- Вот это более или менее подойдет, - одобрил Шварцкопф.
Он раскрыл свой чемоданчик, взглядом примерился к серьгам и острой стамеской принялся выдалбливать в каждом каблуке по углублению.
- Теперь я попрошу шелковую тряпку и немного постного масла.
Я пожертвовал своим шейным шарфом, а масло мы взяли из лампадки перед иконой.
Шварцкопф вырезал лоскуток, обмакнул в масло, обвернул серьгу, закатал в комочек вара и сунул в отверстие; то же проделал он и со второй серьгой. После чего придавил вар заплатками из кожи, приколотил тончайшие набойки и напильником сточил кожу на каждом каблуке.
- Что поделаешь, вы стаптываете обувь, - посочувствовал мне Шварцкопф. - Теперь я вас попрошу обуться и пройтись по Сретенке до Сухаревой башни и обратно, а мы пока посидим с доктором у вас в номере.
Я прошелся, вернулся. Шварцкопф осмотрел мои ботинки, еще раз провел напильником по каблукам, поскреб каблуками об пол и удовлетворенно улыбнулся.
- Никому в голову не придет, что в них что-то спрятано. Желаю вам приятного путешествия.
- Сколько мы должны? - осведомился мой приятель.
Шварцкопф подумал.
- За модные дамские туфли, учитывая мою квалификацию, я получаю червонец. За время, которое я потратил на эту операцию, я сшил бы один туфель. Следовательно, вы должны пять рублей.
Я протянул мастеру золотой. Шварцкопф покачал головой.
- Золотой, но в два раза меньше, лишнего мне не надо, пять рублей.
Он и здесь оказался педантом.
Мы проводили его и принялись рассматривать ботинки: каблуки явно нуждались в ремонте, их незачем выстукивать, а отвинчивать там просто нечего.
......На вокзале меня провожали мой приятель и трое болгар, они решили проводить русского энтузиаста, отправляющегося в центр болгарской эмиграции.
До Одессы я доехал вполне благополучно, если не считать одного странного и забавного происшествия.
Ехал я поездом по недавно проложенной железнодорожной трассе Москва-Курск, Курск-Киев, Киев-Одесса. Ехал вторым классом - не хотел бросаться деньгами. Попутчиков по купе у меня не было до самого Киева. Где-то около Серпухова я отправился в туалет умыться перед сном. Возвращаюсь, моего саквояжа нет. Туда, сюда, вверх смотрю, вниз - исчез. Иду к кондуктору.
- В купе никто не заходил?
- А что случилось?
- Пропал саквояж.
- Не может того быть.
Кондуктор тоже осмотрел все купе.
- Некому вроде бы взять...
Кондуктор заметался по вагону... Неприятность!
От огорчения ведь не будешь выпрыгивать из вагона, неприятно, но придется перетерпеть.
После Тулы, когда я лежал, пытаясь заснуть, хотя сон не шел, меня не покидала досада, в дверь купе вежливо постучали. Я отодвинул задвижку. В дверях стоял кондуктор, а позади него какой-то черноусый господин в канотье и светлом летнем пальто. Кондуктор протягивал мне саквояж.
- Ваш?
- Мой!
- Благодарите этого господина.
Господин тем временем уже протискивается в купе и без приглашения усаживается на противоположный диван:
- Сажусь в Туле, а навстречу мне из вагона очень уж подозрительный тип. Торопится, оглядывается, в руках саквояж. Я сразу понял, что здесь что-то нечисто. Цап за саквояж: ты куда? А он рванулся и был таков! Вхожу в вагон, спрашиваю: "У пассажиров ничего не пропало?" Ну и как видите...
Мне оставалось только благодарить.
- Проверьте, все ли на месте.
- Теперь это уже не имеет значения.
- Все же проверьте.
Господин настаивал, я открыл саквояж. Как будто в нем копались, но все вроде на месте.
- Ну, я очень рад, - сказал господин. - Разрешите отрекомендоваться: князь Меликов.
Пришлось назвать себя.
- Далеко следуете?
- В Одессу.
- Приятное совпадение. Надеюсь, еще встретимся...
Господин откланялся. У него явно военная выправка, хотя он и в штатском. Не знаю почему, но что-то в нем мне не понравилось. Не столь любезен, сколь развязен, границ вежливости как будто не переходит, но меня не покидало ощущение, что держится он со мной, человеком, ему не знакомым, слишком уж запанибрата.
Больше князь Меликов не появлялся, хотя на вокзале в Одессе мне показалось, что он мелькнул среди толпы, но, возможно, я и ошибся.
Суета на перроне вокзала царила неописуемая: дамы в пестрых платьях, дети, офицеры в белых кителях, господа в котелках, орава крикливых носильщиков. Через минуту я уже сидел в извозчичьем фаэтоне, а расторопный комиссионер одной из одесских гостиниц, покачиваясь на ступеньке экипажа, соблазнял меня местными развлечениями.
Одесса была суматошна, кипуча, весела. Съехавшиеся со всей России любители фруктов и моря заполняли город.
Мне не стоило большого труда устроить свое путешествие по Дунаю. Билет на пароход приобрел все тот же комиссионер. А формальности не доставили больших хлопот: паспорт был в порядке, и румынские, сербские и австрийские визы, позволяющие делать остановки во всех придунайских городах, незамедлительно украсили мой паспорт. Консулы дунайских государств больше были негоциантами, нежели чиновниками, поэтому получение виз сопровождалось подробными и настойчивыми советами, в каких гостиницах останавливаться и в каких ресторанах обедать.
Одесса издавна слыла колонией состоятельных болгарских коммерсантов, и, следуя полученным в Москве напутствиям, перед отъездом на Балканы я зашел к одному из таких богачей, господину Тошкову. Контора сего хлебного торговца скорее напоминала респектабельный банк: зеркальные стекла в окнах, мягкие кресла для посетителей, деловая тишина, нарушаемая лишь, другого слова не подберешь, музыкой шелеста бумаг.
Я попросил доложить обо мне. Визитная карточка и хороший костюм произвели впечатление, минут через пять меня пригласили в кабинет.