, простуда. Но вы ведь знаете, что вначале она заставит меня выпить половину этого лекарства.
— Ничего страшного, — успокоил его Паппакода, — а вы приготовьте себе противоядие.
— Антидот? — Медик наморщил брови. — Это обойдется вам в два раза дороже.
— В два раза? — возмутился Паппакода.
— Здоровье у меня одно. И еще условие: противоядие я приготовлю сам и оставлю в соседней комнате.
— Пусть будет по-вашему, — согласился после некоторого раздумья Паппакода.
— Когда я выйду на минуту, чтобы выпить противоядие, вы останетесь с королевой, — продолжал ди Матера.
— Хорошо. Я и потом останусь с вами, пока она не скончается. Сколько это продлится?
— Точно сказать не могу: день, два, может, даже и три. От половинной дозы она умрет не сразу. Увеличить дозу я не могу, я и себя подвергаю опасности… — объяснил медик.
Паппакода понимающе кивнул.
— Разумеется. У нас с вами должно быть время. Значит, до завтра?
— До завтра.
На следующий день они встретились у ложа больной и не могли не заметить, что королева чувствует себя гораздо лучше, в чуть хрипловатом голосе слышались прежние властные нотки.
— Это точно? Граф и впрямь обещал прислать карла? — допытывалась она у Марины. — Я очень этому рада, пусть повеселит меня. Проклятый кашель! Доктор, сделайте что-нибудь, — обратилась она к медику. — Как бы не получить бронхит, а то и воспаление легких. В левом боку колет.
Медик подошел, держа в руке серебряный кубок.
— Я принес вам новое лекарство, говорят, оно делает чудеса.
Бона взяла протянутый кубок, понюхала золотистую жидкость, которая должна была вернуть ей здоровье.
— На вид довольно приятное и без запаха. Что ж! Попробуй. Сделай глоток. Еще один… — Она внимательно присматривалась к тому, как да Матера пил лекарство. — Почему кривишься, доктор?
Невкусное? Горькое?
— Горькое, — признался медик. — Ручаюсь, оно поможет вам, ваше величество.
— Бр-р-р! Дай мне. Придется выпить, — вздохнула Бона. — На этой неделе я должна выздороветь непременно.
Она шелковым платочком вытерла край кубка в том месте, где его коснулся губами ди Матера, и тотчас выпила все до дна.
Паппакода, ди Матера и Марина не спускали глаз с ее руки, вернувшей медику пустой кубок.
— А теперь, государыня, вы должны уснуть, — первым отозвался ди Матера. — Лекарство имеет еще успокоительное, снотворное действие…
— Сейчас? Но ведь ночь прошла так спокойно, не знаю, засну ли… но если это нужно…
— Да-да, — подтвердил медик.
— Хорошо. Попытаюсь, только непременно разбудите меня, когда привезут карла. Я хочу его видеть.
Они поклонились, и ди Матера торопливо направился в соседнюю комнату, Паппакода, однако, оказался проворнее, опередив его, быстро закрыл дверь и сунул ключ в карман. Они стояли лицом к лицу. Глаза медика сперва выражали лишь удивление, но уже в следующую секунду они были исполнены смертельного ужаса. Он взглянул на Марину, как бы ожидая, что спасение последует от нее. Но камеристка уже стояла к нему спиной, хлопоча у постели засыпающей Боны. С перекошенным от ужаса лицом ди Матера схватил Паппакоду за руку.
— Ради бога… прощу вас… — шептал он, — пустите меня туда, там противоядие…
— Мне не нужны свидетели… — так же тихо, но весьма решительно отвечал Паппакода.
Медик побледнел, рванул обеими руками золотую массивную цепь на груди Паппакоды.
— Это убийство, — стонал он.
— Что же, кричите! Кричите громче! — насмехался его сообщник. — Все узнают, кто поднес кубок…
— Нельзя… медлить… ни минуты… — прошептал ди Матера. Паппакода бросил на него тревожный взгляд.
— А она через минуту тоже ничего не сможет сказать? — спросил он.
— Умоляю! О боже! У меня внутри все горит… Сжальтесь… — стонал медик, едва держась на ногах.
— Отвечайте! Да побыстрее! — требовал Паппакода, но, видя, что ди Матера ловит ртом воздух, торопливо открыл дверь в гардеробную королевы и втолкнул его туда.
Склонившись над лежащим на полу медиком, он пытался заставить его говорить. Но было уже поздно, медик потерял сознание. В это мгновение из спальни донесся крик Боны:
— Марина! Я проваливаюсь! Прова…
— Скорее, скорее! Королеве дурно, — услышал он крик Марины.