И исчез так же таинственно, как появился.
Тем вечером я долго не мог заснуть. Странный все-таки тип Флореску. Он производил двойственное впечатление: с одной стороны - мелочность и фанфаронство, с другой - какая-то одержимость и уверенность в себе.
Утром я пошел в типографию за свежим номером "Свободы" и встретил там Ботева.
- Вчера у меня был Флореску, - сообщил я ему. - Не могу понять, что ему от меня надо.
- Что-нибудь да надо, - сказал Ботев. - А что он вам предлагал?
- Предлагал вступить в какую-то "Народную расправу".
- Он что, в Россию вас собирается посылать?
Ботев, видимо, знал, о чем вел речь мой вчерашний посетитель.
Я, впрочем, ничего не понимал и откровенно признался Ботеву:
- Не знаю, кто такой этот Флореску, но мне он не нравится, и мне непонятно, что может вас связывать с ним.
Ботев снисходительно поглядел на меня.
- Он может вам нравиться, может не нравиться, но это настоящий революционер. Известный не только в Бухаресте. В России, кстати, многие его знают. Я познакомился с ним два года назад. Его настоящее имя - Сергей Нечаев.
Мне, однако, это имя ничего не сказало.
- Неужели не слышали? - удивился Ботев. - О нем писали все русские газеты.
Тут я вспомнил. Года полтора назад газеты действительно писали и о Нечаеве, и о нечаевцах. Он будто создал в Москве какую-то тайную организацию и, опасаясь разоблачения, вместе со своими сообщниками убил студента Иванова. Сообщников судили, а зачинщик бежал за границу.
- Это который убил студента Иванова?
- Да, он утверждает, что Иванов оказался предателем. - Ботев чуточку помолчал. - Он действует чересчур конспиративно, но это истинный революционер. Агенты царского правительства охотятся за ним по всей Европе. У него железная воля и неукротимая энергия. Он друг Бакунина и Огарева, и у него есть чему поучиться.
Ко времени нашего разговора Бакунин и Огарев порвали отношения с Нечаевым. Но Ботев об этом не знал, как не ведал о том и я. Нечаев же, само собой, ничуть не стремился распространяться на сей счет. Что-что, а подавать себя в выгодном свете он умел.
- А как он очутился в Бухаресте? - полюбопытствовал я.
- Ему грозила смертная казнь, - объяснил Ботев. - Он бежал в Германию, оттуда в Париж. Но его и там выследили агенты царской охранки. И вот теперь он скрывается в Румынии. Да и Россия отсюда ближе. К сожалению, у него нет необходимых средств - обычная беда всех революционеров. Думаю, что здесь он долго не задержится. У него есть возможность достать деньги...
Люди - не боги, пророчествовать им не дано. Все произошло иначе, чем предполагал Ботев, веривший, что Нечаев вернется в Россию делать революцию.
- Надежда найти средства для борьбы никогда не должна покидать революционера, - продолжал Ботев. - Любен задыхается от отсутствия денег, но не прекращает издавать "Свободу". Не хватает денег и на подготовку восстания в Болгарии, но мы их найдем...
- Не зайдете ко мне? - обратился я к нему. - Я хочу вам кое-что показать.
Ботев согласился.
- Вы квартируете у Добревых?
Он у меня еще не бывал, я не говорил ему, где квартирую, однако, оказалось, он знал, где и у кого я живу.
В тот день стояла переменчивая погода, небо хмурилось с самого утра. Но стоило нам выйти на улицу, как ветер разогнал осенние облака и засияло солнце. Оно, похоже, хотело сопутствовать Ботеву.
Придя ко мне, Ботев пошел поздороваться с Йорданкой. Выходило, он ее знал. И по нескольким словам, брошенным им вскользь о самом Дамяне, я утвердился в предположении, что тот в своих разъездах по Болгарии занимается не одной лишь коммерцией, но и выполняет поручения комитета, председателем которого был Любен Каравелов.
За стенкой раздался смех Ботева и - о чудо! - смех молчаливой Велички. Девушка смеялась так легко и охотно, что я не без зависти подумал о том, что никакой женщине не устоять перед Ботевым. Правда, я не замечал, чтобы сам Ботев отдавал предпочтение какой-то женщине.
Вскоре Ботев вернулся. Тем временем я успел достать из баула свой секретный пояс с кредитными билетами, который давно уже не носил на себе.
- Здесь около двух тысяч рублей, - сказал я, протягивая пояс своему гостю. - Хочу помочь вашему делу.
- Они понадобятся вам самому.
- Я недавно получил перевод из дома.
- Спасибо, но я не возьму, - возразил Ботев. - Вы еще в стороне от нашей борьбы. Поберегите их. Я собираюсь просить вас помочь в одном деле, и тогда они вам самому еще пригодятся.
Я больше не настаивал. Ботев лучше знал, что стоит делать и чего делать не надо. Обращаться же к нему с преждевременными расспросами не следовало, всему свой час.
Тут мне вспомнилась просьба, с какой обратилась ко мне в Балашовке Анна Васильевна Стахова.
- Вы знаете, у меня ведь есть еще и бриллианты, - внезапно сказал я, движимый каким-то еще не очень ясным мне самому побуждением.
Ботев удивленно глянул на меня:
- Какие бриллианты?
Я рассказал ему о серьгах и как они у меня очутились.
- Я хотел бы найти Елену. Спрашивал Каравелова, он заявил, что это невозможно. Но, может быть...
- Любен прав, - подтвердил Ботев. - Сколько прошло с той поры лет? Даже если она в Болгарии, то давно уже затерялась.
Вот когда в нем сказался поэт! Он мечтательно смотрел куда-то сквозь стены комнаты. Глаза его затуманились. Полагаю, его тронул мой рассказ. Он думал о любви. О настоящей большой любви. О чужой, о своей - кто знает!
Прошла минута. Минута раздумья. Внезапно Ботев оживился.
- А ведь, быть может, я вам и помогу, - сказал он. - Есть человек, который знает в Болгарии все и всех. Он способен найти иголку в стоге сена, но раньше найдет нужный стог среди тысячи других. Я познакомлю вас с ним при случае.
- А будет этот случай? - спросил я.
- Не могу точно сказать, - Ботев улыбнулся, - но человек этот должен появиться в Бухаресте. Это замечательный человек, - добавил он чуть погодя. - Если он вам не поможет, то, думаю, не поможет уже никто.
Он так и не назвал мне ни имени, ни времени, когда я смогу увидеть этого человека. Впрочем, я уже начал понимать, что одна из главных черт революционера - умение ждать.
Зато мне не пришлось ждать другой встречи.