Ланглуа спустился из своей комнаты в кафе, где потеплее, выкурить свою трубку.
Вы, кстати, тоже все были там: полевые работы закончились, можно было играть в карты.
А Ланглуа сел верхом на стул у окна. Я дала ему время докурить трубку и подсела к нему с корзинкой для рукоделия, где лежала пара его носков, которые надо было заштопать.
Я говорю: «Папаша Ламбер, давайте-ка разожгите печку».
Папаша Ламбер начал орудовать кочергой. Скоро печка загудела. А снег все валил.
— Я собираюсь жениться, — сказал мне Ланглуа.
(Я в это время рылась в корзинке, искала деревянное яйцо для штопки.)
— Хорошая мысль, — говорю ему.
— Это будет хорошая мысль, если ты этим займешься, — сказал он.
— Мне заняться? Как это так?
— Найди мне кого-нибудь.
(В этот момент я отматывала шерстяную нитку.)
— А вообще-то это для чего? — спрашиваю я.
— Да вообще-то…
(Тут мы уже могли в полной мере оценить работу папаши Ламбера, который мастерски растопил печку, раскалил ее как надо).
— Есть у меня одна мыслишка, — говорю я.
— Я так и знал, — говорит он.
— Но хотелось бы знать сперва твою идею.
— Ты знаешь ее, — говорит он. — Я хочу жениться.
— Ты кому-нибудь уже об этом говорил? — спросила я.
— Нет.
— Госпоже Тим?
— Нет, нет.
— Прокурору?
— Тоже нет.
— А почему мне сказал?
— Мне показалось…
— Что показалось?
— Что ты лучше знаешь, что мне нужно.
— Возможно, — говорю.
— В моем возрасте… — сказал он.
— Видели мы и постарше, — говорю.
— Да и я тоже, — говорит он.
— Надо знать хоть, в каком вкусе ты хочешь.
— Не важно, в каком вкусе. Одно условие: она не должна быть вышивальщицей, — сказал он и повернул стул так, чтобы сидеть ко мне лицом.
Я некоторое время работала иголкой между петельками носков, потом подняла голову, сняла очки и потерла веки, чтобы удобнее было смотреть ему прямо в лицо (вернее, то, что я называю «смотреть в лицо») сквозь пальцы.
— Естественно, — говорю я.
— Почему естественно? — спрашивает он.
— Тебе ничего вышивать не надо, — говорю ему.
— Да, приблизительно так, — отвечает он.
— А ты останешься здесь? — спросила я.
— Бунгало, — отвечал он. — Это не противоречит твоей мыслишке? — спросил он, поскольку я молчала.
— Вполне, — отвечала я.
— Чтобы она не была вышивальщицей, — сказал он еще раз, — или что называют «досточтимой супругой».
— А как ты себе представляешь досточтимую супругу? — спросила я.
— Портрет в рост, — ответил он.
— Согласна, — сказала я.
— Я оштукатурю стены, — сказал он. — Так будет чище и теплее, но мне не нужен человек, гордящийся своим домом.
— У тебя будет хороший интерьер, — говорю я.