Доктор Судзиловский тоже выпивал вместе с четниками. Очень примечательной фигурой был этот доктор Судзиловский. Родом с Могилевщины, он учился в Киеве, входил в кружок, участники которого только физический труд считали нравственным и собирались в Америку, намереваясь организовать там коммуну по коллективной обработке земли. В 1873 году Судзиловский отправился на заработки в Швейцарию, там прокладывали туннель через Сен-Готард, строили железную дорогу. Когда вернулся в Россию, кинулся спасать умирающих в Самарскую губернию, где свирепствовал голод. Преследуемый полицией, бежал в Лондон, стал ярым сторонником Первого интернационала. Потом его занесло в Бухарест. Он был убежденным сторонником революции, где - в России, Польше или Болгарии - для него не имело значения.
Тут же на низеньком табурете посреди комнаты сидел Ботев.
Я примостился возле двери, потому как был здесь лишь гостем. Другие собирались в бой, а меня с собой не брали, хоть я и рвался пойти.
Когда я вошел, Ботев выговаривал четникам:
- Эх, Тодор, Тодор! Да и вы, Атанас и Генчо, не лучше. Куда вас понесло в такой момент? Что было, если вас не отпустили бы?
Я догадался, о чем шла речь. Опять парни навестили какого-нибудь болгарина или грека из тех, кто побогаче, попросили у него "милостыни" на божье дело...
Хыши не раз появлялись непрошеными гостями то у того, то у другого торговца. Просили поддержать святое дело оружием и деньгами. Просили сдержанно, внешне доброжелательно, однако в их словах проскальзывала скрытая угроза. Оружия им не давали, откуда было его взять, откупались деньгами. А после ухода гостей жаловались в полицию.
- Прости их, Христо, - сказал кто-то рокочущим басом.
- А что еще остается? - Ботев усмехнулся. - Не оставлять же их здесь!
"Не оставлять?" - мелькнуло у меня.
- Пора, пора, - сказал он.
Все поняли, что это означает, один я спросил:
- Далеко?
- Далеко, Павел Петрович, - негромко и мечтательно произнес Ботев.
Это был необычный вечер. Все будто чего-то ждали и с особым вниманием прислушивались к Ботеву.
- Мы собрались здесь, братья, в последний раз, - не спеша произнес Ботев, как бы продолжая начатую речь.
Ботев не часто так обращался к четникам. Думаю, в последние дни перед походом он на самом деле с ними сроднился. Он называл четников братьями, и это были для него не только слова.
- Завтра все отправляются вниз по Дунаю, каждый ждет "Радецкого" на той пристани, где ему назначено...
Он поискал меня глазами.
- Прощаемся мы сегодня, Павел Петрович. Теперь нескоро увидимся.
Я понял, что чета выступает в поход. Где и когда, я не знал, но ясно со дня на день.
Меня удивило отсутствие Филиппа Тотю - Ботев часто говорил, что хочет видеть во главе своей четы старого гайдуцкого воеводу, - ему самое время было находиться среди четников.
- А где же Тотю? - негромко спросил я Ботева, стараясь не привлекать к своим словам ничьего внимания.
Но Ботев не собирался держать в секрете причину отсутствия старого воеводы.
- Уклонился старик, устал, - громко ответил Ботев. - Говорит, подождем год-другой, Россия сама за нас вступится.
- Она вступится, - сказал Апостолов. - Только повод ей нужен для того, чтобы вступиться!
- Причин для вмешательства сколько угодно! Но мы сами-то должны быть впереди! Болгария - наша родина...
Как он это сказал!
- И кто поведет чету? - спросил Судзиловский, хотя заранее предвидел ответ.
Ответили на вопрос сами четники.
- Христо! Христо! - закричали они. - Христо нас поведет!
И это было не только справедливо, всем было ясно, кому должно предводительствовать ими.
Тем вечером говорили преимущественно о практических деталях предстоящего похода - где садиться на пароход и где высаживаться, как распределить и как упаковать оружие, что брать из припасов и на что надеяться после высадки. Короче, это уже были люди дела или быстро становились таковыми. Все горели желанием вступить скорее в бой и отомстить угнетателям за мучения своего народа...
Ботев, умело направляя разговоры разгоряченных голов, не забывал и о другом, не менее важном.
- Помните, - наставлял он четников, - со слугами султана расправляться надо немилосердно, но ни в коем случае не посягать на жизнь мирных турок, они такие же страдальцы, как и мы.
Сейчас, когда я пишу эти строки, вспоминая обыденность картины того вечера, думаю, что, глядя на этих людей, никто не мог бы сказать, что эта, такая обычная для них, встреча - последняя, и каждый тем не менее мог предположить, что эта встреча - последняя.
...Наконец доктор Судзиловский извлек из кармана жилета пузатый брегет, хранимый им пуще собственного глаза, нажал пружинку, и часы прозвонили "длинь-длинь".
- Не пора ли, господа, - обратился ко всем доктор, - расходиться? Вам и выспаться не помешает, прежде чем вы выступите против султана.
Вместе с Димчевым, если мне не изменяет память, он вышел из комнаты и вернулся с подносом, уставленным стаканами. А Димчев внес бутыль с вином. Судзиловский, смею полагать, не очень верил в удачу будущего предприятия, но проститься хотел как положено.
Разлили вино, подняли стаканы.
- Тебе слово, Христо!
Ботев поднял наполненный до краев стакан.
- За вас, братья! Что вам сказать? Среди нас нет кое-кого из тех, кому надо бы здесь находиться. Ничего не поделать, так случается часто. Большие люди нередко занимаются мелочами, а большие дела делаются маленькими людьми. За нас, братья!
Выпили. До дна. И, не торопясь, пошли к выходу.
Во дворе я подошел к Ботеву.
- Простите, Павел, тороплюсь, - извинился он. - Нам не удастся поговорить дорогой.
Тут к нему подошли несколько четников, среди них были Войновский и Апостолов. Видимо, Войновский хотел о чем-то спросить Ботева или даже спросил, но тот оборвал его:
- Все. Хватит! Все вопросы решены, цель намечена, время и место определены. Так что теперь нужна уже не молитва, а мотыга.
Звездная южная ночь обливала нас призрачным голубоватым светом. Из плодовых садов наплывал аромат цветущих деревьев. И посреди этого сказочного сияния и сумасшедших запахов стоял удивительно спокойный, высокий, красивый, статный, сильный Ботев. Все было именно так...