Уйти от Андрей Андреевича, не перекусив и без рюмки водки, было немыслимо и он мог бы даже обидеться. Поэтому, мы и сегодня, кончив наши разговоры, перешли в столовую. Как обычно на столе стояли: селедка, кислая капуста, картофель, сало или колбаса, хлеб и графин водки. Затем следовала чашка чая. Столь скромны были ужины у командующего Р.O.A., что показывало крайнюю ограниченность требований Андрей Андреевича в отношении своей личной жизни.
На мой вопрос — когда бы я мог опять его видеть, Ген. Власов советовал мне приехать к нему 2-го января вечером, предполагая в этот день утром быть уже дома.
Я поздравил его и Федор Ивановича с наступающим Новым Годом, пожелав им обоим здоровья и полного успеха в их начинаниях, связанных с русским национальным делом.
После этого, я оставил гостеприимный дом и с большим трудом, в полной темноте, добрался до вокзала.
Вернувшись в Берлин, я решил завтра уехать в Вену, дабы немного отдохнуть и привести в порядок мой скромный гардероб, уже пришедший в полную негодность. Посетив Ген. Краснова, я передал ему мой вчерашний разговор с Ген. Власовым, упомянул, что он и Ген. Трухин уехали и вернутся назад не ранее 2-го января и поставил его в известность, о моем намерении уехать в Вену. Я обещал Петру Николаевичу быть обратно в Берлине 2-го января утром, чтобы вечером посетить Ген. Власова, а 3-го быть у него. Обменявшись новогодними поздравлениями и сердечными пожеланиями, — мы расстались.
В этот же день вечером[4], я ехал в Вену, радуюсь, что несколько дней проведу спокойно.
Когда, после длительного перерыва, я вновь посетил казачий штаб в Вене, я явился предметом особого внимания. Почти все чины штаба проявляли большой интерес к моей акции примирения генералов Краснова и Власова. Меня удивило, что многие из них были достаточно в курсе хода переговоров.
Беседуя с казачьими, а также и Р.O.A. офицерами, я убеждался, что они решительно осуждали существующую натянутость отношений между Р.O.A. и казачеством и горячо желали скорейшего устранения этого ненормального явления. Как и надо было ожидать, одни из них вину за все возлагали на казачье командование и, в частности, на Петра Николаевича, а другие, наоборот, относили все это за счет Ген. Власова. Самое важное было то, что и те и другие были недовольны существующим положением, причем, некоторые главную причину всего этого усматривали в личном недружелюбии генералов Краснова и Власова, с чем я внутренне, к сожалению, не мог не согласиться.
Я не буду передавать все, что в эти дни я слышал в Вене, но скажу лишь, что на этой почве создавались чудовищные слухи и о Краснове и о Власове каковые, передаваясь из уст в уста, разжигали в массе страсти и делили ее на два враждебных лагеря.
Утром 2-го января, я вернуля в Берлин, а вечером посетил Ген. Трухина. К сожалению, Федор Иванович был крайне занят. В его отсутствие скопилось много работы и одновременно его осаждала масса посетителей. В виду этого, он уделил мне мало времени. Все же он рассказал мне, что по нашему вопросу он уже говорил с Ген. Власовым и вынес впечатление, что последний, по-видимому, согласится на мое предложение встретиться с Ген. Красновым.
Он предупредил меня, что Андрей Андреевичу уже известно, что именно сегодня я буду говорить с ним по этому вопросу. Это обстоятельство уже значительно облегчало мне выполнение весьма трудной задачи.
Что касается Петра Николаевича, то зная его много лучше, чем Андрей Андреевича, я чувствовал уверенность, что мне легче удастся склонить его на это. Достаточно охрабренный таким сознанием, я пошел к Ген. Власову. Но сегодня и здесь мне пришлось долго ждать.
Ген. Власов был в хорошем настроении и это могло сулить мне успех. Из первых его слов я понял, что он доволен своей поездкой и посещением частей Р.O.A. Будучи у него в последний раз, я не сказал ему, что уезжаю в Вену, однако он был уже осведомлен об этом, ибо спросил меня: «А как Вам было в Вене, что там нового хорошего?»
Я воспользовался этим вопросом и передал ему разговоры, которые мне пришлось там слышать, а также и впечатление, которое я вынес. Изложив ему все подробно, я сказал: «Откровенно скажу Вам, Андрей Андреевич, что все это оставило на меня чрезвычайно тяжелый осадок. Если на верхах Р.O.A. и Казачества существуют, быть может, взаимное непонимание и некоторые разногласия, то в низах это превращается уже в открытую вражду. Скажу Вам больше, что там зачастую и возносят и поносят и Ваше и Петра Николаевича имена и едва ли требуется доказывать, что это только вредит русскому национальному делу. Дальше откладывать нельзя, нужно безотлагательно положить конец этому. Все зависит от Вас и Ген. Краснова, почему, я полагаю, необходима Ваша встреча с ним. Я совершенно убежден, что Ген. Краснов будет только приветствовать такое решение. Тогда Вы, взаимно, легко уладите все важные вопросы и заложите прочный фундамент дружеским отношениям между Р.O.A. и Казачеством, что весьма важно для будущей Вашей совместной работы».
Ген. Власов очень спокойно ответил: «С Федор Ивановичем мы разбирали этот вопрос и я знал, что и Вы сегодня его затронете. Вы слышали от меня, что Петра Николаевича я высоко ценю и уважаю, и я охотно готов встретиться, дабы всесторонне обсудить создавшееся положение».
— «Но решен ли этот вопрос уже с Петром Николаевичем?» Я ответил: «В такой форме, как Вам, я не задавал его Ген. Краснову, но из частых бесед с ним, я вынес не только впечатление, но и полную уверенность, что Ген. Краснов, всегда столь же высоко ценя и уважая Вас, будет только рад встретиться с Вами. Если бы я в этом не был убежден, я не считал бы возможным в такой плоскости ставить Вам мое предложение».
— «Уверены ли Вы, Иван Алексеевич, что Петр Николаевич примет все мои условия, как основу для дальнейшей дружеской совместной работы?», задал мне вопрос Ген. Власов.
— «С уверенностью я не могу утверждать,» — сказал я — «но думаю, что подходя к решению этого вопроса с искренним желанием взаимно устранить все препятствия, стоящие между Р.O.A. и Казачеством и, сделав при этом, нужные уступки, Вам удастся найти среднюю линию, каковая удовлетворит обе стороны».
— «А где предполагается встреча?» — поинтересовался Андрей Андреевич.
— «Пока еще я и сам не знаю», — ответил я, — «но постараюсь устроить таковую в ближайшие дни на нейтральной почве, а где именно и когда точно, я доложу Вам через день, два».
На эти мои слова, Ген. Власов, пожимал мне руку, сказал: «Ну, действуйте, действуйте Иван Алексеевич, лишь бы конец был удачный».
Затем, он опять продолжал рассказывать о своей поездке, пока вдруг, не прервал свой рассказ, словами: «Пойдемте сейчас наскоро что-нибудь перекусим, ибо сегодня я чувствую себя очень усталым».
Оставался я у Андрей Андреевича недолго и вскоре поехал домой, будучи очень доволен результатом сегодняшнего моего к нему визита.
Прибыв к себе в отель, я позвонил в Гл. Упр. Каз. Войск и просил передать Ген. Краснову, что я нахожусь в Берлине и прошу его, если можно, принять меня завтра утром. Вскоре, на это последовало согласие.
Теперь мне предстояло решить не менее сложную задачу — уговорить Петра Николаевича и подыскать место встречи, которое удовлетворило бы обоих генералов. С просьбой помочь мне в последнем, я обратился к Донскому Атаману, Полк. С., а также и другим лицам. Не могу вспомнить, кто именно из них сказал, что в предместье Берлина, по соседству с Ген. Красновым, живет русский старый эмигрант[5], бывший помещик из Прибалтийского края. Он находится в дружбе с обоими генералами и, кажется, даже состоит членом «Комитета Освобождения России». Если это отвечало действительности, то лучшего места для встречи Краснова и Власова трудно было и придумать. Поэтому я, раньше визита к Петру Николаевичу, решил посетить названного помещика, познакомиться с ним и просить разрешения устроить, если это будет нужно, в его квартире встречу генералов.
Он жил на одной улице с Ген. Красновым и я легко нашел его виллу. Принял он меня официально и холодно. Но услышав, что я хорошо знаю генералов Краснова и Власова и, узнав о цели моего посещения, он изменился и его лицо расплылось в широкую улыбку. Он очень охотно согласился исполнить мою просьбу и сказал, что он с удовольствием предоставит для этой цели всю свою квартиру и будет гордиться, что в его доме произойдет такое историческое свидание этих двух больших русских патриотов, которых он одинаково и любит и уважает. Будучи не менее его доволен таким результатом, я горячо поблагодарил его и мы уговорились, что я еще зайду к нему, чтобы заблаговременно предупредить о дне и часе встречи и условиться о разных деталях.
Направляясь к Ген. Краснову, я лелеял мысль, что он согласится встретиться с Ген. Власовым. Несколько раз я намекал ему об этом, но он каждый раз обходил это молчанием. В таких случаях молчание Петра Николаевича надо было истолковывать, как его согласие.
После приветствий и обыденного разговора, я подробно рассказал Ген. Краснову о слухах и сплетнях, какие ходят в Вене о нем и Ген. Власове. Не скрыл и того, что многие казачьи офицеры очень недовольны позицией высшего казачьего командования в отношении Р.O.A. и Ген. Власова и что симпатии некоторых из них определенно склоняются на сторону последнего.
— «Как я мог уловить», — сказал я, — «общее желание — скорее урегулировать существующее несогласие».
Затем я передал Ген. Краснову почти полностью мой вчерашний разговор с Ген. Власовым, из которого ему было ясно, что Андрей Андреевич выразил согласие встретиться с ним.
— «Теперь за Вами очередь, Ваше Высокопревосходительство», — сказал я. — «Если вчера», — продолжал я, — «на вопрос Ген. Власова я ответил так уверенно, о чем я Вам только что доложил, — то лишь потому, что был глубоко убежден, что и Вы, так искренне желающий добрососедских отношений с Р.О.А., также примите мое предложение».
— «Вы правильно поступили Иван Алексеевич,» — сказал Ген. Краснов. «Я не вижу причин, препятствующих мне повидать и поговорить с Андрей Андреевичем, но вопрос, — где?»
Я назвал фамилию его соседа, рассказал о моем к нему визите, а также и о том, что он обещал мне в любое время предоставить для этой цели свою квартиру.
— «Мне думается», — сказал я, — «выбранное место весьма подходящее; во-первых — эта вилла почти рядом с Вами, а во-вторых, — ее хозяин Ваш хороший знакомый. Если Вы согласны, то скажите мне — в какой ближайший день и, примерно, час для Вас наиболее удобно это свидание. Надо учитывать еще, что наступают наши Рождественские праздники».
После короткой паузы Петр Николаевич ответил, что ему совершенно безразлично в какой день и что я могу располагать им в любой час от 9 часов утра до 9 вечера и что теперь не приходится считаться с праздниками.
Я был чрезвычайно благодарен Ген. Краснову за такой ответ, который весьма облегчал мне возможность установить с Ген. Власовым уже окончательную дату и час встречи. Я искренно благодарил Петра Николаевича, что он принял предложение и обещал о дальнейшем заблаговременно поставить его в известность. В последний момент, прощаясь со мною, он сказал, что в связи с предстоящей его встречей с Ген. Власовым, ему нужно переговорить со мной завтра по одному важному вопросу. Так как завтра утром мне нужно было быть у Ген. Власова, дабы окончательно установить место, день и час свидания, то мы решили, что к Петру Николаевичу я приеду вечером.
На другой день я осведомил Ген. Трухина о согласии Петра Николаевича и о месте предстоящего свидания и сказал ему, что теперь мне необходимо переговорить с Ген. Власовым.
Я скоро был последним принят. Передавая ему мой разговор с Петром Николаевичем, я особенно подчеркнул, что Ген. Краснов, как и надо было ожидать, охотно принял предложение, надеясь, что личными переговорами удастся, к обоюдному согласию, разрешить все главные вопросы и, так сказать, расчистить атмосферу. Очень понравилось Андрей Андреевичу место встречи, в квартире его хорошего знакомого. Оставалось решить вопрос дня и часа, что оказалось не так просто выполнить. Пришлось вызвать на помощь Ген. Трухина. Последний, взяв свою записную книжку, читал вслух, где в ближайшие дни должен быть Ген. Власов. Выходило, что, почти за две недели вперед, у Ген. Власова все дни и часы были заняты. Только 7-го января, около пяти часов вечера, он мог быть свободным. В этот день он был приглашен присутствовать на елке детей русских рабочих, кажется, на фабрике имени маршала Геринга. Празднование там начиналось в два часа дня. В конечном итоге, мы условились, что около трех часов я приеду в помещение, где состоится елка, а в четыре часа мы поедем автомобилем, чтобы точно в пять часов быть на месте встречи. На всякий случай я должен был поддерживать по телефону связь с Ген. Трухиным, дабы быть в курсе каких либо возможных, неожиданных изменений нашего плана.
Когда, в этот день вечером, согласно желанию Ген. Краснова, я ехал к нему, меня крайне интересовало — какой именно важный вопрос явится предметом нашего разговора.
Будучи у Петра Николаевича, я раньше всего, доложил ему, что Ген. Власов местом встречи остался доволен, но, к сожалению, может быть свободным только 7-го января в 5 часов вечера, т. е. на первый день нашего Православного Рождества.
— «Для меня и день и час также приемлемы и, значит, будем считать это окончательно установленным», — сказал Петр Николаевич.
— «В связи с этим, у меня к вам просьба Иван Алексеевич и я сейчас скажу в чем она состоит». После этого Ген. Краснов сказал, примерно, следующее: «Надеясь, что мои переговоры с Ген. Власовым окончатся успешно, я решил установить и поддерживать с ним постоянный контакт, путем учреждения при штабе Р.О.А. Зимовой Станицы, т. е. казачьего посольства. Такую форму связи Казачества и Р.О.А. я предложу Андрей Андреевичу при моем с ним свидании. Кроме Вас, я не нахожу сейчас никого, кто бы мог стать во главе Зимовой Станицы. Вы свой человек у Ген. Власова и, особенно, у Ген. Тру-хина; они Вас знают, считаются с Вами и в то же время, Вы остаетесь преданным казачеству и отстаиваете его интересы. Если Вы согласны, то я прочитаю Вам грамоту, введу Вас в курс процедуры посылки Зимовой Станицы и объясню главные ее функции».
Это предложение было для меня полной неожиданностью. Я мог все предполагать, но только не это. Служить я не собирался, о чем в первый день поставил в известность Петра Николаевича. Наша оценка общей военной обстановки была разная: он верил в победу немцев, я сомневался, считая, что Германия стоит накануне краха. Видел я и трагедию П. Н. Краснова, в его ужасном одиночестве. Он весьма тяжело переживал события и только внутреннее чувство, не допускало его признаться в этом. Не даром в его словах часто звучали грустные нотки и косвенные намеки на его крайне трудное и тяжелое положение. Кроме его племянника С. Н. Краснова, безусловно ему преданного, у него, в сущности, почти никого не было. Его окружение льстило ему, часто искажало и скрывало истинное положение, чем вводило его в заблуждение и при этом нередко больше заботилось о личном благополучии, нежели об общем деле. Передо мной была дилемма: отказать Петру Николаевичу, значило бы нанести ему, которого я и любил, и уважал, и коему был бескорыстно предан, — большую рану. Принять предложение — было для меня равносильно насильственному акту над. моей волей и сознанием. Я вспомнил, как часто и Ген. Краснов и Ген. Власов говорили мне, что Западных союзников они не считают своими противниками, что их единственный неприятель — советская власть и коммунизм. И они даже выражали уверенность, что их точка зрения: хорошо известна Лондону и Вашингтону.
Борясь внутренне сам с собой, я сказал: «Если Вы, Петр Николаевич, признаете для дела нужным мое назначение, то я согласен.»
Дав такой ответ, я все же надеялся, что даже при неизбежной катастрофе, мне, быть может, удастся оказать Петру Николаевичу, а значит и Казачеству, посильную помощь. Моим согласием Ген. Краснов остался доволен и тепло поблагодарил меня. Затем, он начал во-всех подробностях знакомить меня с церемонией предстоящей посылки Зимовой Станицы к Ген. Власову. Он прочитал мне прекрасно составленную им грамоту, каковую Атаман Зимовой Станицы, по прибытии к Ген. Власову, должен будет огласить в особо официальной и торжественной обстановке, с участием почетного караула и хора трубачей. Почетную свиту Атамана, по замыслу Петра Николаевича, должны были составить представители Всевеликого Войска Донского, Кубанского, и Уральского или Оренбургского. При этом он сказал, что Ген. Доманову уже послано приказание командировать из Италии в Берлин указанных представителей. Не упустил Ген. Краснов сделать даже набросок штата канцелярии Атамана Зимовой Станицы и, передав таковой мне, просил меня, если нужно, внести соответствующие коррективы.
Я был буквально поражен той огромной работой, которую выполнил Петр Николаевич в такой короткий срок. Эта большая работа, сделанная Ген. Красновым, красноречиво говорила мне, как серьезно он готовился к предстоящей встрече с Ген. Власовым и что он верил в ее успех. Давая мне разные пояснения и указания, оп говорил в полном убеждении, что все это будет осуществлено.
К сожалению, поздний час и необходимость предупредить соседа Петра Николаевича о дне свидания генералов, вынудили меня напомнить об этом Ген. Краснову и, тем самым, прервать нашу интересную беседу.
Соседа — помещика, — я застал дома и сообщил ему день и час намеченной встречи.
— «Вся моя квартира в полном Вашем распоряжении,» — ответил он. Обсуждая с ним вопрос встречи, я просил его предназначить одну комнату для конфиденциального разговора, без свидетелей, генералов Краснова и Власова. Сознавая важность предстоящего события, он сказал, что по его мнению, никто из посторонних в этот день присутствовать не может. Конечно, я только мог приветствовать такое его решение. Но, когда я приехал с Ген. Власовым, то вся квартира оказалась полна людьми. Заметив мое удивление, хозяин подошел ко мне и сказал: «Прошу Вас иметь в виду, что здесь только мои родственники, чужих никого.»