Девушка заморгала: Прокоп тронул ее до слез.
Она молча кивнула, подала руку. Он поднял свою обезображенную левую; она взглянула на нее с любопытством и крепко пожала.
- Я так вам благодарна! - быстро проговорила она. - Прощайте.
На пороге девушка остановилась, словно хотела сказать еще что-то; сжимая ручку двери, ждала...
- Передать... ему... привет? - с кривой усмешкой осведомился Прокоп.
- Нет, не надо. - И она быстро взглянула на него. - До свиданья.
Дверь захлопнулась. А Прокоп все смотрел на нее, и вдруг ему стало смертельно тяжко, от слабости голова пошла кругом, каждый шаг стоил ему неимоверных усилий.
VI
На вокзале пришлось прождать полтора часа.
Прокоп сидел в коридоре, дрожа от холода. В раненой руке пульсировала жгучая боль; он закрывал глаза, и тогда ему казалось, что больная рука растет, вот она стала величиной с голову, с тыкву, с бак для белья, и этот огромный ком живого мяса горит и дергается. Вдобавок его мутило от слабости и на лбу все время выступал холодный пот. Прокоп не решался смотреть на грязный, заплеванный, покрытый слякотью пол, чтобы не стошнило. Он поднял воротник и впал в полудремоту, постепенно поддаваясь глубокому безразличию. Ему казалось - он снова солдат и, раненный, лежит в широком поле.
Где же сейчас ведут бой товарищи? Тут в сознание его ворвался резкий звон, и кто-то крикнул: "Посадка на поезд Тынице - Духцов - Молдава!"
Но вот он уже в вагоне, и его обуяло безудержное веселье, словно он кого-то перехитрил, от кого-то убежал. "Теперь-то, брат, я уж поеду в Тынице, и ничто меня не задержит!" Едва не расхохотавшись от радости, он удобно уселся и с повышенным оживлением стал разглядывать своих попутчиков. Напротив сидел человек с тонкой шеей, - видимо, портняжка,- худая смуглая женщина и еще человек со странно невыразительным лицом; рядом с Прокопом поместился очень толстый господин. У него было такое брюхо, что он никак не мог сдвинуть колени. За ним, кажется, был еще кто то, но это неважно. Прокопу нельзя смотреть в окно-от этого кружится голова.
Ратата-ратата-ратата - взрывается поезд, все дребезжит, стучит, сотрясается в торопливом беге. Голова портняжки мотается из стороны в сторону, черная прямая женщина как-то странно, словно она деревянная, подскакивает на месте, невыразительное лицо третьего спутника дрожит и мелькает, как в плохо снятом фильме. А толстый сосед - просто груда желе, оно колышется, подрагивает, трясется, и это необычайно смешно. "Тынице, Тынице, Тынице, - скандирует Прокоп в такт колесам. - Скорее! Скорее!" От стремительного движения в поезде стало тепло, даже душно, Прокоп вспотел; теперь у портняжки две головы на двух тощих шеях, обе они вздрагивают и дребезжат, стукаясь друг о друга.
Черная женщина насмешливо и оскорбительно подскакивает на сиденье; она нарочно притворяется деревянной куклой. Невыразительное лицо исчезло; там сидит теперь одно туловище, безжизненно сложив руки на коленях; руки подскакивают, как у мертвого; а головы нет.
Прокоп собирает последние силы, чтобы увидеть все по-настоящему; он щиплет себя за ногу, но ничто не помогает, туловище по-прежнему без головы и пассивно подчиняется толчкам поезда. От этого Прокопу становится нестерпимо жутко; он толкает локтем толстого соседа, но тот колышется студнем, и Прокопу кажется, что его толстое тело беззвучно хохочет над ним. Он не может больше выносить это, оборачивается к окну, но там неожиданно видит человеческое лицо. Сначала он не понял, в чем странность этого лица и долго всматривался, пока не узнал другого Прокопа, который вперил в него пристальный взгляд. "Чего он хочет? - внутренне содрогнулся Прокоп. Господи, неужели я забыл пакет у Томеша?" Он быстро ощупал карманы, в грудном нашел сверток. Лицо в окне усмехнулось, и Прокопу стало легче. Он даже отважился взглянуть на обезглавленное туловище - и что же? - Оказалось, человек просто спрятал голову под висящее пальто и спит, укрывшись. Прокоп сделал бы то же самое, но боится, как бы кто не вытащил у него запечатанный конверт. И все же сон одолевает его, Прокоп несказанно устал; никогда он не думал, что можно так устать. Он задремал, ошалело вырвался из дремоты и снова стал засыпать. У черной женщины одна подскакивающая голова на плечах, другую она обеими руками держит на коленях; а вместо портняжки сидит пустой костюм, и из ворота высовывается фарфоровая головка манекена. Прокоп заснул, но внезапно очнулся в твердой уверенности, что он уже в Тынице - может быть, кто-то крикнул об этом за окном, потому что поезд стоит.
Он выбежал из вагона и увидел, что наступил вечер; два-три человека сошли на маленькой, скупо освещенной станции, за которой лежит неизведанная туманная тьма. Прокопу сказали, что до Тынице надо ехагь в почтовой тележке, если только еще осталось место. Почтовая тележка представляла собой просто козлы и сзади них - небольшой ящик для посылок; на козлах уже сидел почтарь и какой-то пассажир.
- Пожалуйста, подвезите меня до Тынице, - сказал Прокоп.
Почтарь очень грустно покачал головой.
- Не могу, - не сразу ответил он.
- Но... почему же?
- Места нет, - резонно объяснил тот.
На глазах Прокопа от жалости к себе навернулись слезы.
- А далеко ли... пешком?
Почтарь, полный участия, подумал.
- Да около часу ходьбы.
- Но я... не могу идти! Мне надо к доктору Томешу, - возразил удрученный Прокоп.
Почтарь подумал еще.
- Вы... стало быть, пациент?
- Мне очень плохо, - пробормотал Прокоп; и действительно, он весь дрожал от слабости и холода.
Опять почтарь задумался и опять покачал головой.
- Да ведь никак не могу, - наконец произнес он.
- Я умещусь, я... мне бы только маленькое местечко, я...
На козлах молчание, только слышен хруст - почтарь почесывает усы. Потом, не говоря ни слова, он слез, повозился над постромками и молча ушел на станцию. Пассажир на козлах не шелохнулся.
Прокоп был так измучен, что опустился на уличную тумбу. "Не дойду, - с отчаянием думал он. - Останусь тут, пока... пока..."
Почтарь вернулся с пустым ящиком. Кое-как втиснул его на подножку козел, после чего долго и задумчиво разглядывал свое сооружение.
- Ну, полезайте, - сказал он потом.
- Куда?
- Куда... На козлы.
Прокоп очутился на козлах каким-то сверхъестественным образом, словно его вознесли небесные силы. Почтарь опять что-то делал с упряжкой, но вот он уселся на ящик, спустив ноги, и взял вожжи в руки.
- Но-о, - сказал он.
Лошадь - ни с места. Только дрогнула.
Тогда почтарь вытянул горлом тонкое, гортанное: "рррр!" Лошадь взмахнула хвостом и громко выпустила воздух.
- Рррр!
Тележка тронулась. Прокоп судорожно ухватился за низенькие поручни; он чувствовал, что удержаться на козлах - выше его сил.
- Рррр!
Казалось, высокий, раскатистый возглас гальванизирует старого конягу. Он бежал, прихрамывая, помахивая хвостом, и на каждом шагу явственно пускал ветры.
- Ррррррр!
Они ехали по аллее голых деревьев в черно-черной тьме, только прыгающая полоска света от фонаря скользила по дорожной грязи. Прокоп оцепеневшими пальцами сжимал поручни; он чувствовал, что уже не владеет своим телом, что ему нельзя падать, что он страшно ослабел. Какое-то освещенное окно, аллея, черные поля.
- Рррр!