- На очную ставку?
- Полиция хотела, чтобы я опознал Флореску.
В голосе Паничкова прозвучала тревога:
- И вы... опознали?
- Опознал. - я не удержался и спросил: - Но ведь это же не Флореску?
- Вы же сами сказали, что опознали Флореску.
- А настоящий, ну, тот, другой Флореску?
- Не понимаю... Но это не важно. Пока же мне поручено передать, что вы можете возвращаться в Бухарест.
...И я вновь очутился у Добревых. Йорданка и Величка встретили меня как родного. Все в моей комнате находилось на месте. Верхняя одежда - на вешалке, белье постирано и выглажено, книги аккуратно сложены, обувь начищена и поставлена у стены.
Следом за мной зашла Йорданка, узнать, все ли нашел я в порядке.
- О! - только и смог я сказать.
- Набойки бы надо набить, - сказала она, заметив мой взгляд, брошенный на стоптанные ботинки. - Хотела отдать их сапожнику, да засомневалась, будете ли вы их носить.
У меня даже сердце защемило.
- Я их почти не ношу, но они дороги мне как воспоминание, - сочинил я.
Долго ли еще придется мне хранить стаховские бриллианты?! Я швырнул ботинки на дно баула и отправился с визитом к Каравеловым.
Они встретили меня с неизменной приветливостью. Но сам Любен выглядел озабоченнее, чем обычно.
- Вам еще не наскучило здесь? - спросил он, имея в виду мое затянувшееся пребывание в Румынии.
- Нисколько, - возразил я. - Хотя мне еще больше хочется побывать в Болгарии.
Каравеловы расспросили меня о Браиле, о настроениях живущих там болгар, о Ботеве.
Я поделился впечатлениями, не распространяясь о поручениях Ботева, которые довелось выполнять.
Как и раньше, вечером в этом доме оказалось многолюдно. Разные люди сошлись в столовой, по-прежнему пили крепкий турецкий кофе и дешевое крестьянское вино, по-прежнему среди гостей то и дело возникали и гасли споры. Гости, и даже не гости, а собиравшиеся у Каравелова единомышленники вели себя как и шесть или семь месяцев ранее и, должно быть, как два или три года назад. В то же время чем-то нынешнее собрание все же отличалось от предыдущих. Мне показалось, в воздухе над присутствующими висело ощущение приближающейся грозы.
Каравеловых я покидал, когда расходились самые засидевшиеся посетители. Шел по опустевшим улицам ночного города и уже никого не боялся. Я привык к Бухаресту.
...Безделье располагало ко сну, проснулся я поздно. За окном сиял весенний день. Вскочил с кровати, распахнул оконные рамы, и в лицо повеяло слабым ароматом отцветающих абрикосов. По всей улице, где я жил, за каждым домом росли абрикосы, и каждой весной розовая пена цветов разливалась по всему Бухаресту.
Неодетый, в нижнем белье, я стоял у окна, когда в дверь ко мне постучали. Я поспешно нырнул под одеяло.
- Павел, - раздался за дверью глуховатый нежный голос Велички, но тут же она поправилась и назвала меня на русский лад, - Павел Петрович, доброго утра! К вам гость...
Она спешила меня предупредить, но гость уже сам появился передо мной. Христо! Вот уж кого не ждал!
- Одевайтесь!
Но я и сам вскочил, было стыдно, что меня застали в постели в столь поздний час.
- Господи, как я рад, - бормотал я, просовывая руки в рукава рубашки. Как вам удалось выбраться из тюрьмы? Не думал, что вас так скоро выпустят...
- А за что им меня задерживать? - весело отвечал Ботев. - Я не совершил никакого преступления.
- Но ведь за что-то вас посадили!
Ботев рассмеялся:
- Превентивный арест. С той стороны границы за мной следят ревностнее, чем местная полиция. Русские агенты уверяли своих румынских коллег, что опаснейшие преступники ускользают от них лишь благодаря мне.
- Они имели в виду Нечаева?
- Флореску! Не так уж трудно было установить подлинное имя владельца этого паспорта.
- Но Флореску, которого мне показали в тюрьме, оказался Мелединым.
- Теперь он владеет паспортом Флореску.
- И его выдадут русской полиции вместо Нечаева?
- Зачем? Меледина освободили вместе со мной. Этот Флореску им не нужен. Он даже в Одессу съездит по этому паспорту, чтобы успокоить полицию.
- А Нечаев? - я тут же прикусил язык: правила конспирации не позволяли задавать лишние вопросы.
Но Ботев счел возможным ответить:
- Когда стало очевидно, что Нечаев обнаружен и румынская полиция намерена выдать его царским властям, мы выпустили на сцену нового Флореску.
- Его нетрудно было опознать.
- Однако вы этого не сделали.
- Едва не сделал, - признался я.
- Едва - не считается.
- Но ведь Нечаева все равно будут искать по всей Румынии.
- Думаю, он давно уже где-нибудь в Женеве или Цюрихе.
Так закончилось пребывание Нечаева в Румынии. Поэтому я поставлю здесь на Нечаеве точку. Хотя, не буду лгать даже в малости, однажды в одном из разговоров с Ботевым мне случилось вернуться к имени Нечаева. Но продолжу по порядку.