Пейдж выехала из дома в воскресенье рано утром, поездка в одиночестве по полузамерзшей прерии очень ее возбуждала.
Когда она въехала во двор фермы Куинланов, Тананкоа выбежала из дома и побежала ей навстречу. Пейдж соскочила с Минни и обняла Тананкоа.
— Привет, Тананкоа. Ты не возражаешь, что я заехала так неожиданно, у меня не было никакой возможности предупредить тебя.
— Я всегда рада тебе, Пейдж Рандольф. — Черные глаза Тананкоа блестели, она улыбалась так же широко, как Пейдж. — Заходи в дом. Деннис охотится на волка, который зарезал нашего теленка. Он вернется поздно, к самой ночи, а я варю мыло. Самое прекрасное время, чтобы нам поболтать.
Пейдж никогда не видела, как варят мыло, хотя и знала, что большинство женщин-поселянок сами изготавливают себе мыло. Это занятие располагало к легкому разговору с Тананкоа — Пейдж задавала бесконечные вопросы, а Тананкоа охотно объясняла ей весь ход процесса.
— Лучше всего использовать золу от тополя. Я собираю ее все лето. Потом я ее варю, все время размешивая. Я вчера этим занималась. Сегодня утром я процедила жидкость, которая обладает большой силой: если она попадает на кожу, то обжигает. Потом я смешала ее с салом — я вырастила несколько гусей, мы съели их на Рождество. Я сберегла их жир — этот жир самый лучший для мыла, которое мы употребляем для нашей кожи, — а теперь я все это кипячу.
Пейдж принялась ей помогать, помешивая пахучую массу деревянной палкой. Когда Тананкоа сочла массу готовой, они вынесли котел с мылом в пристройку у задней стены дома и аккуратно разлили содержимое в деревянные формы, изготовленные Деннисом для этой цели.
— Когда это остынет, я разрежу на бруски, и у нас будет достаточно мыла до конца зимы, — с удовлетворением заметила Тананкоа. — Спасибо за помощь.
Пейдж очень понравились маленькие деревянные кузовки, выстроившиеся на длинной полке, и Тананкоа открыла некоторые из них, чтобы показать Пейдж свою коллекцию высушенных трав.
— Моя бабушка, Хромая Сова, считается в нашем народе могущественной шаманкой, — пояснила она. — До того, как мы с Деннисом поженились, я считалась ее наследницей. Она отказалась дальше учить меня, но я все еще надеюсь, что она изменит свое решение. С тех пор, как я была еще маленьким ребенком, она учила меня собирать и употреблять лекарственные травы.
Пейдж пришла в восторг. Майлс передавал ей кое-что из его излюбленных народных лекарств, но почти все они использовались только в таких случаях, как пулевые ранения или заражения; он признавался, что незнаком со многими женскими болезнями.
— А это для чего? — Пейдж дотронулась пальцем до темной мелко разрезанной массы в соломенном кузовке.
— Это излечивает от головной боли или от больных рук и ног. Это кора ивы. Я ее вымачиваю, а потом готовлю из нее чай.
— А это? — Пейдж показала на другой кузовок.
— Это дикая черная вишня. Помогает справляться с болями при родах, а в более мелких дозах облегчает судороги при женских месячных.
Пейдж долго расспрашивала Тананкоа, уверенная в том, что эти лечебные травы в течение столетий употребляются индейцами, и их эффективность, многократно подтвержденная, может считаться доказанной. Она все больше возбуждалась, знакомясь с содержимым одного кузовка за другим.
— А это, Тананкоа?
— Я не знаю, как это называется по-английски. Когда это превращают в мазь и накладывают на место ожога, он быстро залечивается и не бывает пузырей на коже. Мы используем его для преждевременно рождающихся детей. — Тананкоа положила Пейдж в ладонь горсть сухих красных ягод. — А вот это дикий шиповник. Его заваривают с чаем, он помогает при простудах и зимнем гриппе.
Ну, конечно, это естественный источник витамина С. Пейдж была очарована. Она рассматривала содержимое каждого кузовка, а Тананкоа перечисляла, против каких болезней помогает его содержимое.
— Грушанка против простуды. Кошачья мята против колик. Кора белой сосны против кашля.
Пейдж была совершенно заинтригована. Лекарства, которыми снабдил ее Майлс, оказывались, к ее большому сожалению, неподходящими для лечения многих болезней, на которые жаловались ее пациентки и их дети. Пейдж подумала, что на эти лечебные средства можно полагаться как на добротные и эффективные не меньше, чем на лекарства, применяемые сейчас в медицине.
— Я не знаю, продашь ли ты мне кое-что из этих трав, чтобы я могла лечить ими моих пациенток? — неуверенно спросила Пейдж. — Многие из них соответствуют патентованным лекарствам, вроде «Лидия Пикхэм» или того, что называется «Перри Дэвис, органический устранитель боли». Бог мой, там же чистый алкоголь с каким-то количеством опиума! Как ты думаешь, ты могла бы продать мне какие-то твои лекарственные травы и рассказать, как ими пользоваться?
Тананкоа была удивлена и польщена. Она с готовностью согласилась снабдить Пейдж кое-какими своими травами.
— Некоторых у меня немного, — объяснила она. — А другие требуют тщательных инструкций, как их изготовлять, но я могу научить тебя. Весной и летом я соберу и приготовлю хороший запас, если ты найдешь их полезными.
Она проворно запаковала кое-какие травы, которые у нее были, и Пейдж аккуратно надписала пакетики, помечая дозировку и инструкции, которые давала ей Тананкоа. Трудно было устанавливать цены, поэтому они выработали систему, при которой принимались во внимание полезность травы и то, насколько трудно их собирать.
Тананкоа была очень взволнована перспективой заработать какие-то собственные деньги.
— Деннис мечтает об особом ноже для свежевания кож. Я сберегу эти деньги и куплю ему такой нож, — поделилась она с Пейдж.
Пейдж улыбнулась своей новой подруге, ощущая, какая глубокая связь существует между этой необычной парой, и благодаря судьбу, что та подарила ей такую же связь с Майлсом.
Пока они перебирали травы, Тананкоа расспрашивала Пейдж о ее работе врача, как сейчас, так и в прошлой жизни, которую просто обозначала словом «раньше».
Она задавала умные вопросы и о том, как Пейдж лечит определенные болезни, рассказывая, в свою очередь, как ее бабушка справляется с аналогичными проблемами.
В ходе разговора Пейдж высказала свою озабоченность по поводу некоторых своих пациенток, ощущая потребность излить ее другой женщине.
— Это ужасная практика — носить корсет и затягивать его так туго, что почти невозможно дышать, а все внутренние органы спрессованы, эти корсеты являются одной из причин, почему у женщин возникают проблемы с деторождением и менструациями. Это варварский обычай.
Тананкоа кивнула.
— Когда я жила в форте с Деннисом, одна из молодых жен сказала мне, что я должна носить корсет и сильно зашнуровывать его, и что ходить без него неприлично. Я попробовала, но мне от него стало плохо. И я его сожгла.
— Умно поступила.
Пейдж рассказала Тананкоа, как она в первый раз пришла в магазин для дам и какой скандал там разразился, когда она отказалась одеть корсет. Они вместе похихикали, и контакт между ними еще более окреп. Наконец Пейдж почувствовала, что настал момент, когда она может расспросить Тананкоа о церемонии, о которой та упоминала, когда люди путешествуют между мирами.
— Проделывать такое позволено только некоторым шаманкам, — объяснила Тананкоа. — Они хранители духов земли, особые смотрительницы, назначенные следить, чтобы люди не причиняли вреда Матери Земле.
Пейдж подумала о разрушении окружающей среды в ее время. Она спросила Тананкоа, что могут сделать такие путешественники из одного мира в другой.
— Они путешествуют за пределы нашего времени, и когда они возвращаются, то осуществляют большое колдовство, чтобы предотвратить любое разрушение, которое видели.
У Пейдж возник миллион вопросов.
— А могут они выбрать определенное время, определенный год в будущем, например, и отправиться туда?
— Я не знаю. Я многого не знаю об этой церемонии, она тайная даже среди шаманов. Мне никогда не было разрешено присутствовать на ней. Теперь осталось очень мало шаманов, которые знают весь ритуал — старые обычаи умирают. Хромая Сова одна из последних, кто обладает этим особым знанием. Поэтому она так разочаровалась во мне: она хотела научить меня всему, что сама знает, чтобы я могла помочь хранителям в их путешествии и вернуть их обратно.
— А часто твоя бабушка устраивает такие церемонии?
Тананкоа покачала головой.
— Не думаю. Я ее уже много месяцев не видела, но, когда погода станет лучше, я поеду к ней.
— Когда ты поедешь к ней, ты можешь спросить у нее, есть ли у меня какой-нибудь шанс отправиться таким способом в мое время?
— Я спрошу, но сомневаюсь, что она мне ответит. Она очень упрямая старуха.
«Похоже, что мои шансы весьма шаткие», — подумала Пейдж и удивилась, что ее это не так уж волнует. Она должна была бы чувствовать себя более обескураженной. То, что она влюбилась в Майлса, сильно изменило ее, в этом не приходилось сомневаться.
Тананкоа сервировала обед пораньше — тушеные степные тетерева и только что испеченные лепешки. Их разговор перескакивал с медицины на одежду, на еду.
Пейдж развлекала Тананкоа рассказами о быстро приготавливаемой пище девяностых годов — гамбургерах, пицце, молочных коктейлях, как люди едят пищу самых разных народов — китайцев, греков, итальянцев.
— В Ванкувере есть очень знаменитый ресторан, где готовят традиционные блюда индейцев Западного побережья — копченую лососину, пирог по-саскатунски, — вспоминала Пейдж.
Она называла цены различных блюд, и у Тананкоа от удивления раскрылся рот. Она прижала ладони ко рту и захихикала.
— Теперь каждый раз, когда я готовлю, я буду вспоминать, сколько стоят эти блюда. Это будет помогать мне, когда не хочется готовить.
Любопытная Пейдж расспрашивала Тананкоа о традиционных блюдах, которые употребляли индейцы до прихода сюда белых людей. Тананкоа перечислила внушительный список натуральных блюд: дикий рис, клюква, дикая земляника, корнеплоды и, конечно, самое важное — мясо бизонов.
— Мой народ очень обеспокоен тем, что бизоны исчезают, — сказала она, и ее прелестное лицо стало грустным.
— А почему это происходит?
Майлс упоминал эту проблему, но Пейдж тогда не обратила внимания.
— Мой народ издавна охотился с помощью лука и стрел, — объяснила Тананкоа, — и убивали столько, сколько нужно, чтобы насытиться. Когда здесь появились белые люди со своими скорострельными ружьями, они начали уничтожать бизонов тысячами ради спорта, а не для еды. Теперь их стало так мало, чтобы мы могли на них охотиться, и это очень серьезная проблема, потому что для нас бизоны не только пища, мы используем их шкуры для одежды, укрываемся ими, когда спим, мы шьем из этих шкур мешки, в которых носят сушеное мясо, их кости дробят и готовят мозговой горох. Сухожилия используются для шитья, рога вычищаются внутри, и в них держат порох.
Пейдж кивнула.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду. — Она дотянулась и взяла руку Тананкоа в свои. — Мне очень жаль.
Что еще она могла сказать? Она испытывала злость и смущение за свою белую расу, и ей было стыдно, когда она думала, сколь малому они научились за последующую сотню лет.
Они болтали еще о многом, пока не пришло время для Пейдж ехать домой, пока зимний день не перешел в сумерки, а потом и в темноту.
Она натянула свои ботинки. Тананкоа вручила ей пакет с травами.
— До свидания, Пейдж. Я надеюсь, что ты вскоре опять приедешь.
— Обязательно, — пообещала Пейдж. — А когда вы с Деннисом приедете в город за покупками, вы должны заехать ко мне. Мне хочется показать тебе мой врачебный кабинет.
По лицу Тананкоа пробежала тень.
— Я не езжу с Деннисом в город за покупками. Я говорю ему, что мне нужно, и он все покупает.
Пейдж все поняла и рассердилась, что Тананкоа вынуждена жить в таком изгнании.
— В следующий раз приезжай и проведешь весь день у меня. Деннис может завезти тебя ко мне, а потом забрать тебя, когда покончит с покупками. Тебе нужно вырываться иногда отсюда, Танни. Тебе здесь очень одиноко.
— Когда Деннис уезжает, я хожу навещать своих в резервации Повелителя Грома. Но к тебе я, наверное, приеду. Мне хочется посмотреть, как ты живешь.
Они обнялись на прощание.
По дороге домой Пейдж переводила Минни на рысь каждый раз, когда дорога позволяла, она ощущала бодрость во всем теле.
— Я полагал, что сказал тебе не ездить одной к Куинланам, Пейдж. — Серые глаза Майлса сузились, глядя в ее глаза, челюсти сжались, в голосе сплошная сталь. — Чего ты, дьявол меня побери, добиваешься — чтобы тебя убили? Когда я даю тебе прямой приказ, я ожидаю, что ты будешь ему подчиняться.
Пейдж с трудом поверила в то, что услышала.
— Подчиняться? Ты ожидаешь, что я буду тебе подчиняться? — Ее голос поднялся до самых высоких нот. — Я не вхожу в число ваших констеблей, Майлс Болдуин, чтобы поворачиваться как вам это нравится. Я не подчиняюсь приказам ни от тебя, ни от кого другого.
Злость и горькое разочарование усиливали ее раздражение. Сегодня была пятница, он отсутствовал всю неделю. Он подъехал к ее задней двери менее получаса назад, и она бросилась в его объятия, помня о том, как ей было одиноко без него, сообщая ему поцелуем, как она рада его возвращению.
Ей так не хватало страстных занятий любовью, сокровенных разговоров, простого и острого наслаждения от сознания, что у тебя есть лучший друг, которому ты можешь поведать все, что произошло за эти дни.
А он вместо того, чтобы схватить ее в свои объятия и отнести в постель, как он обязан сделать, этот невозможный мужчина стоит, уперев руки в бока, и смотрит на нее, словно она нашаливший ребенок.
— Черт побери, Пейдж, не будь такой упрямой! Я предупреждал тебя насчет мародеров-индейцев и волков, и… белых людей, которые ничуть не лучше диких зверей. В это время года даже погода может резко измениться, может начаться снегопад, и ты заблудишься.
— Майлс, послушай сам себя. В том, что ты говоришь, нет никакого смысла. Все, что я сделала, это совершила маленькую поездку к подруге.
Он оглядел ее ледяным взором.
— Ты не сообщила ни одной живой душе, куда поехала и когда можешь вернуться, так ведь? Есть правила, которым ты должна следовать, если ты собираешься ехать одной по прерии. — Его лицо окаменело. — Правила, Пейдж, ты слышишь? — Он понизил голос, но все равно в его словах не было и тени нежности. — Я не хочу, чтобы ты игнорировала все, что я говорю тебе, подвергала свою жизнь опасности, как только я отлучаюсь. Я этого не потерплю. У тебя вообще есть здравый смысл?
Этот саркастический вопрос переполнил чашу ее терпения, и она вышла из себя. Пейдж выругалась и стукнула кулаком по столу с такой силой, что сахарница подпрыгнула, а ложки задребезжали.
— Вот еще, здравый смысл! Не будь мелодраматичен, Майлс Болдуин! Я взрослая женщина, и я привыкла ездить туда, куда захочу. Я привыкла ездить по большому городу в любое время дня и ночи. Я привыкла…
К ее изумлению, Майлс схватил ее за плечи своими сильными руками, глаза его горели яростью.
— Забудь, к черту, к чему ты привыкла! — выговорил он сквозь сжатые зубы, дергая ее при каждом слове взад и вперед. — Забудь, ты меня слышишь. Пейдж? Мне уже до смерти надоело слушать твои рассказы о твоей другой, такой замечательной жизни.
— Майлс… Майлс, прекрати, ты делаешь мне больно!
Его пальцы впивались в мягкую плоть ее плеч.
Он отпустил ее так неожиданно, что она чуть не упала ничком. Он ее быстро подхватил, его прикосновение вновь стало нежным, и она поняла, что он так же поражен своей выходкой, как и она.
Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, потом она, вся дрожа, прижалась к нему, обняв его, пока его руки не поднялись медленно и не заключили ее в свои объятия.
— О Боже, прости меня, Пейдж! — Голос его прерывался и был полон раскаяния. — Мне очень жаль. Я сам не знаю, что на меня накатило.
Но если он этого не знал, то знала она. Как гром среди ясного неба, она неожиданно поняла причину его злости, и ее злоба испарилась.
— Мне тоже очень жаль, Майлс.
Это же было так ясно, она должна была понять это раньше. Он боится потерять ее. Вся его жизнь состояла из одних потерь, и, полюбив ее, он снова оказался уязвимым. У нее защемило сердце от этого открытия, и огромность ее любви вызвала слезы у нее на глазах.
Потом уже, когда ее нагое тело прижималось к нему, она прошептала:
— Майлс?
Уже полусонный, он пробормотал что-то в ответ.
— Ты знаешь, насколько была совершенна та моя жизнь, о которой тебе тошно слышать.
По тому, как напряглись его мускулы, она почувствовала, что разбудила его, но он не вымолвил ни единого слов.
— Она вовсе не была совершенной, ничего похожего. Я гораздо счастливее здесь, чем была там. В той жизни не было ничего, что могло бы сравниться с тем, что мы испытываем вместе.
Его мускулистая рука, прижимавшая ее, расслабилась, и она услышала у своей шеи тихий вздох облегчения.
— Ничего похожего на это.
Она чуть пошевелила мускулами живота, достаточно, чтобы возбудить его, ее рука скользнула вниз по его телу и коснулась его члена. Она тут же почувствовала немедленную и мощную реакцию и услышала, как у него перехватило дыхание.
— Вот теперь я понимаю, что такое совершенство, Майлс Болдуин, — прошептала она, когда он лег на нее.
Майлс больше ничего не говорил о том, чтобы Пейдж не ездила одна к Тананкоа, — вместо этого он дал ей револьвер и научил стрелять из него.
Он убедил ее брать с собой оружие и некоторый запас еды, если она собирается ехать куда-нибудь одна. Поначалу ей было страшно даже прикасаться к оружию, но потом она обнаружила в Майлсе прекрасного учителя и вскоре стала прекрасным стрелком. Когда она в следующий раз поехала к Куинланам, то последовала его совету.
В течение февраля и марта, когда только позволяла погода, она отправлялась навестить Тананкоа, часто вместе с Майлсом, иногда одна. Поездки эти отчасти были деловыми: Пейдж нужно было постоянно обновлять запас лекарственных трав, которыми она теперь с большим успехом лечила своих пациентов.
Но и помимо дел их дружба и привязанность становились все прочнее.
Эти две женщины нравились друг другу. Их объединял глубокий интерес к медицине, они часто смеялись над одним и тем же. Когда Пейдж приезжала к Куинланам, они безостановочно болтали обо всем и ни о чем. Их прошлые жизни были настолько различны, что каждая находила воспоминания другой увлекательными, теперь, когда они абсолютно доверяли друг другу, они разговаривали и о более интимных вещах, о мужчинах, которых любили.
Однажды холодным воскресеньем, когда Деннис и Майлс отправились на подледный лов рыбы, Пейдж рассказала Тананкоа историю своего несчастливого замужества, рождения мертвого ребенка, физического расстройства после этих трагических родов, означавшего, что она не будет больше иметь детей, и о том, как все это повлияло на нее.
— Я посвятила все свое время и силы моей работе, я боялась даже мечтать о том, что встречу кого-то, кто будет любить меня, как Майлс, — задумчиво говорила она, осознавая всю правоту этих слов, только когда произнесла их. — И мне очень грустно, что я не смогу родить ему ребенка.
Тананкоа слушала ее, и слезы катились по ее смуглым щекам.
— Я тоже хотела бы родить Деннису ребенка, — вырвалось у нее, голос ее прерывался рыданиями. — О Пейдж, больше всего на свете я мечтаю родить Деннису сына, которого он так хочет, но за три года замужества я не смогла зачать и сомневаюсь, что когда-нибудь смогу. — Она стряхнула слезы ладонью. — Деннис говорит, что для него не имеет значения, есть у нас ребенок или нет, но я знаю лучше. Мужчине нужны сыновья, чтобы продолжить их фамилию. Я вижу тоску в его глазах, когда он смотрит на других мужчин с детьми.
Рыдание вырвалось из ее горла.
— Я говорила ему, что мы должны развестись, что мужчина не должен жить с бесплодной женой. У моего народа не считается постыдным развестись с бесплодной женой, но Деннис сердится, когда я говорю такое, и тогда мы ссоримся.
Слезы снова потекли по ее щекам.
Пейдж взяла ее руки в свои, ужаснувшись глубине горя Тананкоа.
— Деннис прав, когда он сердится по поводу твоих разговоров о разводе, Танни. Ты ведь знаешь, как он любит тебя, — мягко сказала она. — Я совершенно уверена, что главное для него — это ты. И ты не должна винить себя, — возразила она. — А может быть, это вина Денниса, что у тебя нет детей.
Тананкоа покачала головой.
— Была девушка, давно уже, когда он был совсем юным. Она забеременела, но потеряла ребенка. Он однажды сказал мне об этом во время одной нашей ссоры.
Пейдж молчала, не зная, что сказать. По всей видимости, это была серьезная проблема в браке Куинланов.
— Я испробовала все способы, какие только знаю, — продолжала Тананкоа голосом, полным отчаяния. — Все, чему учила меня Хромая Сова, что должна делать женщина, которая хочет забеременеть, все приемы, о каких только я слышала от других шаманок. Ничто мне не помогло.
Пейдж раньше не раз удивлялась, что использует Тананкоа в качестве противозачаточного средства. Она думала, что, быть может, Куинланы боятся иметь ребенка со смешанной кровью и предпочитают выжидать. Теперь же, видя горе на лице подруги, слыша отчаяние в ее голосе, Пейдж поняла, насколько была неправа.
— Тананкоа, может быть, и нельзя ничего сделать, но почему бы тебе не приехать в мой врачебный кабинет, чтобы я осмотрела тебя? — Пейдж нашла носовой платок и протянула его Тананкоа. — Я видела многих женщин, которые хотели иметь детей, но испытывали трудности с тем, чтобы забеременеть. Иногда находилось простое решение, просто какая-нибудь мелочь, требующая устранения. Мы можем кое-что попробовать.
Тананкоа вытерла нос.
— Я думаю, что для меня это безнадежно, но, наверное, я приеду. Я подумаю об этом.
Пейдж попыталась нажать на нее, договориться о дате, но Тананкоа не могла принять такое решение.
— Я подумаю, — повторяла она.
Однажды, в начале марта, ранним штормовым утром, когда валил снег и казалось, что затянувшаяся зима набирает новую силу, хотя на дворе уже должна быть весна, Клара и Тео снова привезли к Пейдж девочку Элли.
Припадки у девочки повторяются довольно регулярно, сказала Клара, но они обычно довольно слабые. А вот в последние дни они стали очень тяжелыми, приводя в ужас Клару и Тео, а Элли после таких припадков бывает совершенно измученной.
Пейдж осмотрела маленькую девочку, и все дурные предчувствия, которые она испытала в последний раз, вспыхнули с новой силой. Теперь уже было ясно как никогда, что Элли не развивается нормально.
По словам Клары, ребенок много спит. Она слишком пассивна, очень маленькая и слабенькая, вес у нее меньше нормального, хотя Клара кормит ее все время грудью. При этом она трогательно нежный ребенок, несмотря на ее слабое здоровье, — каждый раз, когда Элли улыбалась ей, у Пейдж от вида этой обаятельной девочки щемило сердце.
Клара, которая раньше была цветущей крепкой женщиной, похудела от горя. Она все время кашляла, и Пейдж дала ей чай, настоянный на коре белой березы, которую дала ей Тананкоа. Элли почти все время была на руках у матери, а Тео становился все сдержаннее и молчаливее.
Ощущая свою полную беспомощность, Пейдж выписала Элли несколько тонизирующих лекарств, безвредные препараты, содержащие витамины и минералы, но при этом она знала, что по существу эти лекарства ничем не помогут.
Пейдж настояла на том, чтобы Флетчеры остались поужинать и провели у нее ночь. Не говоря уже о том, что ей было приятно провести вечер с этими ее первыми друзьями в этом мире, она хотела понаблюдать за Элли.
Майлс заехал поздно вечером, как и предполагала Пейдж, и они с Тео расположились в малой гостиной и обсуждали политические проблемы, в то время как Пейдж и Клара мыли посуду после ужина и разговаривали.
Элли спала, а когда она проснулась, Пейдж попросила Майлса посмотреть ее. Она перенесла девочку в комнату для осмотров и положила на стол. Тео и Клара стояли в дверях.
Майлс нежно улыбался ребенку и бормотал какие-то бессмысленные слова. Элли лежала голенькая, прикрытая только пеленкой, но оставалась спокойной. Она гугукала и очаровывала его.
Когда Майлс закончил осмотр и поднял глаза, сердце у Пейдж упало. Она прочитала в его глазах тот же страх и безнадежность, которые испытывала сама, глядя на это нежное создание. Тем не менее Майлс вполне искренне обнадежил Клару и Тео, и они после разговора с ним несколько успокоились.
Вскоре Майлс собрался уезжать, и Пейдж, накинув шаль, вышла вслед за ним. Он поджидал ее в тени сарая.
— Ты схватишь воспаление легких, — сказал он, распахнул свое пальто из шкуры бизона и укрыл ее полами. При этом он крепко поцеловал ее. — А что подумают Флетчеры, когда увидят, что вы преследуете меня, доктор Рандольф?
— Клара знает про нас, она сказала мне, когда мы мыли посуду, что счастлива видеть, что мы вместе. — Она прижалась к его теплому телу. — А что ты скажешь про Элли, Майлс?
Он слишком долго колебался, продолжая крепко обнимать ее.
— Я и раньше сталкивался со случаями, казавшимися безнадежными, а потом пациенты выздоравливали, — произнес он наконец. — Дети часто оказываются крепче, чем они выглядят.
— Но не этот ребенок, так ведь? — прошептала Пейдж и постаралась удержать слезы, когда он вздохнул и покачал головой.
— Нет, я не думаю, что Элли справится, моя дорогая.
Лежа в эту ночь в постели, одна, — Флетчеры устроились в ее запасной спальне, а Майлс вернулся в форт, — Пейдж проклинала ограниченные возможности медицины в 1880-х годах.
Она прикинула, какие бы анализы она распорядилась проделать с Элли в ее время, всех специалистов, которых пригласила бы для консультаций.
Тянулись часы, а она придумывала воображаемые диагнозы и методы лечения, лежа с открытыми глазами, пока наконец ее не осенила простая мысль и принесла с собой умиротворение.
Даже в двадцатом веке дети умирают.
Может, и не составляет большой разницы, родилась ли Элли тогда или сейчас.
Майлс точно определил — мы не боги, сказал он ей однажды.
Он был прав. В конце концов она расслабилась и заснула.
В середине мая Тананкоа приехала к Пейдж.
Был шумный весенний день, с севера дул холодный ветер. На почве еще лежал снег, но он быстро превращался в грязь, а когда выглядывало солнышко, оно несло со своими лучами обещание летней жары.
Тананкоа приехала рано утром, еще не было девяти часов, когда она робко проскользнула в главную дверь.
Обе женщины обнялись, и Пейдж проводила свою гостью на кухню, где на плите стоял кофейник.
Они немного поболтали, потом Тананкоа поставила свою чашку и с мрачным выражением лица посмотрела на Пейдж.
— Я решила, — сказала она, — что, если я в этом году не забеременею от Денниса, я уйду от него. Я вернусь к моему народу. Но прежде я хочу попробовать твое лечение.
Было ясно, что она приняла решение. Пейдж подавила в себе все аргументы, которые пришли ей в голову.
— Пойдем в кабинет, и я осмотрю тебя, — сказала она.
Она могла только молиться, чтобы ее знания оказались полезными. Если это не произойдет, брак ее подруги обречен, что обернется трагедией — Пейдж редко приходилось видеть двух людей, которые так любили бы друг друга, как Тананкоа и Деннис, разве только она и Майлс.
Со своей эгоистической точки зрения, Пейдж предполагала, что если Тананкоа вернется к своему народу, то она потеряет связь с подругой, которой она так дорожила.
Она никогда там не бывала, но не думала, что резервация Повелителя Грома то место, куда ей будет удобно ездить.
Пейдж подробно объяснила Тананкоа, что она собирается делать, натянула перчатки и стерильный халат и вознесла быструю молитву непостоянному богу плодородия.
Нет в этом мире равновесия, подумала она, улыбнулась, глядя в испуганные глаза Тананкоа, и приступила к тщательному осмотру влагалища.
Большинство ее пациенток измучены обилием детей, а тут перед ней лежит Тананкоа, мечтающая забеременеть.