Так я и поступил, когда на следующий день был у Ген. Краснова. Приехал я умышленно рано, будучи уверен, что Петр Николаевич нетерпеливо ожидает моего доклада и в этом я не ошибся.
Наша продолжительная беседа была для меня, словно, экзамен. Ген. Краснов задавал мне массу вопросов, желая в точности знать речь Ген. Власова и мои ему возражения.
Рассказывая и, одновременно, наблюдая за Петром Николаевичем, я могу сказать, что мой доклад умиротворяюще действовал на него. Это подтвердил и он сам, сказав: «Большое Вам спасибо Иван Алексеевич, мне бы хотелось, чтобы Ваши труды увенчались успехом».
Вернувшись к себе в гостиницу, я встретил Донского Атамана, крайне чем то озабоченного. Показав мне какую-то бумагу, он сказал: «Прочтите, пожалуйста, но я не понимаю С. Н. Краснова, для чего он это делает?»
Бумага оказалось адресом Петру Николаевичу Краснову, составленным Семен Николаевичем. Этот адрес предназначался для подписи всем казачьим генералам. В первой его части высказывались чувства глубокой преданности всех нижеподписавшихся П. Н. Краснову, как верховному вождю всего казачества, против, чего, конечно, ничего нельзя было возразить. Зато вторая часть, по своему содержанию, представляла резкий выпад лично против Ген. Власова и Р.O.A. Донской Атаман получил этот адрес для подписи первым и очутился в крайне затруднительном положении. Не подписать значило бы обидеть Ген. Краснова, а подписать, то же самое сделать в отношении Ген. Власова, ибо этот адрес был предназначен к опубликованию в газетах. Донской Атаман желал знать мое мнение. Я ответил, что сначала я бы хотел об этом переговорить с Ген. А. Г. Шкуро, которому немедленно и позвонил.
— «Слышал ли ты, Андрей Григорьевич, что-нибудь об адресе П. Н. Краснову»? — спросил я его. Он ответил, что он не только об этом знает, но уже по этому поводу послал Батьке Атаману Краснову письмо. В нем он выразил Петру Николаевичу свою любовь и безграничную преданность, но упомянул, что появление в печати этого адреса, в котором недвусмысленно высказывается осуждение Ген. Власову, он считает неуместным.
— «Ведь, тогда все твои усилия примирить наших Батек, пойдут насмарку», — добавил он.
Я вполне с ним согласился и сказал, что сейчас же поеду к Петру Николаевичу и, как лицо нейтральное, переговорю с ним по этому вопросу. Мне казалось, что, если Ген. Краснов искренно стремится к сближению с Р.O.A., то он согласится с моими доводами и не допустит появление адреса в такой форме.
Свой разговор с Ген. Шкуро я передал Донскому Атаману и просил его, не подписывая адрес, дать мне его, чтобы я мог показать его Петру Николаевичу. Григорий Васильевич был очень рад таким оборотом дела и охотно вручил мне злополучный адрес.
Мой приезд для Петра Николаевича был совсем неожиданным. Мне пришлось объяснить его неотложностью и важностью одного вопроса. Я показал ему адрес и передал мои разговоры с Ген. Шкуро и Ген. Татаркиным. Затем я сказал, что вполне одобряя и, так сказать, подписываясь под его первой частью, я никак не могу согласиться с его заключением.
— «Это взорвет всю мою работу и, в итоге, приведет к окончательному Вашему разрыву с Р.О.А.» — добавил я.
Должен заметить, что мне приходилось считаться и с тем, чтобы не обидеть Семена Николаевича, как инициатора этого адреса и не нажить в его лице себе неприятеля. Учитывая это, я просил Петра Николаевича, поручить мне немного изменить редакцию адреса и об этом поставить в известность Семена Николаевича. Я не мог себе представить, чтобы Ген. Краснов не отдавал себе отчета, что появление в печати такого документа, вызовет бурю протеста в кругах Р.O.A. и безусловно исключит всякую возможность урегулировать его отношения с Ген. Власовым. Если его племянник, Семен Николаевич, полагал я, необдуманно допускает подобную ошибку, то обязанность, Петра Николаевича, была ее исправить.
Ген. Краснов согласился с моими аргументами и дал свое благословение видоизменить редакцию адреса. Об этом я немедленно по телефону сообщил молодому Ген. Краснову, сказав, что через день-два, я дополнив несколько редакцию, верну ему адрес.
Семен Николаевич неоднократно торопил меня скорее выполнить это. Но, каждый раз, я ссылался на недостаток времени. Получил он адрес лишь тогда, когда таковой потерял всякий смысл, т. е. накануне свидания П. Н. Краснова и А. А. Власова.
Все это время, примерно через день, я аккуратно посещал Ген. Трухина, а иногда и Андрея Андреевича. Необходимо было выяснить мнение последнего, по целому ряду спорных вопросов, дабы, информируя об этом Ген. Краснова, найти соответствующее решение.
Мне казалось, что Андрей Андреевич, постепенно привыкал ко мне и, как будто бы, относился с большим доверием, чем в начале. Такое заключение, я делал на основании тех откровенных разговоров, каковые он иногда вел со мною. Порой он горячо жаловался мне, что немцы умышленно тянут с назначением его Главнокомандующим Русской Освободительной армией, не отпускают потребного вооружения и снаряжения и в результате — формирование Р.О.А. идет крайне медленно и до сего времени не готова даже и одна дивизия.
— «Я буквально в отчаянии», — как-то сказал Ген. Власов — «и думаю, что моя заветная мечта — выйти с частями Р.О.А. на восточный фронт, установить там соприкосновение с Красной Армией, а через нее и с русским народом, едва ли осуществится. Вот видите» — и он, показав мне какой-то список, где некоторые линии были подчеркнуты красным карандашом, сказал: «Я не имею права назвать Вам фамилии, но все подчеркнутые красным, — наши люди, преимущественно высшие начальники в Красной армии. Они ждут момента, чтобы со своими частями, влиться ко мне. Но разве я могу побороть тупость немцев, а возможно их ко мне недоверие».
Беседуя с генералами Власовым и Трухиным, я пользовался каждым случаем, чтобы убедить их, что все вопросы, между Р.О.А. и Казачеством, всегда могут быть улажены путем взаимного соглашения начальников штабов, при наличии нормальных отношений между возглавителями. В принципе, они не возражали против и, как будто бы, соглашались с моим мнением.
В одно из очередных посещений Ген. Краснова, я нашел его сильно взволнованным и раздраженным. Держа газету в руках, он встретил меня словами: «Читали, что пишут Ваши Власовцы?» Ничего еще не зная, я спросил: «В чем дело, Петр Николаевич, объясните мне пожалуйста».
Оказалось, что в газете Р.О.А., появилась небольшая заметка о создании, в ближайшие дни, при штабе Ген. Власова Главного Управления Казачьих Войск. Вполне понятно, что это вызвало справедливый гнев Ген. Краснова. Выходило, что при существовании Гл. Упр. Каз. Войск, под его главенством, Ген. Власов собирался формировать таковое у себя, как бы под № 2. Я вполне разделял негодование Петра Николаевича, хотя мой внутренний голос подсказывал мне, что эта заметка, отнюдь не исходит от генералов Власова или Трухина, а скорее является плодом чьей-то злой воли. Но я чувствовал, что убедить в моем предположении, Петра Николаевича, в этот момент, была задача невыполнимая. Он был вне себя, горячо обвиняя Ген. Власова и его штаб в неискренности и лицемерии. Сильно досталось и мне за мои уверения, что, Андрей Андреевич, дружески к нему расположен.
Я считал, что нужно что-то предпринять, дабы хотя немного, успокоить Петра Николаевича. Поэтому, я предложил, тотчас же поехать в штаб Р.O.A., выяснить на месте этот вопрос и вечером вновь приехать к нему с докладом. Мое предложение Ген. Краснов принял. Не теряя времени, я отправился к Ген. Трухину. Мое появление в штабе Р.O.A., без предварительного предупреждения по телефону, весьма удивило Федора Ивановича. Будучи еще под впечатлением разговора с Ген. Красновым, я, едва себя сдерживал, чтобы не начать упрекать штаб Р.O.A. в ведении им двуличной игры. Показав Ген. Трухину заметку, я, сколько мог спокойно, сказал: «Скажите пожалуйста, дорогой Федор Иванович, какой смысл нам обсуждать разные, острые вопросы и искать путь к сближению Р.O.A. и Казачества, когда, одновременно, в Вашей газете появляется такой недопустимый и обидный вызов Ген. Краснову и казачьему командованию?» Затем я указал, что трудно даже предвидеть какие непоправимые и вредные последствия вызовет эта заметка.
— «Ведь она может быть истолкована, как окончательный разрыв Казачества с Р.O.A.» — заметил я, — «и, конечно, казачья пресса с негодованием встретит это заявление и даст заслуженный ответ».
Вспомнив случай с адресом Ген. Краснову, я сказал, что, когда несколько дней тому назад, по недоразумению, но отнюдь не умышленно, мог быть сделан выпад против Р.O.A., я принял все меры, чтобы его не допустить. В ответ на это Ген. Трухин сказал: «Мы об этом прекрасно информированы и очень Вам благодарны». Значит, надо было полагать, что среди ближайшего окружения Петра Николаевича, находились лица, передававшие все штабу Ген. Власова и, вероятно, с известными комментариями.
Быть может, я тогда ошибался, но мне казалось, что Ген. Трухин был крайне растерян. Видимо и для него самого, это явилось большим и неожиданным сюрпризом. Он несколько раз перечитал заметку и затем, пожав плечами, сказал: «Верьте мне, я сам ничего не понимаю и сейчас же спрошу Андрей Андреевича».
Его разговор с Ген. Власовым по телефону, я слышал. Он прочитал ему пресловутую заметку, добавив, что я нахожусь у него и ожидаю выяснение этого вопроса. Кончив разговор, он с некоторой официальностью, сказал: «И Ген. Власов и я, заверяем Вас, что мы никого не уполномочивали делать подобное, неуместное заявление». Одновременно Федор Иванович, обещал безотлагательно сделать от штаба соответствующее опровержение, дабы избежать возможных кривотолков.
После этого, он вышел в другую комнату, где говорил с кем-то но телефону, но что именно я разобрать не мог. Вернулся он несколько смущенным, но еще раз подтвердил мне, что ни Ген. Власов, ни штаб Р.О.А. в происшедшем неповинны. Его ответ далеко меня не удовлетворил, ибо автор заметки, все-таки оставался не выясненным. Делая разные предпосылки, дабы разгадать, кто мог быть заинтересован в появлении такого объявления, я приходил к заключению, что оно могло исходить от лица, близкого к казачеству, но стоящего на стороне Ген. Власова и, следовательно, занимающего недружелюбную позицию по отношению Ген. Краснова.
Свои подозрения, я высказал Ген. Трухину, на что он ответил как-то уклончиво, сказав, что это ему неизвестно, а потому он не может пи утверждать, ни отрицать. В этих словах, как будто бы, не было фальши и они меня не только не разубедили в моем предположении, но скорее в нем укрепили.
Из штаба Р.О.А., я поехал к Ген. Краснову. Передав ему мой разговор с Ген. Трухиным, я поделился с ним моими подозрениями, относительно возможного источника газетной заметки. Петр Николаевич, не отрицал правильности такого предположения и сказал, что после заявления Ген. Трухина, не исключается возможность, что автор заметки есть один из казаков, хорошо известных штабу Р.О.А.
Я знал, что в этот день вечером, Донской Атаман едет в Прагу, где находились генералы Б. и А. Я решил поехать с ним и там попытаться выяснить этот вопрос у названных генералов. Обоих их, я знал еще из времен Гражданской войны и глубоко уважал. Хотя мое намерение понравилось Петру Николаевичу, но он заметил, что я напрасно льщу себя надеждой, что моя поездка увенчается успехом.
Однако я все-таки поехал и на другой день утром, Донской Атаман, я и Полк. С. прибыли в Прагу. Ген. Татаркин устроил, кажется, в русском ресторане, «Огонек», казачье заседание, на которое были приглашены и оба генерала. Ген. Б. пришел во-время. Вскоре, к сожалению, загудел «аларм». Тамошние сторожили, заверили нас, что воздушные эскадрильи, обычно мирно перелетают город, почему мы остались в помещении, ожидая Ген. А. К нашему огорчению, последний не пришел и после «отбоя».
В виду этого, мне пришлось о появлении газетной заметки, говорить только с Ген. Б. в присутствии Донского Атамана и Полк. С. В конце разговора, я спросил его — не исходит ли она от него? Очень решительно он ответил, что казачьими делами он не интересуется, т. к. является в Праге, представителем Ген. Власова, по гражданской части.
— «Тогда, быть может, ее автор Ген. А.? — спросил я. Еще более категорически, он заявил мне, что названный генерал не проявляет интереса, к казачьим вопросам. Сомневаться или не верить словам генерала, у меня не было оснований и сказанное пришлось принять за чистую монету. Но из разговоров с Петром Николаевичем, у меня создалось впечатление, что оба генерала, занимают в отношении его не особенно дружескую позицию.
Ночью я оставил Прагу, будучи очень расстроенный полной своей неудачей. Крайняя усталость, даже измученность, две бессонных ночи и ненужная трата денег — таков был результат моего путешествия.
О моих разговорах в Праге и о встрече там с Ген. В., я подробно информировал Ген. Краснова, не скрыв от него и своего разочарования безрезультатностью моей поездки. Заметив мое подавленное настроение, Петр Николаевич, старался меня ободрить и доказать, что, если даже автором газетной заметки и был один из генералов, то он, конечно, в этом бы не признался. Наиболее важным было то, что этот вопрос фактически уже потерял свою остроту и, так сказать, был снят с повестки дня. Ген. Краснов больше о нем не вспоминал, будучи, видимо, удовлетворен той формой, как он был улажен, а, значит, не было смысла дальше его дебатировать.
Мое очередное посещение Ген. Трухина, носило опять прежний дружеский характер. Я замалчивал мой предыдущий визит к нему, не вспоминал и он о нем.
К этому времени, у меня окончательно созрело решение о необходимости встречи Петра Николаевича с Андрей Андреевичем, что, по моему, сблизило бы их и послужило прочным фундаментом для их дружной совместной работы. Этой мыслью, я поделился с Ген. Трухиным, желая знать его мнение. Я сказал, что по моему убеждению, все наши усилия установить и поддерживать постоянный деловой контакт между Р.O.A. и Казачеством, не будут прочны и не дадут желательного результата до тех пор, пока, генералы Краснов и Власов, не встретятся лично.
— «Только при личном свидании,» — сказал я, — «они сами смогут обо всем договориться, смогут высказать свои основные взгляды, сделать некоторые утупки, внеся нужные коррективы, а дальше дело начальников штабов, проводить в жизнь их указания. Их встреча, могла бы в корне изменить нынешнее ненормальное положение, когда Вы, например, не знакомы с начальником штаба Глав. Управ. Каз. Войск С. Н. Красновым и даже никогда не говорили с ним по телефону. При таких условиях, конечно, трудно ожидать, что вопросы, каковых с каждым днем будет все больше и больше, будут разрешаться и улаживаться полюбовно. Я бы считал свою миссию успешно законченной, если бы состоялось свидание, каковое привело к искреннему примирению генералов Краснова и Власова и тогда, я бы, с легким сердцем, вернулся в Вену».
Желая ярче пояснить мою мысль, я сказал Федору Ивановичу, что, говоря о возможности свидания вождей и считая этот вопрос чрезвычайно щекотливым, я отнюдь не намереваюсь предложить одному из них посетить другого. Такое предложение могло бы задеть их амбиции, особенно, при наличии между ними какой-то личной предвзятости.
— «Я не знаю,» — сказал я — «как бы это расценивал Ген. Власов, но что касается Ген. Краснова, то мне думается, такая форма, едва ли была бы им приемлема».
Развивая свой план, л высказал Федор Ивановичу, предположение, что на свидание с Ген. Власовым, где либо на нейтральной почве, мне бы, возможно, удалось уговорить Ген. Краснова. Но, при этом я решительно подчеркнул, что это лишь мое личное мнение, но никак не утверждение, ибо по этому вопросу я с Ген. Красновым еще не говорил, намереваясь это сделать в ближайшие дня.
Мое предложение встретило сочувствие у Ген. Трухина. По его мнению, личное свидание Андрей Андреевича с Петром Николаевичем безусловно необходимо, иначе все наши усилия, в сущности, беспочвенны и висят, как бы, в воздухе. Он одобрил также, предложенную мною форму свидания, сказал, что зная характер Ген. Власова, нельзя надеяться, чтобы он согласился первым поехать с визитом к Ген. Краснову. Встречу же в нейтральном месте, он, вероятно, примет. Однако, этот вопрос, по его словам, надлежало провести тонко и дипломатично, подготовив, постепенно, для этого почву.
После всестороннего обсуждения возможности устройства свидания и, придавая этому факту чрезвычайно важное значение, было решено, что я беру на себя задачу добиться согласия Ген. Краснова, а Ген. Трухин займется исподволь подготовкой в этом направлении Ген. Власова, с целью облегчить мне успех, при моем разговоре с последним.
Самая встреча, по нашему расчету, могла состояться, не раньше десяти дней. Нам пришлось учесть отъезд сегодня ночью Ген. Власова и Федор Ивановича в район расположения 1 дивизии Р.O.A. и предполагаемое их возвращение не раньше 2-го января 1945 г. Мы условились, что во время этой поездки, Ген. Трухин в нужном смысле информирует Ген. Власова, а главную атаку должен буду выполнить я, после их возвращения. Здесь же, Ген. Трухин, предупредил меня, что Андрей Андреевич, спрашивал обо мне, а потому предложил вместе с ним пройти к нему.
Ген. Власова я нашел в очень хорошем и даже веселом настроении. Сегодня он особенно много рассказывал интересного из своей жизни, вспоминал свое детство, временами шутил и что мне было весьма приятно, избегал острых вопросов и шпилек по адресу Казачества.
Но вдруг он сделался необычайно серьезным и сказал: «Хочу Вам рассказать Иван Алексеевич, как широко популярна и какой любовью пользуется Р.O.A. среди русских, находящихся в Германии. Вот Вам наглядное доказательство» и он показал 15–20 штук золотых десятирублевок, лежавших на его письменном столе. «Сегодня утром», — продолжал он — «ко мне пришла наша русская, самая обычная работница на одной из немецких фабрик, пришла и говорит: «Вот тебе Андрей Андреевич, весь мой капитал, все мои долголетние сбережения, возьми их на свою армию». Такая жертвенность простой работницы, которая, не колеблясь, дала на армию все свое состояние, так глубоко меня тронула, что я сразу не мог ответить ей, что то сдавило мне горло. Только овладев собою, я горячо поблагодарил ее, поцеловал и крепко сжал ее честную, мозолистую руку».
После небольшой паузы, Андрей Андреевич сказал, что, если бы нужны были только деньги, он крикнул бы клич и русские засыпали бы его деньгами. Но, к сожалению, в первую очередь, требуется сейчас то, что за деньги купить нельзя. И он долго и ярко рисовал положение Р.O.A., ее нужды, безмозглую политику немцев, посылая в их адрес далеко нелестные эпитеты и временами раздраженно стуча кулаком по столу.
— «Известно ли Вам» — спросил он меня, — «сколько сейчас в Германии русских, включая женщин и детей?» Я ответил отрицанием.
— «Тогда я Вам скажу», — продолжал Андрей Андреевич уже громким голосом, — «не менее 16 миллионов. Возьмите только 10 %. Получилась бы огромная армия, которая бы смела все на своем пути. А немцы все еще не понимают, что связывая меня, они сами роют себе яму».
В такие минуты Ген. Власов напоминал мне льва, впервые попавшего в клетку и тщетно пытающегося вырваться на свободу. И должен признать, что в эти моменты он был необычайно красив в своем гневе. Вся его фигура дышала безграничной энергией и огромной внутренней силой воли, что невольно тянуло и привлекало к нему слушателей.