В сенях шум, будто кто-то вскочил, внезапно разбуженный. Опять, видно, гости - Краффт, наверно...
Прокоп даже не обернулся от спиртовки, когда скрипнула дверь.
- Милый, милый, - донесся шепот.
Прокоп пошатнулся, схватился за стол, повернул голову, как во сне. Княжна стояла, прислонившись к притолке, бледная, с неподвижными темными глазами, и прижимала руки к груди - хотела, должно быть, унять безумствующее сердце.
Двинулся к ней, дрожа всем телом, коснулся пальцами ее щек, плеч, словно не мог поверить, что это - она. Она положила холодные трепетные пальцы ему на губы. Тогда он рывком распахнул дверь, выглянул в сени. Хольц исчез.
XXXIII
Княжна словно окаменела; она сидела на койке, подтянув колени к подбородку; спутанные волосы волной брошены на лицо, руки судорожно обхватили шею. Ужасаясь тому, что он сделал, Прокоп запрокидывал ей голову, целовал колени, руки, волосы, ползал по полу, бормотал просьбы и ласковые слова; она не видела, не слышала. Ему казалось, она содрогается от отвращения при каждом его касании; волосы слиплись у него на лбу от холодного пота - он побежал к крану, пустил на голову струю холодной воды.
Княжна тихонько встала, подошла к зеркалу.
Прокоп подошел к ней на цыпочках, чтоб неожиданно обнять - и увидел ее отражение: она оглядывала себя с выражением такой дикой, страшной, отчаянной брезгливости, что он отшатнулся. Княжна увидела его за своей спиной, бросилась к нему:
- Я не безобразна? Не противна тебе? Что я наделала, что наделала! - Прильнула щекой к его груди, словно хотела спрятаться. - Я - глупая, правда? Я знаю... знаю, ты разочарован. Но ты не должен презирать меня, слышишь? - И как раскаивающаяся девочка, она зарылась лицом в его рубашку. - Правда, ты теперь не убежишь? Я буду делать все, научи меня всему, чему хочешь, - ладно? - будто я твоя жена. Милый, милый, не давай мне теперь думать; если я буду думать - опять стану скверной, стану как каменная; ты и понятия не имеешь, о чем я думаю. Нет, не давай мне сейчас:..
И ее дрожащие пальцы впились в его шею. Он поднял ей голову, стал целовать, в восторге бормоча бессвязное. Княжна порозовела, стала красивой.
- Я не безобразна? - шептала она между поцелуями, счастливая, одурманенная. - Я так хочу быть красивой - для одного тебя. Знаешь, зачем я пришла? Я ждала - ты убьешь меня.
- А если бы ты... - прошептал Прокоп, баюкая ее в объятиях, - если бы ты предчувствовала то, что... произошло пришла бы?
Княжна кивнула.
- Я ужасная, правда? Что ты обо мне подумаешь! Но я не дам тебе думать...
Он порывисто сжал ее, поднял на руки.
- Нет, нет, - испуганно взмолилась она, сопротивляясь, но скоро затихла; глаза ее блестели, словно тонули во влаге, нежные пальцы перебирали прядь волос над его тяжелым лбом.
- Милый, милый, - горячо дышала она ему в лицо, - как мучил ты меня в последние дни! Ты меня...? - Она не выговорила слово "любишь".
Он с жаром кивнул:
- А ты?
- Да. Ты мог бы уже знать это. Знаешь, кто ты? Ты - самый красивый из всех носатых, уродливых людей. У тебя глаза кровавые, как у сенбернара. Это - от работы, да? Пожалуй, ты не был бы таким милым, будь ты князь. Ах, отпусти!
Она выскользнула из его рук, пошла причесываться. Испытующе взглянула на свое отражение, потом склонилась перед зеркалом в глубоком реверансе.
- Вот это - княжна, - проговорила она, указывая на зеркало, - а это, - почти без голоса добавила Вилле и положила руку себе на грудь, - это всего лишь твоя девка: теперь видишь... Уж не думал ли ты, что овладел княжной?
Прокоп вздрогнул, как от удара.
- Что это значит?! - И он так стукнул кулаком по столу, что звякнуло разбитое стекло.
- Придется тебе выбирать между княжной и девкой. Обладать княжной ты не можешь; можешь боготворить ее издали, но и руки ей не поцелуешь; и не спросишь у ее глаз - любит ли. Княжна не имеет права: за ней - тысяча лет чистой крови. Ты не знаешь, что мы были суверенами? Ах, ты не знаешь ничего; но по крайней мере ты должен знать, что княжна - на стеклянной горе: туда не добраться. Зато простой женщиной, вот этой обыкновенной смуглой девкой ты можешь обладать; дотронься она твоя, словно какая-нибудь вещь. Ну, выбирай, кого хочешь!
От слов ее Прокопа мороз подрал по спине.
- Княжну! - тяжело выговорил он.
Она подошла, очень серьезно поцеловала его.
- Ты мой, правда? Ты - милый! Ну вот, княжна - твоя. Значит, ты все-таки гордишься тем, что тебе принадлежит княжна? Видишь, какой страшный поступок должна совершить княжна, чтобы кто-то мог хвастаться несколько дней! Несколько дней, или недель... Княжна даже не может требовать, чтобы это было навсегда. Я знаю, я это знаю: с первой минуты, что ты меня увидел, ты желал княжну - от злости, из мужского самолюбия или еще от чего-то, правда? Потому ты так и ненавидел меня, что желал; и я попалась. Думаешь, я жалею? Наоборот - я горжусь, что сделала это. Ведь это - великолепная выходка, верно? Вот так, ни с того ни с сего, попрать себя; была княжна, была девственна, и вот - сама... сама пришла...
Ее речи наводили ужас на Прокопа.
- Замолчи! - попросил он и обнял ее дрожащими руками. Если я вам... неравен... родом...
- Как ты сказал? Неравен? Или ты думаешь, я пришла бы к тебе, будь ты князем? О, если бы ты хотел, чтоб я обращалась с тобой как с равным, я не могла бы... прийти к тебе... вот так. - И она раскинула обнаженные руки. - Вот в чем страшная разница, понимаешь?
У Прокопа опустились руки.
- Вы не должны были этого говорить, - простонал он, отодвигаясь.
Она бросилась ему на шею.
- Милый, милый, не позволяй мне говорить! Разве я тебя в чем-нибудь упрекаю? Я пришла... сама... потому что ты хотел бежать - или дать убить себя, не знаю; ведь любая девушка... По-твоему, я не должна была этого делать? Скажи! Я поступила скверно?.. Видишь! - содрогнувшись, она перешла на шепот. Видишь, ты тоже не знаешь!
- Погоди! - воскликнул Прокоп, вырвался от нее, большими шагами заходил по комнате; внезапная надежда ослепила его. Веришь в меня? Веришь, что я многое свершу? Я умею бешено работать. Никогда я не помышлял о славе; но если хочешь... Я буду работать изо всех сил! Знаешь ли ты, что Дарвина... несли к могиле герцоги? Если хочешь - я свершу... свершу нечто грандиозное. Я умею работать... я могу изменить лицо земли. Дай мне десять лет, и ты увидишь, увидишь...
Казалось, она даже не слушает.
- Будь ты князем - ты довольствовался бы одним моим взглядом, одним рукопожатием и знал бы, верил бы, не смел бы сомневаться... Мне не нужно было бы доказывать это... так ужасно, как теперь, понимаешь? Десять лет! А сумел бы ты верить мне в течение десяти дней? Да что десять дней! Через десять минут тебе всего покажется мало; десять минут пройдет - и ты опять нахмуришься, милый, и станешь беситься, что княжна не хочет тебя больше... потому что она княжна, а ты не князь - правда? Иди доказывай тогда, безумная, несчастная, убеждай его, если можешь; ни одно твое доказательство не будет достаточно убедительным, самое страшное унижениедостаточно бесчеловечным... Бегай за ним, предлагац себя, делай больше, чем любая простая девчонка - и я не знаю, не знаю уже, что еще! Что мне с тобой делать? - Подошла, подставила губы. - Ну, будешь верить мне десять лет?
Прокоп схватил ее, сотрясаясь от рыданий.
- Ну что ж, так уж случилось, - зашептала она, погладила его по волосам. - Ты тоже мечешься на цепи, правда? И все же я не поменялась бы... не поменялась с той, какой я была. Милый, милый, я знаю - ты меня покинешь.
Она сломилась в его руках; он поднял ее, поцелуями раскрыл сомкнутые губы.
Она отдыхала с закрытыми глазами, еле слышно дыша; Прокоп, склоняясь над ней, изучал непостижимый мир этого страстного, напряженного лица - и сердце его сжималось. Княжна очнулась, как от сна.
- Что это у тебя здесь в бутылках? Ядовитое? - Она встала и принялась рассматривать его полки, приборы. - Дай мне какого-нибудь яду.
- Для чего?
- На случай, если меня захотят увезти отсюда.
Серьезное выражение лица княжны встревожило Прокопа, и, чтоб обмануть ее, он начал отмерять в пузырек растворенный мел; но тут она наткнулась на кристаллический мышьяк.
- Не тронь! - крикнул он, но Вилле уже спрятала склянку в сумочку.