— Но венский двор в этом не так уверен. Там едва ли рассчитывают на рождение сына. Судите сами — у короля, кроме Яна, одни лишь дочери, три от предыдущих супружеств и две внебрачные.
Король немолод, ему за пятьдесят. Я спрашивал синьора Катиньяни — он не ждет рождения мальчика.
— Быть может, он говорит это назло синьору Валентино?
— Вы проницательны, — не мог не отметить Паппакода. Марина поджала губы.
— У королевы иное мнение, — сказала камеристка с горечью.
— Со дня коронации она совсем не считается с нами, — вторил Паппакода. — Предпочитает поляков.
— А вы нет?
— Если бы я был бургграфом, то, разумеется, искал бы людей среди здешних придворных. Но сейчас…
— Боюсь, из вас двоих она выберет Алифио.
— Опять он — везде и всюду! Следует самому позаботиться о себе. Венский двор интересуется мною куда больше, чем королева.
Эти слова были для камеристки неожиданностью.
— Это для меня новость, — сказала Марина.
— И при том важная. Почему бы Габсбургам с помощью одной из королевских дочерей не завладеть Польшей?
— И вы говорите мне это так, между прочим, за бокалом вина? — спросила она удивленно.
— Не совсем так. У меня свои расчеты и намерения. Вена с нетерпением ждет того дня, когда Бона наконец разродится.
— И какой услуги они от вас тогда ждут?
— От меня? — в свою очередь удивился Паппакода. — Никакой. Разумеется, никакой. Но от вас… Совсем маленькой, вполне невинной…
Если он полагал, что Марина у него в руках, то ошибся.
— В этой ужасной стране даже малейшая услуга… стоит так дорого, — вздохнула она, кутаясь в цветную шаль.
— О да, — должен был согласиться он.
— Что же это за услуга?
— Право же мелочь. Когда я первым в тот день узнаю, что…
— Родился сын?
— Да нет же! Дочь. Их интересует только дочь.
— Любопытно… Алифио может стать управляющим замка в Кракове, — сказала она, немного подумав. — А на какую должность в Вене рассчитываете вы?
— Увы, умудренный горьким опытом, теперь, после Кракова, я ни на что не рассчитываю. Сан? О нет. Я хотел бы, чтобы меня наконец оценили по заслугам. Я жду благодарности… Но об этом толковать еще рано.
— Разумеется, не время, — согласилась она, снова подливая ему вина.
Королева в последние дни не вставала со своего ложа и, хотя июль был на исходе, не надеялась, что решительный день близок. На все вопросы придворных медиков она упрямо отвечала — нет.
Уверяла, что никаких болей не чувствует, но не встает, дабы не оступиться случайно и не вызвать преждевременных родов. Медики только переглядывались — долгожданное событие, по их подсчетам, должно было произойти не позднее конца июля. Бона не подпускала их к постели, и они каждый день уходили от нее ни с чем, дивясь все больше и больше. Камеристки, разумеется, видели, как она часами стиснув рот лежит молча, читает, чтобы не заснуть по ночам, но боялись спросить, отчего она мрачна и столь нелюбезна с докторами. Лишь Марина иногда решалась спросить госпожу о здоровье, да еще как-то Анна, участливо глядя на побледневшее лицо королевы, лежавшей с полузакрытыми глазами, сказала:
— Может быть, мне развлечь вас пением?
— Нет, — коротко отвечала королева.
— Позвать музыкантов? Шутов?
— Нет.
— Станьчика?
— Не мучь меня. Не было ли вестей от его величества? С поля брани?
— Нет, госпожа.
В эту минуту появившийся в дверях Вольский возвестил:
— Пан воевода Заремба просит его выслушать.
— Отец? — обрадовалась Анна. — Он здесь, в Кракове?
— Только что прибыл в замок, — подтвердил Вольский. Королева вдруг оживилась.
— Проси! Проси! Ян Заремба, едва придя в себя после долгого пути, тотчас же поспешил к королеве, видно было, что он рад видеть ее в добром здравии, пусть даже в постели.
— Ваше величество, я пришел к вам от короля, он наказывал передать вам его поклоны и узнать…
Королева не дала ему договорить.
— Рада видеть вас в замке. — И, протянув руку, спросила коротко: — Где письма?
— Писем нет, — смутился воевода.
— Нет писем, — повторила она вслед.
— Но король тревожится о вас, — уверял Заремба. — Он просит, чтобы вы, ваше величество, были осторожны.
Она заставила себя улыбнуться.
— Даже так… Что же. Как видите, я здорова. Жду. Удачен ли был ваш поход?