– Соловья широкими жестами не кормят.
– Вы полагаете, он отравлен?
– Сир! – сказал сэр Кэй. – Ну и вопрос!
– Мордред никого не любит, – сказал Артур. – Интересно, что он замышляет.
– Ситуация весьма опасная, – сказал сэр Кэй. – Если мне позволено высказать собственное мнение.
– Сдается мне, – сказал Артур, – лучше всего заменить его каким-нибудь мудрым и умеренным регентом поближе к нашему сердцу. И как можно скорее.
– Гавейном?
– Гавейн нам нужен в поле. А равно и Ланселот. В любом случае у Ланселота темперамент к правлению не приспособлен. Добрый рыцарь слишком добр. Растранжирит все резервы за две недели. Для этой работы лучше всего годитесь вы.
– Как вам будет угодно, – сказал сэр Кэй. – Мордреду это не понравится.
– Да уж наверняка, – сказал Артур. – Но вы, дорогой мой сэр Кэй, как говорится, на все руки верстак. Я хочу, чтобы вы были в Лондоне к завтрашнему утру. Мордреду я тоже кое-что уделю. Что-нибудь повеличественнее. Как насчет генерал-губернаторства Багам?
– А что есть Багам?
– Этого я и сам толком не знаю, – сказал Артур. – Острова, наверное. Известно только, что они наши и требуют генерал-губернатора. А у того роскошная форма, плащ, шляпа с перьями и золоченый экипаж, влекомый дюжиной черных коней. Я однажды видел снимок. Вот и весь фокус, наверное.
– Мордред его не проглотит, – сказал сэр Кэй.
– Полагаю, там имеется семь сотен островов, – сказал Артур. – И я попрошу его составить обзор обороны. Острова разбросаны по территории свыше четырех тысяч четырехсот трех квадратных миль. Ему будет чем заняться.
– Чертовски ловко вы с цифирью, – сказал сэр Кэй. – Я поражен.
– Были б королем, – сказал Артур, – тоже пришлось бы знать обо всем по чуть-чуть. Обычно мне нравится выглядеть эдак смутно – погруженным в мысли, п'маете, – но в данном случае…
– Кстати, – сказал сэр Кэй. – Вас дожидается журналист. Говорит, его фамилия Пиллзбери.
– „Таймс“?
– „Спектейтор“, – сказал сэр Кэй. – Извините.
– Надо его принять?
– Вы уже много недель ни с кем из журналистов не встречались.,
– В последний раз я сказал кое-что, а потом сожалел. В частности о Уинстоне.
– На сей раз будете осторожнее.
– Хорошо. Зовите.
Синий Рыцарь легким галопом с сэром Роже де Ибаданом.
– Грааль – вот что завершит войну и принесет победу правым, – сказал Синий Рыцарь. – Отсюда следует, что это – некое оружие, супер-оружие, если угодно, при помощи коего мы покараем и отразим врага.
– Но что же это за оружие? – спросил сэр Роже.
– Я думаю, бомба, – сказал Синий Рыцарь. – Поистине ужасная бомба. Ужаснее, мощнее и омерзительнее любых бомб, созданных допрежь. Способная причинить ни с чем не сравнимые разрушения и отвратительнейшим образом подействовать на человеческую жизнь.
– А мы в самом деле хотим такое оружие?
– Ну, тут все дело в целях и средствах. Мы в самом деле хотим победить в войне? Или же завязнуть в крепостничестве у нашего врага? Каков ваш ответ?
– Мы должны выиграть войну.
– Кобальт, – сказал Синий Рыцарь. – Я о нем читал, и сдается мне, кобальт – то, что нам нужно.
– И что с ним делать?
– Ну, следует найти детонатор. То, что эту штуку заведет. Вот в чем самая хитрость.
– Далековато от Грааля старины, – сказал сэр Роже.
– Новые проблемы – новые решения.
– А почему, разрешите узнать, вас называют Синим Рыцарем?
– Я считаюсь подверженным унынию, а синий – цвет печали.
– На каком основании?
– Наверное, просто темперамент. Я всегда был довольно-таки меланхоличен, даже в детстве. Много времени проводил, так сказать, ковыряя половицы пальчиком. С возрастом все только обострилось. Кроме того, я опубликовал книгу. Называлась она „О невозможности рая“.
– Какова была аргументация?
– Я доказывал, что идея бывшего рая, потерянного и могущего вновь стать обретенным либо в этом мире, либо в следующем, расходится с моим опытом.
– С личным опытом.
– Да. Я не был счастлив даже в материнском чреве. Чрево для меня было далеко не раем. Я отчетливо помню. Мать моя была современной личностью – даже передовой , пусть вам это и покажется странным. Ей нравился Альбан Берг, человек, написавший „Воццека“. И я был вынужден многократно слушать в утробе не только это произведение, но и „Лулу“, что еще хуже, с точки зрения эмбриона. Если оставить эти ужасы в стороне, у меня была поэзия Уиндэма Льюиса, владельца „Взрыва“. Так назывался его журнал. Вы бы так назвали собственный журнал – „Взрыв“? Раскалывал сознание напополам, это уж точно. Эта нахрапистая художественная мелюзга со своим самомнением, каждый стих – чуть ли не все Творение целиком. И мне приходилось все это слушать. Во чреве. Более того, в кровеносную систему проникали разные странные вещества – вам, к примеру, известно, что такое киф?
– Понятия не имею.
– Ваше счастье. Коротко говоря, срок в утробе стал для меня адом, но как только я исторгся наружу, оказалось, что и более крупная арена ничем не лучше. Я не хочу, разумеется, жаловаться, я просто пытаюсь внушить вам мысль…
– Нет-нет, – сказал сэр Роже. – Продолжайте. Я предполагаю, мы должны выполнять сейчас миссию поиска и уничтожения противника, однако ваши соображения меня крайне интересуют.
– Ну и молодец, – сказал Синий Рыцарь. – Основное противоречие, которое я засек – или чувствовал, что засек, – относилось к сфере ценностей драматических. Рай, Грехопадение, возвращение в Рай – это не история. Слишком симметрично. Нет поворотов сюжета. Просто Рай – чпок, Падение – чпок, и снова Рай – чпок. А у меня было очень сильное ощущение, провидение, если угодно, что если Рай и обретать снова, там должна быть музыка Дариюса Мийо и фрески итальянских футуристов.
– Но нам же есть к чему стремиться, – сказал сэр Роже. – Это же здорово – когда есть к чему стремиться.