- Не видел.
- Ну, так я тебе покажу, постой-ка.
Он положил торбу в повозку и принялся без всякой спешки отстегивать верх с одной стороны. Отстегнул, откинул - показался ящик с застекленным окошечком.
- Постой-ка, постой, - бубнил старичок, отыскивая что-то на земле; поднял хворостинку, подсел на корточки к фонарю и зажег ее, делая все неторопливо, основательно.
- Гори, разгорайся! - уговаривал он хворостинку; потом, защищая ее ладонями от ветра, подошел к ящику, поднял крышку и зажег хворостинкой какой-то фитилек внутри.
- У меня там масло, - объяснил он. - Кое-кто уже карбидом светит, да... от карбида глазам очень больно... И вещь-то такая, взорвется - и на тебе; еще покалечит кого. А масло все равно как в церкви.
Он наклонился к окошку, заглянул внутрь светлыми глазами.
- Хорошо видать. Ох, красота какая! - восторженно прошептал старичок. - Ну, иди смотри. Пригнись только, сделайся... маленьким, как дети. Вот так...
Прокоп наклонился к окошку.
- Это греческий храм господен в Джирдженти *, - серьезным тоном стал пояснять старичок, - на острове Сицилии; посвящен богу, сиречь Юноне Лацинии. Ты на колонны посмотри. Из таких глыбин вытесаны, что целая семья может обедать на каждом обломке. Подумай только, работа-то какая! Крутить дальше? Это вид с горы Пенегал в Альпах, когда солнышко садится. Сцег тогда загорается таким дивным прекрасным светом, как здесь показано. Это альпийский свет, а та гора называется Латемар. Дальше? Вот священный город Бенарес в Индии; и река там священная, грехи очищает. Тысячи людей нашли здесь, чего искали...
Это были тщательно, кропотливо нарисованные картинки, раскрашенные вручную; бумага пожелтела, краски немного поблекли, и все же в них сохранилась милая, радостная ясность синевы, зелени и желтизны, и красные кафтанчики на фигурках, и чистая лазурь небес; каждая травинка была выписана с любовью и вниманием.
- Эта священная река - Ганг, - уважительно добавил старый и повернул рукоятку. - А это - Загур, прекраснейший замок в мире.
Прокоп так и пристыл к окошку. Он увидел белоснежный дворец с легкими куполами, высокие пальмы и голубой водомет; крошечная фигурка с пером на тюрбане, в алом кафтанчике, желтых шароварах и с татарским ятаганом у пояса, склоняясь до земли, приветствует даму в белом, которая ведет под уздцы пляшущего коня.
- Где он... где Загур? - шепчет Прокоп.
Старичок пожал плечами.
- Там где-то, - неопределенно ответил он, - где прекраснее всего. Одни его находят, другие - нет. Повернуть дальше?
- Еще нет...
Старый отошел, принялся гладить лошадку по крупу.
- А ты погоди, погоди, но-но-но, - тихо заговорил он с ней. - Надо ведь ему показать, правда? Пусть себе радуется.
- Поверните, дедушка, - попросил ошеломленный Прокоп.
Последовали картинки с гамбургским портом, Кремлем, полярный пейзаж с северным сиянием, вулкан Кракатау, Бруклинской мост, собор Парижской Богоматери, туземная деревушка на Борнео; домик Дарвина в Дауне, станция беспроволочного телеграфа в Полдью *, шанхайская улица, водопады Виктории, замок Пернштин *, нефтяные вышки Баку.
- А вот и взрыв в Гроттупе, - сказал старичок: на картинке - клубы розового дыма, выброшенные серно-желтым пламенем высоко вверх, до самого обреза; в дыму и пламени жутко висят разорванные человеческие тела. - Погибло при этом взрыве больше пяти тысяч человек. Великое было несчастье, - вздохнул старичок. - Это моя последняя картинка. Ну, повидал мир?
- Нет, - как в дурмане, отозвался Прокоп.
Старый разочарованно покачал головой.
- Ты хочешь видеть слишком много. Долго жить будешь. - Он задул фитилек в ящике и, бормоча что-то, медленно опустил холстину. - Садись на козлы, поедем. - С этими словами он снял мешок со спины лошади и набросил Прокопу на плечи. Чтоб не замерз, - сказал он, подсаживаясь к нему; взял вожжи и тихонько свистнул. Лошадка пошла неторопливой рысью. Но-но, ми-лая! - нараспев крикнул старичок.
Мимо плыли аллеи берез и рябин, избы, прикрытые периной тумана, мирный спящий край.
- Дедушка, - вырвалось у Прокопа, - почему со мной все это случилось?
- А что, милый?
- Почему мне столько встретилось в жизни?
Задумался старый.
- А это только так кажется, - произнес он наконец. - Все, что встречается человеку, исходит от него самого. Вот и разматывается с тебя, как ниточка с клубка.
- Неправда, - возразил Прокоп. - Почему я встретил княжну? Дедушка... вы, быть может, меня знаете. Ведь я искал... другую! И все же это случилось - почему? Скажите!
Старик помолчал, шевеля мягкими губами.
- То гордость твоя была, - медленно ответил он. - Иной раз, случается, находит на человека, он и сам не знает как, а только это было в нем самом. Вот и пойдет он колобродить. - Старичок для наглядности взмахнул кнутом, лошадь испугалась, понесла. - Тппрру, что ты? Что ты? - тоненьким голоском окликнул он лошадку. - Видишь, вот так же бывает, когда начнет метаться молодой человек: всех переполошит. А ведь великие-то дела и не нужны вовсе. Сиди да гляди на дорогу; и так доедешь.
- Дедушка, - жалобно произнес Прокоп, зажмурив глаза от душевной боли, - я поступал плохо?
- Плохо ли, нет ли, а людям вредил, - рассудительно молвил старый. - С умом-то не делал бы так; разум нужен. Должен человек думать, к чему она, каждая вещь, дана. К примеру... можешь сотенной бумажкой свечу зажечь, а можешь и долг заплатить; зажечь свечу - вроде бы и более великое дело, но... Вот так же и с женским полом, - закончил он неожиданно.
- Плохо я поступал?
- Чего?
- Злой был?
- ...Чисто в тебе не было. Человеку... больше умом надо жить, чем чувством. А ты бросался на всех как оглашенный.
- Это все кракатит, дедушка.
- Чего?
- Да я тут... изобретение одно сделал, и оттого...
- Не было бы этого в тебе, не было бы и в твоем изобретении. Человек все делает из того, чти есть в нем самом. Погоди, вот ты теперь подумай; подумай да вспомни, из чего оно, твое изобретение, и как оно делается. Хорошенько подумай, а тогда уж скажи, что знаешь. Эй, нно-но!
Повозка грохотала по скверной дороге; белая лошадка усердно перебирала ногами в тряской, старомодной рыси; кружок света плясал по земле, по деревьям, камням; старичок подскакивал на козлах, тихонько напевая. Прокоп сильно потер лоб.
- Дедушка, - шепотом позвал он.
- Ну?
- Я уже не знаю!
- О чем ты?