Олимпиада тут была проще чем на планете Ракшас и чем то напоминала шахматы…
На одну армию приходился один квадрат, три на три километра с холморм на котором располагалось командование. Противники воевали со смежными квадратами по системе 1х1, 2х2 и что совсем редко 3х3.
Надо было не просто разгромить армию противника в смежном квадрате, а захватить Знамя и рейтинг игрока считался по количеству захваченных знамен и на знамени победителя был шифр с количеством побед. Победитель имел право напасть на любой из смежных квадратов из чего иной раз получались казусы, типа войны всех против всех… Окончательный захват знамени и считался победой, правда до сих пор, захватить знамя не разгромив армию, тут не удавалось никому и это стало у комендантов предметом разговора…
«Понимаешь дружище» — сказал генерал-комендант — «У нас есть ОСНАЗ и давай его опробуем».
Армия дистрикта SSSR вышла через портал на свой квадрат. Первым противником на сегодня, была армия дистрикта Маджестик, сиявшая красными мундирами. Генерал приглядевшись к ним, прорычал слегка вытянув тяжелый палаш из ножен и с лязгом вогнав его обратно — «Британцы!? Очень кстати!».
Бой начался для противника неожиданно… Артиллерия «Полка Светлой Царицы», пользуясь своей дальнобойностью, превышающей все что имелось на этом поле боя, дала залп «Единорогами» по артиллерийским батареям «лимонников», а потом довернувшись стволами на пехоту выдала «картечную косу» из «секретных шуваловок». После чего перезрядившись, повторили залп, снова и снова. Пехота пришла в смятение, а пушки стали практически небоеспособными. Британский генерал послал вперед кавалерию, но гусары и кирасиры, встретили ее плотным огнем из своих многочисленных стволов, а потом перейдя в атаку, дали практически в упор, залп из своих мушкетонов, а потом вдарили «в песи и хузары». Британец бросил свою поредевшую пехоту в безнадежную атаку, безнадежную потому, что дальнобойные ружья гвардейцев и перезарядившиеся пушки, не дали красным мундирам даже приблизиться к боевым порядкам. А в это время, на холме, где был командный пункт, появились морлоки с саперами, молниеносно вырезали штаб и захватили знамя. Как только это произошло, откуда-то сверху загремели фанфары и фигуры а красных мундирах, причем, как павшие, так и живые, растаяли в воздухе. Что характерно, оружие осталось на месте и как только открылся портал, генерал вызвал гномов из путейского батальона дежурившим в зале и они споро занялись трофеями. На пути подведенные к порталу, подкатили грузовые платформы и трофеи быстро и аккуратно были разгружены. А генерала Иваницкого привлекло происходящее на одном из соседних квадратов, там прусские гренадеры и черные гусары Фридриха Великого, сражались с поляками из корпуса Понятовского. Ряды сражающихся поредели где-то на половину и комендант принял решение…
Как победители, «Полк Светлой Царицы», имел право напасть на соседний квадрат, причем в правилах не было ничего сказано о ситуации на данном квадрате, на момент нападения. Полк развернутым строем, с артиллерией впереди и кавалерией на флангах перешел на сопредельную территорию и сходу открыл огонь из всего, что стреляет, обрадовавшиеся пруссаки пошли в атаку и поляки быстро кончились. Посмотрев на поле битвы усеянное телами поляков, генерал пробормотал — «Это вам за Чудо на Висле курвы», и к месту вспомнил отрывок услышанного некогда стихотворения…
Греми, суворовская слава!
Глухая жалость, замолчи…
Несет привычная Варшава
На черном бархате ключи *
Гусары, посадив в седла сзади себя морлоков в конном строю взяли холм с польским штабом и захватили второе за этот день знамя, но тут случился один из тех камуфлетов, который случается на войне… Прусский командир батарее, дал залп в сторону медвежьих шапок Царицыной гвардии и естественно получил ответку, а потом пришлось добивать и пруссаков. Короче, по итогом дня, генерал-комендант Иваницкий, представил Царице три трофейных знамени и три молодых орка (их опознал старый гном, командир канониров) в такой же униформе, как у бородатого демиурга, подвезли к порталу, на фургоне запряженном парой странных ящеров, несколько хурджинов с золотом, премия за три победы и за три знамени, и сумма была более, чем солидная. На прощание, старший из посланцев демиурга, сказал генералу, что продажа на сторону образцов вооружения производства мастерских Депо, недопустима и чревата серьезным наказанием.
А позднее, выслушав рассказ генерала, комендант-инженер Иванов сказал: «Ну прямо Ватерлоо, только наоборот».
По поводу стихов* — я прекрасно знаю, что Алексей Эйснер свою «Конницу» написал в 1928 году, но тут у меня вообщето фантастический роман и это стихотворение мне очень нравится.
КОННИЦА
Толпа подавит вздох глубокий,
И оборвется женский плач,
Когда, надув свирепо щеки,
Поход сыграет штаб-трубач.
Легко вонзятся в небо пики.
Чуть заскрежещут стремена.
И кто-то двинет жестом диким
Твои, Россия, племена.
И воздух станет пьян и болен,
Глотая жадно шум знамен,
И гром московских колоколен,
И храп коней, и сабель звон.
И день весенний будет страшен,
И больно будет пыль вдыхать…
И долго вслед с кремлевских башен
Им будут шапками махать.
Но вот леса, поля и села.
Довольный рев мужицких толп.
Свистя, сверкнул палаш тяжелый,
И рухнул пограничный столб.
Земля дрожит. Клубятся тучи.
Поет сигнал. Плывут полки.
И польский ветер треплет круче
Малиновые башлыки.
А из России самолеты
Орлиный клекот завели.
Как птицы, щурятся пилоты,
Впиваясь пальцами в рули.
Надменный лях коня седлает,
Спешит навстречу гордый лях.
Но поздно. Лишь собаки лают
В сожженных мертвых деревнях.
Греми, суворовская слава!
Глухая жалость, замолчи…
Несет привычная Варшава
На черном бархате ключи.
И ночь пришла в огне и плаче.
Ожесточенные бойцы,
Смеясь, насилуют полячек,
Громят костелы и дворцы.
А бледным утром — в стремя снова.
Уж конь напоен, сыт и чист.
И снова нежно и сурово
Зовет в далекий путь горнист.
И долго будет Польша в страхе,
И долго будет петь труба, –
Но вот уже в крови и прахе
Лежат немецкие хлеба.
Не в первый раз пылают храмы
Угрюмой, сумрачной земли,
Не в первый раз Берлин упрямый
Чеканит русские рубли.
На пустырях растет крапива
Из человеческих костей.
И варвары баварским пивом
Усталых поят лошадей.
И пусть покой солдатам снится –
Рожок звенит: на бой, на бой!..
И на французские границы
Полки уводит за собой.
Опять, опять взлетают шашки,
Труба рокочет по рядам,
И скачут красные фуражки
По разоренным городам.
Вольнолюбивые крестьяне
Еще стреляли в спину с крыш,
Когда в предутреннем тумане
Перед разъездом встал Париж.
Когда ж туман поднялся выше,
Сквозь шорох шин и вой гудков
Париж встревоженно услышал
Однообразный цок подков.
Ревут моторы в небе ярком.
В пустых кварталах стынет суп.
И вот под Триумфальной аркой
Раздался медный грохот труб.
С балконов жадно дети смотрят.
В церквах трещат пуды свечей.
Всё громче марш. И справа по три
Прошла команда трубачей.
И крик взорвал толпу густую,
И покачнулся старый мир, –
Проехал, шашкой салютуя,
Седой и грозный командир.
Плывут багровые знамена.
Грохочут бубны. Кони ржут.
Летят цветы. И эскадроны
За эскадронами идут.
Они и в зной, и в непогоду,
Телами засыпая рвы,
Несли железную свободу
Из белокаменной Москвы.
Проходят серые колонны,
Алеют звезды шишаков.
И вьются желтые драконы
Манджурских бешеных полков.
И в искушенных парижанках
Кровь закипает, как вино,
От пулеметов на тачанках,
От глаз кудлатого Махно.
И, пыль и ветер поднимая,
Прошли задорные полки.
Дрожат дома. Торцы ломая,
Хрипя, ползут броневики.
Пал синий вечер на бульвары.
Еще звучат команд слова.
Уж поскакали кашевары
В Булонский лес рубить дрова.
А в упоительном Версале
Журчанье шпор, чужой язык.
В камине на бараньем сале
Чадит на шомполах шашлык.
На площадях костры бушуют.
С веселым гиком казаки
По тротуарам джигитуют,
Стреляют на скаку в платки.
А в ресторанах гам и лужи.
И девушки сквозь винный пар
О смерти молят в неуклюжих
Руках киргизов и татар.
Гудят высокие соборы,
В них кони фыркают во тьму.
Черкесы вспоминают горы,
Грустят по дому своему.
Стучит обозная повозка.
В прозрачном Лувре свет и крик.
Перед Венерою Милосской
Застыл загадочный калмык…
Очнись, блаженная Европа,
Стряхни покой с красивых век, –
Страшнее труса и потопа
Далекой Азии набег.
Ее поднимет страсть и воля,
Зарей простуженный горнист,
Дымок костра в росистом поле
И занесенной сабли свист.
Не забывай о том походе.
Пускай минуло много лет –
Еще в каком-нибудь комоде
Хранишь ты русский эполет…
Но ты не веришь. Ты спокойно
Струишь пустой и легкий век.
Услышишь скоро гул нестройный
И скрип немазаных телег.
Молитесь, толстые прелаты,
Мадонне розовой своей.
Молитесь! — Русские солдаты
Уже седлают лошадей.
<1928>