Шендеровка стала также свидетельницей драматических сцен, разыгравшихся в ходе попытки эвакуировать самых тяжело раненных «викингов». Их прямо на носилках грузили на немногие все еще остававшиеся на ходу гусеничные машины. Но машин не хватило на всех раненых. Тогда раненых, вынесенных из перевязочного пункта, стали грузить на крестьянские возы, не забыв обозначить их, как санитарные, флагами Красного Креста. Однако накативших волной 15 советских танков Т-34 флаги Красного Креста не остановили. Они без всякого разбора расстреляли как бронемашины и танки, так и санитарные повозки «викингов». Западнее Шендеровки другой группой советских танков была, с тем же результатом, атакована транспортная колонна санитарной роты дивизии «Викинг». В этой бойне, как и под Шендеровкой, также уцелело не более дюжины «счастливчиков». Тем, кто выжил, пришлось идти пешком по раскисшим дорогам, ставшим настолько непроходимыми, что даже немногие сохранившиеся у «викингов» транспортные средства пришлось бросать, так как от них все равно не было никакого толку.
Надо сказать, что неприятельские средства массовой информации упорно распространяли порочащие честь «викингов» слухи о том, что они якобы сами убили своих раненых. Так, некий советский офицер, майор Кампов, якобы участвовавший в Корсунь-Шевченковской операции, будто бы рассказывал английскому журналисту Александру Верту, автору книги «Россия в войне», что окруженные «зеленые эсэсовцы» якобы убили всех своих раненых, «что, несомненно, способствовало той атмосфере истерии, которой была отмечена их последняя ночь в Шендеровке. Приказ убивать раненых выполнялся очень строго. Они не только застрелили… своих раненых — так, как они обычно расстреливали русских и евреев — в затылок, — нет, они… еще поджигали санитарные машины… Что может быть страшнее зрелища, представшего нашим глазам, когда мы открыли эти обгорелые фургоны? Все они были полны обгорелых скелетов с гипсовыми повязками вокруг рук или ног, ставшими слишком просторными для них. Ведь гипс не горит…»
Таким образом, легенда об убийстве эсэсовцами «Викинга» своих раненых — это типичная пропаганда военного времени. Тем более что метод расстрела в упор в затылок — это типичный метод, применявшийся НКВД, но отнюдь не немецкими зондеркомандами, которые евреев и прочих «нежелательных элементов» расстреливали с дистанции, сразу группами и не в затылок.
Тут еще замечу, что несправедливо обвинять наших танкистов в том, что они расстреливали телеги с ранеными, не взирая на флаги Красного Креста. Кто эти флаги мог увидеть в горячке боя, да еще ночью, да еще в метель! Вспомним цитированный в одной из предыдущих глав рассказ А. А. Ветрова о прорыве 15-го танкового корпуса из окружения под Харьковом в марте 1943 года. Там тоже немецкие танкисты в темноте стреляли по прорывающейся советской колонне, совершенно не ведая, в каких машинах сидят вооруженные бойцы, а в каких — тяжелораненые, да и сидели здоровые и раненые чаще всего вперемежку, кто где сумел пристроиться. И немцев Ветров за это не винит. А ведь точно такая же картина была и при прорыве группы Штеммермана из черкасского «котла».
Как во время войны, так и после нее не утихали споры, сколько человек насчитывала окруженная группировка и сколько из них смогли прорваться к своим. В приказе Сталина от 18 февраля 1944 года по итогам Корсунь-Шевченковской операции утверждалось: «В ходе этой операции немцы оставили на поле боя убитыми 52 тыс. человек. Сдалось в плен 11 тыс. немецких солдат и офицеров. Вся имевшаяся у противника техника и вооружение захвачены нашими войсками».
В последующем число пленных возросло до 18 200, а число убитых — до 55 тысяч. Однако именно число в 11 тыс. пленных, причем только применительно к окруженной группировке, хорошо согласуется с архивными данными, согласно которым в период с 1 января по 1 марта 1944 года Красная Армия на всех фронтах взяла в плен лишь 15 351 неприятельских солдат и офицеров. С учетом этого цифра в 11 тыс. пленных из состава собственно Корсунь-Шевченковской группировки представляется довольно точной. Цифра же в 18 200 человек, скорее всего, возникла за счет двойного счета в боевых донесениях, когда одних и тех же пленных записывали на свой счет разные части и соединения.
Официальные же советские цифры по итогам операции таковы. Из 80 тыс. окруженных в Корсунь-Шевченковском «котле» немцев было захвачено в плен 18 200 человек, убито и ранено — 52 тыс. человек, захвачено и уничтожено вооружения и боевой техники: 271 танк, 110 штурмовых орудий, 32 бронемашины (скорее всего, речь идет о бронетранспортерах), 994 орудия, 536 минометов, 1689 пулеметов. По советским оценкам, 2–3 тыс. раненых было эвакуировано самолетами, а еще 8–9 тыс. человек сумели прорваться сквозь кольцо окружения.
Здесь бросается в глаза явная нестыковка цифр. Получается, почти все пленные — это раненые, которых, очевидно, было все-таки больше, чем убитых. Но если более чем за две недели боев в окружении было всего 2–3 тыс. раненых, нуждавшихся в эвакуации, то почему за последние три дня боев число раненых оказалось на порядок больше?
Применительно к уничтоженной и захваченной боевой технике можно предположить, что, как и в случае с пленными, имеет место двойной счет. Если данные цифры относятся только к окруженным войскам, то они, вне сомнения, были сильно преувеличены. У Корсунь-Шевченковской группировки танки были лишь у «Викинга», и их было не более 120, а вместе со штурмовыми орудиями — двести с небольшим. Надо также отметить, что несколько десятков единиц бронетехники все-таки смогли вырваться из «котла». Скорее всего, данные о потерях противника брались из донесений частей, соединений и армий, где были как двойной счет, так и сознательное преувеличение ущерба, нанесенного неприятелю. Ведь надо было уничтожить примерно столько же танков, сколько их раньше насчитала разведка, а она частенько преувеличивала численность немецкой бронетехники.
Также понятно, что и Конев, и Жуков в своих мемуарах стремились всячески приуменьшить число немецких солдат и офицеров, сумевших прорваться из корсуньского «котла». Ведь оба они отвечали за, чтобы не допустить прорыва. По утверждению Конева, сквозь четыре оборонительных линии внутреннего и внешнего фронта окружения не прошел вообще ни один немецкий танк или солдат. Как писал в своих мемуарах бывший командующий 2-м Украинским фронтом И. С. Конев, Гилле и другие генералы, выбравшиеся из окружения, вылетели из «котла» на самолетах, а не прорвались с боем через советские позиции. При этом маршал не учел, что вылететь из района окружения перед последним прорывом ни Гилле, ни кто-либо другой в принципе не мог, поскольку начиная с 14 февраля уже ни один самолет не мог приземлиться в «котле». Гилле же прорывался вместе со своей дивизией и, по свидетельству очевидцев, лично возглавил переправу остатков дивизии вброд через последнюю водную преграду — реку Гнилой Тикач. И еще Конев свидетельствует, что «ни в одном докладе и донесении не было сказано, что немцы прошли через какой-либо пункт или рубеж наших войск, занимающих оборону как на внешнем, так и на внутреннем фронтах». Да какой же советский командир дивизии или корпуса рискнет доложить вышестоящему начальнику, что окруженный неприятель прорвался через боевые порядки его частей! Получится, что генерал не выполнил боевую задачу, и вместо ордена и новой звезды на погоны ему может светить если не трибунал, то выговор.
Жуков, напротив, полагал, что «лишь нескольким танкам и бронетранспортерам с генералами, офицерами и эсэсовцами удалось вырваться из окружения и проскочить из района села Почапинцы в район Лисянки». Позднее советские и российские историки пришли к выводу, что на этих танках и бронетранспортерах смогли уехать ни много ни мало 8–9 тыс. человек. Это сколько же тогда единиц бронетехники должно было вырваться из «котла»! Если принять, что на одном танке или бронетранспортере могли ехать максимум 10–12 человек, то получается, что из окружения должно было выйти порядка 900 единиц бронетехники. А это в несколько раз больше, чем было у окруженных даже по самым смелым донесениям советской разведки. Думаю, что дальше доказывать абсурдность цифр, фигурирующих в советских донесениях и маршальских мемуарах, уже не надо. В последние годы некоторые российские историки говорят уже о 20 тысячах вырвавшихся из Корсунь-Шевченковского «котла». Что ж, для вывоза на броне такой оравы, я думаю, не хватило бы и всей бронетехники, имевшейся в тот момент у немцев на Восточном фронте. Потери же в 70 тыс. убитых, раненых и пленных теперь отнесли не только к окруженной группировке, но и к войскам, действовавшим на внешнем фронте окружения. Как мы увидим дальше, и эта цифра значительно преувеличена.
Обратимся теперь к немецким свидетельствам о Корсунь-Шевченковском (Черкасском) сражении. Манштейн утверждает в мемуарах: «Первая танковая армия получила приказ как можно скорее завершить разгром окруженных на ее левом фланге частей советской 1-й танковой армии. 3 тк должен быть в самое ближайшее время высвобожден с этого участка. Вместе с 16, 17 тд, лейбштандартом и полком тяжелых танков под командованием Веке, особенно отличившимся в последнем сражении, его необходимо было перебросить на участок, где теперь наметился кризис, 1-я танковая дивизия при первой возможности должна была последовать за ними.
Перед 8-й армией была поставлена задача снять с занимаемого ею участка 3 тд 47 тк и сосредоточить ее у места прорыва. Из состава 6-й армии было приказано выделить для усиления этой группировки еще 24 тд. Однако, когда последняя прибыла туда, Гитлер приказал возвратить ее группе армий «А», так как обстановка на никопольском плацдарме становилась угрожающей. Она подошла туда, однако, слишком поздно.
По приказу командования группы армий оба корпуса должны были нанести удар силам противника, окружившим 42 и 11 ак, во фланг и в тыл: корпус 1-й танковой армии — с запада, корпус 8-й армии — с юга.
Командование группы армий сосредоточило сравнительно большое количество дивизий, чтобы деблокировать окруженные корпуса. Это было необходимо, так как противник бросил в этот район с северо-западного и с восточного направлений не более и не менее как двадцать шесть стрелковых дивизий и семь-восемь танковых, механизированных и кавалерийских корпусов. Использование такого большого количества дивизий объясняется тем, что, за исключением свежих и пополненных соединений, советские дивизии имели неполный состав. Задача наших обеих ударных групп состояла в том, чтобы перерезать тыловые коммуникации скопившегося здесь большого числа соединений и затем уничтожить их концентрическими атаками. боем через советские позиции. При этом маршал не учел, что вылететь из района окружения перед последним прорывом ни Гилле, ни кто-либо другой в принципе не мог, поскольку начиная с 14 февраля уже ни один самолет не мог приземлиться в «котле». Гилле же прорывался вместе со своей дивизией и, по свидетельству очевидцев, лично возглавил переправу остатков дивизии вброд через последнюю водную преграду — реку Гнилой Тикач. И еще Конев свидетельствует, что «ни в одном докладе и донесении не было сказано, что немцы прошли через какой-либо пункт или рубеж наших войск, занимающих оборону как на внешнем, так и на внутреннем фронтах». Да какой же советский командир дивизии или корпуса рискнет доложить вышестоящему начальнику, что окруженный неприятель прорвался через боевые порядки его частей! Получится, что генерал не выполнил боевую задачу, и вместо ордена и новой звезды на погоны ему может светить если не трибунал, то выговор.
Жуков, напротив, полагал, что «лишь нескольким танкам и бронетранспортерам с генералами, офицерами и эсэсовцами удалось вырваться из окружения и проскочить из района села Почапинцы в район Лисянки». Позднее советские и российские историки пришли к выводу, что на этих танках и бронетранспортерах смогли уехать ни много ни мало 8–9 тыс. человек. Это сколько же тогда единиц бронетехники должно было вырваться из «котла»! Если принять, что на одном танке или бронетранспортере могли ехать максимум 10–12 человек, то получается, что из окружения должно было выйти порядка 900 единиц бронетехники. А это в несколько раз больше, чем было у окруженных даже по самым смелым донесениям советской разведки. Думаю, что дальше доказывать абсурдность цифр, фигурирующих в советских донесениях и маршальских мемуарах, уже не надо. В последние годы некоторые российские историки говорят уже о 20 тысячах вырвавшихся из Корсунь-Шевченковского «котла». Что ж, для вывоза на броне такой оравы, я думаю, не хватило бы и всей бронетехники, имевшейся в тот момент у немцев на Восточном фронте. Потери же в 70 тыс. убитых, раненых и пленных теперь отнесли не только к окруженной группировке, но и к войскам, действовавшим на внешнем фронте окружения. Как мы увидим дальше, и эта цифра значительно преувеличена.
Обратимся теперь к немецким свидетельствам о Корсунь-Шевченковском (Черкасском) сражении. Манштейн утверждает в мемуарах: «Первая танковая армия получила приказ как можно скорее завершить разгром окруженных на ее левом фланге частей советской 1-й танковой армии. 3 тк должен быть в самое ближайшее время высвобожден с этого участка. Вместе с 16, 17 тд, лейбштандартом и полком тяжелых танков под командованием Веке, особенно отличившимся в последнем сражении, его необходимо было перебросить на участок, где теперь наметился кризис, 1-я танковая дивизия при первой возможности должна была последовать за ними.
Перед 8-й армией была поставлена задача снять с занимаемого ею участка 3 тд 47 тк и сосредоточить ее у места прорыва. Из состава 6-й армии было приказано выделить для усиления этой группировки еще 24 тд. Однако, когда последняя прибыла туда, Гитлер приказал возвратить ее группе армий «А», так как обстановка на никопольском плацдарме становилась угрожающей. Она подошла туда, однако, слишком поздно.
По приказу командования группы армий оба корпуса должны были нанести удар силам противника, окружившим 42 и 11 ак, во фланг и в тыл: корпус 1-й танковой армии — с запада, корпус 8-й армии — с юга.
Командование группы армий сосредоточило сравнительно большое количество дивизий, чтобы деблокировать окруженные корпуса. Это было необходимо, так как противник бросил в этот район с северо-западного и с восточного направлений не более и не менее как двадцать шесть стрелковых дивизий и семь-восемь танковых, механизированных и кавалерийских корпусов. Использование такого большого количества дивизий объясняется тем, что, за исключением свежих и пополненных соединений, советские дивизии имели неполный состав. Задача наших обеих ударных групп состояла в том, чтобы перерезать тыловые коммуникации скопившегося здесь большого числа соединений и затем уничтожить их концентрическими атаками.
К сожалению, вначале глубокий снег, а затем наступившая распутица значительно замедлили сосредоточение обеих ударных групп. Тем не менее им удалось нанести удар, в результате которого значительная часть сил, окруживших Черкасскую группировку, была разбита. Свыше 700 танков, более 600 противотанковых орудий и около 150 орудий было уничтожено, однако оба корпуса захватили всего 2000 пленных.
Это был признак того, что соединения противника в основном состояли из моторизованных частей. В конце концов непролазная грязь со снегом вынудили нас остановиться (думаю, что сопротивление советских войск сыграло здесь не меньшую роль. — Б. С.). Ударный клин 3 тк подошел на 13 км к юго-западной стороне «котла», 47 тк удалось оттянуть на себя значительную часть сил противника…»
Значение атак деблокирующих группировок заключалось в том, что, хотя им и не удалось прорвать кольцо окружения извне, лейбштандарт и другие танковые дивизии нанесли большие потери советским танковым и механизированным соединениям и существенно уменьшили их возможности противодействовать прорывающимся из окружения немецким войскам.
Манштейн продолжал: «Так как не было больше надежды на то, что наши танки доберутся до «котла», я приказал обоим окруженным корпусам прорваться на юго-запад. За это время в результате возобновившихся атак противника со всех сторон оба корпуса скучились на небольшом пространстве, простиравшемся в направлении с севера на юг на 45 км, а с запада на восток лишь только на 15–20 км. Таким образом, надо было действовать, если мы хотели еще спасти эти корпуса. 4 февраля Советы уже потребовали от них капитуляции (на самом деле ультиматум, как мы помним, был предъявлен окруженным только 8 февраля. — Б. С.)…
В ночь с 16 на 17 февраля оба корпуса под руководством своих командиров Штеммермана и Либа предприняли попытку прорваться из окружения в юго-западном направлении, навстречу 3 тк, который напрягал все силы, чтобы, несмотря на непролазную грязь, бросить навстречу прорывающейся группировке хотя бы несколько танков. По приказу командования группы армий оба окруженных корпуса должны были использовать для обеспечения выхода из окружения всю артиллерию и имеющиеся боеприпасы. Так как во время выхода из окружения войскам пришлось бы передвигаться по бездорожью и глубокой грязи, было приказано бросить орудия после того, как будут расстреляны все боеприпасы. Арьергарды с несколькими орудиями прикрывали выходящие из окружения войска от атак противника с севера, востока и юга.
Можно себе представить, с какими чувствами, надеясь и беспокоясь, мы ожидали в нашем штабном поезде известий о том, удался ли выход из окружения. В ночь с 16 на 17 февраля в 1 ч. 25 мин. пришло радостное известие о том, что первая связь между выходящими из окружения корпусами и передовыми частями 3 тк установлена. Противник, находившийся между ними, был буквально смят. 28 февраля мы узнали, что из «котла» вышло 30 000—32 000 человек. Поскольку в нем находилось шесть дивизий и одна бригада, при учете низкой численности войск это составляло большую часть активных штыков. Огромную боль нам причинило то, что большую часть тяжелораненых выходившие из окружения не могли взять с собой. Генерал Штеммерман погиб во время боя.
Таким образом, нам удалось избавить эти два корпуса от той судьбы, которая постигла 6-ю армию под Сталинградом. Гитлер и здесь сначала отдал приказ о продолжении борьбы в «котле», однако затем задним числом одобрил приказ группы армий о подготовке к выходу из окружения. Приказ о самом выходе из окружения был отдан командованием группы без предварительного согласования с Гитлером, чтобы исключить возможность возражений с его стороны.
Конечно, при выходе из окружения большая часть тяжелого оружия и орудий застряла в грязи. Только несколько из них ценой неимоверных усилий войскам удалось взять с собой. Вырвавшиеся из «котла» дивизии пришлось временно отвести в тыл. Вследствие этого шесть с половиной дивизий группы армий не принимали участия в боях, что еще больше осложняло обстановку. Однако это не могло омрачить радости, которую доставляло нам удавшееся спасение, по крайней мере, личного состава обоих корпусов».
Поданным Манштейна, на довольствии в 6 окруженных дивизиях и одной бригаде, а также в двух корпусных управлениях состояло 54 тыс. человек, но часть тыловых подразделений не попала в кольцо.
Генерал Курт Типпельскирх в своей «Истории Второй мировой войны», изданной раньше мемуаров Манштейна и являющейся поэтому независимым от Манштейна свидетельством, утверждал: «28 января клинья русских войск, наступавших с севера и востока, сомкнулись в районе Звенигородки, и таким образом в результате противоречившего всякому здравому смыслу упрямства Гитлера, который неизменно приказывал «не оттягивать войска с неатакованных участков фронта, дабы лишить противника свободы действий», два немецких корпуса оказались в «котле». Как и всегда в подобных случаях, окруженные дивизии приходилось снабжать по воздуху, спешно перебросив сюда транспортные самолеты Ю-52; многие из этих самолетов из-за недостаточного прикрытия истребителями легко сбивались русской истребительной авиацией. За счет оголения других участков фронта были, хотя и с большим трудом, выделены танковые дивизии, по четыре от 8-й полевой и 1-й танковой армий, которые получили задачу концентрическими ударами уничтожить прорвавшиеся силы противника и освободить окруженные войска. Назначенное на 3 февраля наступление неожиданно натолкнулось на серьезные трудности. Слишком рано наступающая на юге России распутица затянула сосредоточение необходимых сил. Кроме того, осложнения на других участках вынудили бросить туда часть предназначавшихся для контрудара дивизий. Выделенные для нанесения удара с юга дивизии 1-й танковой армии основными силами смогли перейти в наступление только 4 февраля, а удар с северо-запада силами 8-й армии последовал лишь 11 февраля. Эти контрудары оказались разрозненными и, несмотря на ряд первоначальных успехов, цели не достигли. Тем временем кольцо вокруг окруженных корпусов сжималось все теснее; русская бомбардировочная авиация непрерывно наносила по ним мощные удары, и, наконец, окруженная группировка оказалась настолько сжатой вокруг Корсунь-Шевченковского, что потеряла последние аэродромы, через которые осуществлялось ее снабжение. Когда к 15 февраля наступательная сила деблокирующих войск истощилась, окружные корпуса получили приказ пробиваться в южном направлении, куда навстречу им должен был наступать танковый корпус 1-й танковой армии. Блестяще подготовленный прорыв в ночь с 16 на 17 февраля не привел, однако, к соединению с наступавшим навстречу корпусом, так как продвижение последнего, и без того медленное из-за плохого состояния грунта, было остановлено противником. После этого окруженным корпусам пришлось, бросив все тяжелое оружие, артиллерию и большое количество снаряжения, последним отчаянным броском пробиваться к своим войскам. Из окружения вышли лишь 30 тыс. человек».
Другой немецкий генерал, Фридрих Вильгельм Меллентин вспоминал: «…наша 8-я армия удерживала очень опасный выступ, который включал Корсунь-Шевченковский и доходил до Днепра; Гитлер решительно настаивал на удержании этого выступа. Результатом такого решения оказался новый Сталинград — правда, масштабы катастрофы на этот раз были меньше. Войска 1-го Украинского фронта маршала Ватутина и 2-го Украинского фронта маршала Конева прорвали нашу оборону по обе стороны Корсунь-Шевченковского и окружили свыше 50 тыс. немецких войск. С огромным трудом Манштейну удалось вывести из «котла» около 35 тыс. человек, но потери, особенно в артиллерии, были огромные. Большинство орудий пришлось бросить на дорогах».
Следовательно, число вырвавшихся из черкасского «котла» разными немецкими генералами оценивается в 30–35 тысяч. Не исключено, что Меллентин просто прибавил к максимальному числу прорвавшихся, приведенному у Манштейна, еще около 3 тыс. раненых, эвакуированных по воздуху, и таким образом получил цифру в 35 тыс. спасшихся. Правильность данных Манштейна можно проверить следующим образом. Известно, что из кольца окружения удалось прорваться 4,5 тыс. солдат и офицеров «Викинга» и 632 бойцам бригады «Валлония». Среди последних, между прочим, оказался также будущий руководитель Российского Имперского Союза-Ордена в Аргентине Николай Иванович Сахновский и еще несколько русских эмигрантов, проживавших в Бельгии и вступивших в валлонский легион. Вместе два эти соединения можно приравнять к полутора дивизиям. Общую же численность окруженных можно приравнять к 7 дивизиям (считая численность попавших в окружение частей корпусного подчинения равной половине средней численности дивизии на момент окружения). Если предположить, что примерно такая же доля военнослужащих, как в «Викинге» и «Валлонии», прорвалась из окружения и в других дивизиях, то общую численность спасшихся можно оценить в 23 949 человек. Однако, если учесть, что «Викинг» и «Валлония» составляли главную ударную силу прорыва, их потери должны были быть существенно больше, чем потери других соединений. Как отмечалось позднее в рапорте о прорыве из Черкасского окружения, «храбрые гренадеры полка «Германия», применив оружие ближнего боя, подбили 24 советских танка и в ожесточенном ближнем бою подготовили прорыв из «котла». Мы возьмем минимальную из цифр Манштейна в 30 тыс. прорвавшихся и добавим к ним 3 тыс. эвакуированных по воздуху раненых. Тогда безвозвратные потери в «котле» должны были составить около 21 тыс. человек — 11 тыс. пленных и 10 тыс. погибших. Если добавить к этому еще 3 тыс. раненых, эвакуированных ранее, и предположить, что среди прорвавшихся тоже было не менее 3 тыс. раненых, общие потери окруженной группировки можно оценить в 27 тыс. человек. Численность деблокирующей группировки примерно вдвое превышала численность окруженной группировки, следовательно, ее потери ранеными, требующими эвакуации, в период с 28 января до 14 февраля можно оценить в 6 тыс. человек. 14–17 февраля, когда бои были еще бо лее ожесточенными, деблокирующая группировка могла потерять ранеными не менее 3 тыс. человек. Пленных из состава деблокирующих войск почти не было, а доля убитых была значительно меньше, чем среди окруженных, которым приходилось идти на прорыв, не считаясь с потерями. Можно предположить, что у деблокирующих войск число убитых было вдвое меньше числа раненых. Тогда потери немецких войск на внешнем фронте окружения можно оценить в 4,5 тыс. убитыми, а общие потери — в 13,5 тыс. человек. Общие же немецкие потери немцев в период корсунь-шевченковского окружения с 28 января по 17 февраля включительно оцениваются нами в 40,5 тыс. человек, а потери всех этих войск в период до окружения, с 24 по 27 января, оцениваются нами в 4,5 тыс. убитых и раненых. Итого все потери немцев в ходе Корсунь-Шевченковского сражения можно оценить в 45 тыс. человек, в том числе 11 тыс. — пленными и не менее 16 тыс. убитыми. Это значительно меньше, чем оценка официальных российских историков этих потерь в 70 тыс. убитых, раненых и пленных.
Данные о советских потерях гораздо более скудны и ненадежны. По официальным, существенно заниженным данным, как мы уже убедились на примере Курской битвы, 1-й Украинский фронт безвозвратно потерял 124 467 человек в период с 24 декабря 1943 года по 17 апреля 1944 года. Его санитарные потери за это время достигли 331 902 человек. 2-й Украинский фронт за тот же период потерял 66 059 убитыми и пропавшими без вести и 200 914 ранеными. Можно предположить, что безвозвратные потери фронтов были занижены не менее чем вдвое и в реальности составили соответственно около 229 тыс. и около 132 тыс. За указанный период 1-й Украинский фронт провел Житомире Бердичевскую операцию (24 декабря 1943 года — 13 января 1944 года), Корсунь-Шевченковскую операцию (с 24 января по 17 февраля 1944 года), Ровенско-Луцкую (27 января — 11 февраля) и Проскурово-Черновицкую операцию (с 4 марта по 17 апреля 1944 года). 2-й Украинский фронт за тот же период провел Кировоградскую операцию (5–16 января 1944 года), Корсунь-Шевченковскую операцию, Проскуровско-Черновицкую операцию и Умано-Ботошанскую операцию (с 5 марта по 17 апреля 1944 года). Чисто условно можно принять, что уровень потерь не слишком сильно отличался от среднего ежедневного заданный период. Для 1 — го Украинского фронта в указанный период боевые действия продолжались 89 дней. Следовательно, среднесуточные безвозвратные потери могли составить 2,57 тыс. человек, а санитарные — 3,73 тыс. человек. Надо также учесть, что параллельно с Корсунь-Шевченковской проводили Ровенско-Луцкую операцию, которая, однако, была на 9 дней короче, а если учесть, что 1-й Украинский фронт начал Корсунь-Шевченковскую операцию 26 января, — то на 7 дней короче. В Корсунь-Шевченковской операции же участвовали две общевойсковые и одна танковая армии 1-го Украинского фронта. Принимая все это во внимание, можно предположить, что в период с 27 января по 11 февраля, т. е. в течение 16 дней, 55,6 % ежедневных потерь 1-го Украинского фронта приходилось на Корсунь-Шевченковскую операцию. Таким образом, только в течение 7 дней все потери 1 — го Украинского фронта приходились на эту операцию. Соответственно, безвозвратные потери 1-го Украинского фронта в ходе Корсунь-Шевченковской операции могли достигать 40,9 тыс. человек, а В ходе Проскурово-Черно-вицкой операции — 115,7 тыс. человек. Санитарные потери фронта, соответственно, могли достигать в первой из операций 59,3 тыс. человек, а во второй — 167,9 тыс. человек.
Для 2-го Украинского фронта боевые действия в указанный период продолжались 82 дня. Среднесуточные безвозвратные потери фронта могли достигать 1,61 тыс. человек, а санитарные — 2,45 тыс. человек. Соответственно, за время Корсунь-Шевченковской операции 2-й Украинский фронт потерял убитыми и пропавшими без вести 40,3 тыс. человек и ранеными — 61,3 тыс. человек. Гораздо сложнее определить потери 2-го Украинского фронта в ходе Проскуровско-Черновицкой операции, поскольку параллельно с ней фронт также проводил Уманско-Ботошанскую операцию. В этой операции участвовало пять общевойсковых и три танковых армии. В Проскуровско-Черновицкой операции 2-й Украинский фронт участвовал всего лишь одной общевойсковой армией. С учетом того, что танковая армия по численности уступала как минимум вдвое общевойсковой армии, на 40-ю армию 2-го Украинского фронта в период Проскуровско-Черновицкой операции должно было приходиться не более 13,3 % потерь фронта за этот период. С учетом этого потери 2-го Украинского фронта в этой операции могли составить 9,6 тыс. убитыми и пропавшими без вести и 14,7 тыс. ранеными.
Таким образом, потери советских войск в Корсунь-Шевченковской операции составили около 81,2 тыс. убитыми и пропавшими без вести и около 120,6 тыс. ранеными. В Проскуровско-Черновицкой операции советские безвозвратные потери составили около 125,3 тыс. человек, а санитарные — около 182,6 тыс. человек.
Общие советские потери в ходе Корсунь-Шевченковской операции, по нашей оценке, оказываются в 4,5 раза больше немецких. По безвозвратным потерям это соотношение составляет 3,0 раза, а по раненым — в 6,7 раза.
По оценке американского историка Дэвида Глэнца, в ходе Корсунь-Шевченковской операции советские войска потеряли убитыми 24 286 человек и 55 902 ранеными. Нам эта оценка представляется заниженной, в том числе и потому, что здесь не учтены пленные. Ведь, по утверждению Манштейна, в ходе Корсунь-Шевченковской операции немцы захватили около 7 тыс. пленных. Если учитывать только погибших, то соотношение будет 4,6:1 в пользу немцев.
Сложнее оценить германские потери в Проскуровско-Черновицкой операции. Здесь у нас есть лишь данные о помесячных безвозвратных потерях германских сухопутных сил (включая потери войск СС) в 1944 году. В январе они составили 66 500 человек, в феврале — 60 744, в марте — 72 200 и в апреле — 47 000. В феврале немцы потеряли в ходе Корсунь-Шевченковского сражения около 20 тыс. погибшими и пленными, что составило треть всех германских безвозвратных потерь. Надо учесть, что в это время германская армия сражалась также в Италии, где среднемесячные безвозвратные потери с июля 1943 года по конец ноября 1944 года составляли 3,9 тыс. человек. Если вычесть их из потерь марта и апреля, то на Восточный фронт на этот период придется около 111,4 тыс. погибших и пропавших без вести. Эти потери были понесены в ходе Проскуровско-Черновицкой, Уманско-Ботошанской, Березнеговато-Снигиревской (6–18 марта), Тыргу-Фрумосской (8 апреля — 6 мая), Крымской (8 апреля — 12 мая), Витебской (2 февраля — 13 марта) и Псковской (9 марта — 15 апреля) операций Красной Армии. Во всех этих операциях, кроме первых четырех, советские войска, по официальным данным (без принятого нами удвоения безвозвратных потерь), понесли в марте и апреле общие потери примерно в 234 тыс. человек. В Уманско-Ботошанской операции 2-й Украинский фронт, если брать только официальные данные, должен был потерять около 124,3 тыс. человек. Можно предположить, что в значительно меньших по размаху Березнеговато-Снигиревской и Тыргу-Фрумосской операциях, направленных к тому же главным образом против румынских войск, в сражениях с немецкими войсками советские войска понесли потери в размере не более одной трети от тех, что они понесли в Уманско-Ботошанской операции, т. е. около 40 тыс. человек. Официальные же данные о советских потерях в Проскуровско-Черновицкой операции можно оценить в 245 тыс. человек.
Тогда общие советские официальные потери в марте — апреле 1944 года можно оценить в 643 тыс. человек, из которых на Проскуровско-Черновицкую операцию приходится около 38 %. Можно предположить, что, в свою очередь, в немецких безвозвратных потерях на Восточном фронте на эту операцию приходится примерно такая же доля. Она составит около 42,3 тыс. человек. В этом случае соотношение по безвозвратным потерям, принимая во внимание нашу оценку советских безвозвратных потерь, составит примерно 3,0:1 в пользу немцев и окажется точно таким же, как и в случае Корсунь-Шевченковского сражения.
После прорыва из черкасского «котла» «Викинг» и «Валлония» были отправлены с фронта на переформирование. Из состава «Викинга» был выведен батальон «Нарва». Но завершить переформирование не удалось. В марте «Викинг» был переброшен в район Ковеля для отражения советского наступления.
История боевых действий «Викинга» под Ковелем и позднее в районе Клещелей в Польше получила любопытное преломление в советской литературе, а потом и в кинематографе. В 2003 году на майские праздники по двум программам одновременно демонстрировали новый российский блокбастер «Звезда» режиссера Николая Лебедева по одноименной повести Эммануила Казакевича, написанной в 1946 году, и фильм Михаила Пташука «В августе 44-го». Первый призван затмить американский кинобестселлер «Спасти рядового Райана», хотя далеко не дотягивает до него по спецэффектам и масштабу постановки. Второй же приятно пересматривать не один раз из-за блестящей игры Евгения Миронова и Александра Балуева, когда группу «Неман» «качают на косвенных». И мало кто знает, что и «Звезда» Казакевича, и «Момент истины» Богомолова имеют вполне конкретную документальную основу, только оба писателя, в соответствии со своими идеологическими задачами, внесли сознательное искажение в хронологию событий и совместили каждый по две военные операции, в действительности осуществлявшиеся в разное время.
Фильм «Звезда» Николая Лебедева далеко превосходит в техническом отношении скромную экранизацию повести Казакевича, осуществленную еще в 1949 году Александром Ивановым, но выпущенную на экран только в 1953 году, после смерти генералиссимуса. Николай Крючков вспоминал: «В этом фильме Сталину не понравилось, что мой герой — сержант Мамочкин — перед тем, как взорвать себя, говорит «Вот так вот», а не «За Сталина». И картину запретили…» Фильм Лебедева, напротив, судя по шумихе, поднятой накануне премьеры, ждет счастливая прокатная судьба. Похоже, картина Лебедева должна стать частью нового мифа о Великой Победе, добытой русским народом без Сталина и без партии. И повесть Казакевича в качестве литературной основы для этой цели подходит идеально. Здесь нет политруков, да й имя Сталина герои ни разу не упоминают. Упоминание конкретной дивизии противника — танковой дивизии СС «Викинг», являющейся главной целью разведгруппы лейтенанта Травкина, создавало у читателей впечатление, что они имеют дело с почти документальной повестью, что все так и было в действительности. Наверняка и у зрителей нового фильма создастся точно такое же впечатление.
На самом же деле повесть Казакевича «Звезда» хотя и действительно основана на реальных событиях, но представляет собой героический миф. Как это часто бывает в истории Великой Отечественной войны, на самом деле все происходило с точностью до наоборот.
Майор Эммануил Казакевич, несмотря на сильную близорукость, гарантировавшую ему белый билет, в годы войны был командиром разведроты, потом — начальником разведки дивизии и помощником начальника разведки армии, стал кавалером 8 боевых орденов и медалей. И в основу повести положил реальные события: два контрудара, который нанесла дивизия СС «Викинг» под Ковелем и в Польше, в районе Клещелей, в июле 1944 года по войскам 65-й армии. Только в отличие от того, как он представлен у Казакевича, оба контрудара оказались а) успешными и б) абсолютно неожиданными для советского командования.
Внезапный для противника удар 2-го Белорусского фронта на ковельском направлении вызвал серьезную обеспокоенность у немецкого командования. Ведь возникла реальная угроза выхода советских войск в глубокий тыл группы армий «Центр». Пришлось принять срочные меры. Все соединения немецкой 4-й танковой армии группы армий «Центр», действовавшие против 2-го Белорусского фронта, передавались в состав 2-й армии той же группы армий. На стык групп армий «Юг» и «Центр» было перегруппировано до 8 дивизий, в том числе одна танковая, из резерва группы армий «Центр» и с других участков фронта. С конца марта на ковельском направлении начались упорные бои. 4 апреля немцам удалось прорваться к Ковелю и деблокировать окруженный гарнизон. Под ударами превосходящих сил противника 70-я советская армия также была вынуждена отойти назад. 5 апреля из-за недостатка сил 2-й Белорусский фронт прекратил наступление. В тот же день последовала директива Ставки о его расформировании. Так вкратце можно охарактеризовать ход сражения под Ковелем, в котором «Викингу» довелось сыграть важную роль.
Казакевич место действия своей повести приурочивает к району Ковеля, а время — весна 1944 года. Он пишет: «Под командованием группенфюрера (генерал-лейтенанта войск СС) Герберта Гилле дивизия в составе 9-го мотополка «Вестланд», 10-го мотополка «Германия», 5-го танкового полка, 5-го дивизиона самоходной артиллерии и 5-го полевого артиллерийского полка, во всем блеске своей первокласснейшей техники, тайно сосредоточилась в этих огромных лесах, с тем чтобы неожиданным ударом деблокировать окруженный русскими город Ковель, расчленить русских на изолированные группы и, уничтожая их, отбросить на рубеж двух знаменитых рек — Стоход и Стырь.
Последнее время дивизия с обычной своей свирепостью усмиряла непокорную Югославию.
Получив сильное пополнение в людях и шестьдесят танков нового типа «тигр», о котором господин рейхсминистр Шпеер отозвался как о «короле танков», дивизия насчитывала пятнадцать тысяч человек. Полками командовали неоднократно отмеченный фюрером штандартенфюрер Мюлленкамп, бывший личный адъютант Гитлера штандартенфюрер Гаргайс и другие гиммлеровские волки, высоко стоящие на лестнице национал-социалистской и военной иерархии, удачливые и безжалостные интриганы.
Вслед за дивизией «Викинг» готовилась к прибытию из Франции на этот участок фронта отборная, хотя и не столь блестящая 342-я гренадерская дивизия под командованием генерал-лейтенанта Никкеля. Ей предстояло развить успех эсэсовцев.