- Здрасте, здрасте... - враз ответили обе.
А та, что постатней да попроворней, приветливо метнула карими глазами и молвила певучим, серебристым голосом, от звука которого чуть дрогнуло сердце доктора, а пламя свечи насмешливо ухмыльнулось.
- Вот пожалуйте в ту половину, там прибрано.
И стояла молча, играя глазами.
Купец пошел как-то боком, на цыпочках, неся в руках чемодан, а доктор стоял столбом и мерил с ног до головы женщину.
- Вы не Евдокия Ивановна? - спросил он.
- Да... Она самая. А вы откуль знаете?
Купец высунул из двери бороду:
- Тебя-то? Авдокею-то Ивановну не знать?.. Да про тебя в Москве в лапти звонят... Ха-х ты, милая моя...
- Милая, да не твоя...
- Ну, ладно. Давай-ка, Дунюшка, самоварчик. Сваргань, брат, душеньку чайком ополоснуть...
- Чичас.
И пошла, ступая твердо и игриво, к двери.
Босая, с еле прикрытою грудью, с двумя большими черными косами, смуглая и зардевшаяся, - вся она, свежая и радостная, казалось, опьяняла избу тревожным желанием, зажигала кровь и дурманила сердца.
Купец посмотрел ей вслед плотоядными, маслеными глазами.
- Ох, наваждение! Ишь толстопятая, вся ходуном ходит...
И пошел к чемодану, бубня себе в бороду:
- Ох, и я-а-ад баба... Яд!
Доктора бросило в жар.
Толстая, вся заплывшая жиром баба летала проворно по избе, расставляя столы и стулья.
- Подь в ту комнату, я половики раскину.
Доктор очнулся и пошел на улицу вслед за Дуней, а тетка полезла на печку.
Купец, утратив на время благочестивый облик, подполз к ней сзади и, ради первого знакомства, хлопнул по широкой спине ладонью.
Зарделась баба, улыбнулась и, погрозив кулаком, сказала, скаля белые, как сахар, зубы:
- А ты проворен, бог с тобой... Ерзок на руку-то.
Купец хихикнул, тряхнул бородой и, почесав за ухом, сокрушенно ответил:
- Есть тот грех, кума... Есть!
Он крадучись щипнул ее за ногу и, прищелкнув языком, прошептал:
- Кума, эй, кума... Слышь-ка.
- Ну, что надо? - сбрасывая половики, задорно спросила баба.
- Слышь-ка, что шепну тебе.
Она неуклюже повернулась к нему, свесив голову. Он обнял ее за шею и шепнул.
Вырвалась, плюнула, захохотала.
- Чтоб тебе борода отсохла!.. Тьфу!
- Вот те и борода... Стой-ка ужо...
Вошел доктор, весь радостный. Купец отскочил быстро прочь, степенно прошелся по комнате, взглянул украдкой на иконы и тяжело вздохнул. Лицо опять сделалось постным, набожным.
А баба слезла с печи и пошла, почесывая за пазухой, к двери, брюзжа на ходу притворно строгим голосом:
- Ишь долгобородый, оха-а-льник какой... право.
Доктор быстро взад-вперед бегал по комнате, улыбался, выхватывал из жилета часы, открывал крышку, бесцельно скользил по ним взглядом, совал в карман, чтобы через минуту вытащить вновь. И никак не мог сообразить, который теперь час.
Купец, сидя под образами, в углу, наблюдал доктора, а потом плутовато подмигнул ему и, раскатившись чуть слышным смешком, долго грозил скрюченным пальцем.
- Доктор, а доктор, знаешь что?
- Ну?
Купец еще плутоватей подмигнул.
- А ведь у тебя на лике-то... хе-хе... выражение...
- Вот это мне нравится... Ну, а дальше?
И опять забегал, то и дело выхватывая из жилета часы и улыбаясь тайным сладостным мечтам.
III
Когда на столе появился большой самовар, миска меду и шаньги, купец с доктором уселись пить чай. Оба они частенько прикладывались к бутылке с коньяком.
Отворилась дверь, и легкой поступью, поскрипывая новыми полусапожками, вошла Дуня.