В августе Ботев вошел в состав Болгарского революционного центрального комитета. Он предполагал, что объединение усилий всех руководителей ускорит подготовку всенародного восстания. Но ничто не могло преодолеть безучастность разочарованного, растерянного, безразличного после гибели Левского Каравелова. В сентябре вышел последний номер "Независимости". Каравелов прекратил издание газеты, которая определяла направление борьбы.
Горе согнуло Каравелова и выпрямило Ботева. Ботев намерен выпускать новую газету. Не в силах справиться со всеми обязанностями, которые взвалил на себя, он вынужден расстаться со школой. Тем более что впереди его ждут поездки. Множество поездок. И ближних, и дальних. В октябре Ботев уходит из училища. Свое место учителя он передает младшему брату Стефану.
В декабре выходит первый номер ботевской газеты - выстраданное и выпестованное "Знамя". Он и издатель, и редактор, и автор.
Одновременно Ботев выпускает настенный календарь на 1875 год. Каждая заметка в нем, каждая выделенная дата зовут на борьбу. И конечно - стихи Ботева. Среди них самое яркое посвящено памяти Димитра Хаджи, воеводы одной из болгарских чет, погибшего в 1868 году в бою с турками. "Жив еще, жив он! - восклицает поэт. - Кто в битве пал за свободу, тот не погиб, природа его оплакивает, а люди слагают о нем песни!"
Ранней весной произошло событие, внешне ничем не проявившееся, но я хорошо понимал его глубину. Произошел разрыв между Каравеловым и Ботевым.
Обычно я заходил к Каравеловым если и не каждый день, то через день это точно. Хотя бывать у них в последнее время было не так и приятно. Наташа оставалась приветливой и гостеприимной, но сам Любен становился все нелюдимей и раздражительней. В один из мартовских дней я заглянул к ним. Оба, и Любен, и Наташа, были мрачны. Вопреки обыкновению, она не предложила даже кофе.
- Что с вами? - спросил я ее.
Она не ответила.
- Что-нибудь случилось?
- У нас был Христо, - выговорила она.
- Что с того? - я был в полном недоумении.
Христо захаживал к ним все реже, но все же захаживал. И я не мог понять, почему на сей раз его посещение привело Каравеловых в такое расположение духа.
- У нас нет с ним согласия ни по одному вопросу, - произнес Любен, скорее обращаясь к самому себе, нежели ко мне.
Я не знал, по какому поводу возникли у них разногласия сегодня. Да и мне ли было быть им судьей. Я, разумеется, промолчал.
- Незачем лезть головой в петлю, - раздраженно сказал Любен. - Вы согласны со мной?
- Не знаю, о чем идет речь, - сказал я, поняв, что отмолчаться не удастся, но стараясь говорить возможно более мирно. - В последнее время вас трудно понять, в то время как Христо...
- Я наперед знаю, у вас прекрасные отношения с Христо и вы будете держать его сторону! Думаю, вам вообще незачем у нас бывать!
Мне отказывали от дома. Жаль было терять Каравеловых. Однако в выборе колебаться не приходилось. Я молча поклонился и повернулся к выходу. Наталья нагнала меня у двери.
- Павел Петрович, голубчик, не обижайтесь, - торопливо заговорила она. - Любену очень плохо, он устал, у него не осталось сил.
Я молча пожал ей руку.
Дома меня ждала Величка.
- Павел, - прошептала она, - приехал отец.
Она отступила, пропуская меня вперед.
Хозяин дома сидел у себя в горнице и лениво попыхивал трубкой.
- С приездом, Дамян Атанасович, - поздоровался я.
В Болгарии не принято называть людей по отчеству, но я узнал от Велички имя ее деда и нарочно так обратился, следуя русскому обычаю.
- Здравствуй, Павел.
Добрый знак. Он обратился ко мне на "ты", значит, не считал меня посторонним.
- Вы слышали?
- Слышал.
- Мы любим друг друга.
- Ты что же, - спросил Дамян, - хочешь увезти ее в Россию?
- Как скажете, - ответил я. - Как вы решите, так мы и поступим.
Моя покорность ему, кажется, не понравилась.
- Решать не мне, а тебе. Теперь ты принимаешь на себя заботу о Величке.
Я растерялся.
- Чего молчишь? - спросил Дамян с усмешкой и тут же определил наше будущее: - Поживете пока в Бухаресте. Освободим Болгарию, тогда будет видно, потянет тебя на родину или нет.
- Значит, вы согласны? - спросил я с замиранием сердца.
- Величка! - в ответ на это позвал Дамян дочь. - Где ты там?
Сперва показалась Йорданка, затем возникла в дверях и смущенная Величка.
- Поближе, - подозвал дочь Дамян, поднимаясь с оттоманки, и приказал жене: - Неси-ка сюда святого Тодора.
Йорданка вынесла из спальни старинную икону.
- На колени, - произнес Дамян.
Величка тотчас опустилась перед отцом и потянула меня за руку.
- Не знаю, веришь ты или нет, сам-то я не очень в него верю, - сказал Дамян. - Но таков обычай. И не нам его нарушать. - Он перекрестил нас иконой. - Да благословит вас Бог!
Величка поцеловала отцу руку, взглянула на меня, приглашая сделать то же. Я смутился.
- Ладно, будь здрав и так.
Я чувствовал себя на седьмом небе. Последнее препятствие на пути к Величке, если только ее отца можно было посчитать за препятствие, преодолено: он, как и Йорданка, дал согласие. Дело оставалось за малым - за свадьбой.
Впрочем, со свадьбой Дамян советовал повременить.