- В самую лучшую гостиницу!
И очутился не просто в лучшей в городе, но прямо-таки в отличной гостинице, достойной любого европейского города: дорогая и удобная мебель, предусмотрительная, но не навязчивая прислуга и соответствующие цены.
В ту пору в Бухарест приезжало много русских, и не только беглых революционеров, но и видных военных, генералов и штабных офицеров и крупных чиновников.
По причине моей молодости мне отвели далеко не лучший номер, но и тот, что мне достался, оказался совсем не плох. Небогатые дворяне почему-то часто стараются выглядеть выше своих возможностей. У меня не было нужды выдавать себя не за того, кем был я на самом деле. И все же я ничего не имел против того, чтобы служащие отеля посчитали меня обеспеченным русским путешественником.
Прежде чем отправиться на условленную встречу с Ботевым, я решил зайти в гостиницу сменить дорожный костюм на строгий сюртук.
- Ваш багаж привезли, сударь, - поспешил сообщить портье, когда я подошел к нему за ключом от номера. - Баулы наверху, а ключ я отдал вашему приятелю, которого вы просили обождать вас у себя в номере.
Однако я никого к себе не приглашал! На мгновение мелькнуло: уж не Ботев ли это? Но даже мимолетное впечатление не позволяло заподозрить его в такой бесцеремонности. Впрочем, долго гадать не приходилось.
Памятуя о своем возрасте, я степенно поднимался по лестнице. Вот и мой номер. Я взялся за дверную ручку, дверь не поддавалась. Номер был заперт изнутри. Пришлось постучать.
- Кто там? - услышал я из-за двери.
- Откройте! - крикнул я, раздражаясь. - Немедленно откройте!
Человек, находившийся в комнате, помедлил, затем замок щелкнул и дверь распахнулась.
Передо мной стоял...... князь Меликов, тот самый господин, который в поезде спас мой саквояж.
- Павел Петрович! - воскликнул он, протягивая ко мне обе руки, и торопливо, не давая опомниться и не позволяя мне раскрыть рта, зачастил:- Я сразу догадался, что вы можете остановиться только в этой гостинице. Я не мог открыться вам в пути, но теперь, когда мы с вами почти достигли цели, мне незачем перед вами таиться...
Он сыпал слово за словом, как трещотка. Все, что он говорил, было выспренно, театрально и не могло мне понравиться. Вроде бы чувствовалось стремление показаться любезным, однако какая-то неприятная хрипотца портила впечатление от его речи.
Преодолевая некоторое смущение, я перебил его:
- Почему вы не дождались меня в вестибюле? И для чего заперлись в номере?
- Очень просто, - ничуть не смущаясь, отвечал мой нежданный гость.- Я не хотел привлекать к себе внимания. А заперся, чтобы никто из посторонних не застал меня в вашей комнате. Для этого есть причины.
Слова его не сходились с тем, что он говорил портье. Но у меня не было нужды уличать его в противоречии, тем более что ему я был обязан возвращением своего саквояжа. И я объяснил себе его поведение заурядной бесцеремонностью.
Держался он весьма непринужденно и всячески старался развеять неприятное впечатление, произведенное своим непрошеным вторжением.
- Может быть, сядем? - предложил он, точно был здесь хозяином, и опустился в кресло.
Тем временем я заметил у двери свои баулы, в которых находился мой гардероб. Но присутствие чужого человека мешало мне заняться своим туалетом.
- Ну как, больше вас не пытались обокрасть? - весело спросил князь, перехватив мой взгляд на саквояж, валявшийся на ковре перед кроватью.
Напоминанием об оказанной услуге он как бы обязывал меня быть любезным.
- Каким образом вы здесь, в Бухаресте? - спросил я, невольно вступая в разговор.
- Да тем же манером, что и вы, - охотно отвечал князь. - До Журжево пароходом, а затем поездом.
- Но зачем? - продолжал я расспрашивать. - Здесь вы зачем очутились?
- Затем же, зачем и вы, - улыбался князь. И вдруг, сделав таинственное лицо, выдохнул хриплым шепотом: - Теперь-то могу вам объявить: я бежал с каторги.
- С каторги? - удивился я. - С какой каторги?
- Из Сибири, - продолжал князь. - Должен вам признаться, я - нигилист, был приговорен к каторжным работам, бежал, пробираюсь в Женеву.
- Но почему вы мне...
- Я вижу в вас порядочного человека и даже хочу просить связать меня со здешними революционерами.
- Но я сам...
- Не будете же вы отрицать знакомства с господином Каравеловым?
- А откуда вам это известно? И чем я могу...
- Можете, очень даже можете. К господину Каравелову вхожи многие из тех, кто мог бы способствовать моей поездке в Женеву.
И князь-нигилист принялся рассказывать о своих революционных похождениях: о том, как он состоял в тайном обществе, как они собирались низвергнуть монарха, как был судим, с какими опасностями бежал из Сибири и как жаждет воссоединиться со своими единомышленниками.
Все это было тем более странно, что говорилось малознакомому человеку, никак не связанному с революционерами.
- Но для чего вы мне это рассказываете? - пролепетал я в ответ. - Я был далек от революционеров в России, далек от них и сейчас. Единственно, чего я хочу, это послужить делу освобождения славян.
- Но ведь вы бываете у Каравелова?
- Каравелов посвятил себя служению Болгарии.
- А вы знаете, кто у него бывает?
- Нет.
- Вот то-то и оно!
Князь имел на меня какие-то виды, но я не мог разобраться какие.
- Вы не могли бы рекомендовать меня Каравелову? - неожиданно спросил он.
- Я недостаточно с ним знаком, - даже опешил я.
- Ну, Бог с вами, - добродушно согласился князь. - Придется самому поискать нужных людей.
Я ждал, когда он откланяется. Князь понял это и поднялся с кресла.
- Если я могу быть вам чем-то полезен... - он протянул мне руку. - Вы позволите вас навещать?