Делая объективный анализ сегодняшней встречи генералов, вспоминая каждую их фразу, прислушиваясь к тону, как они произносились и, одновременно, зорко следя за выражением их лиц, — я должен констатировать, что оба они, как будто бы, стремились найти пути к взаимному пониманию. Однако, в тоже время они чрезвычайно упорно отстаивали свои взгляды и даже в таких вопросах, каковые, по моему мнению, существенного значения не имели. Разгадку этого, полагаю, надо искать, главным образом, в личных качествах и различных характерах обоих генералов.
В памяти у меня невольно оживилась моя первая встреча с Ген. Власовым. Хорошо помню, как он резко осуждал Ген. Краснова, а через час, диаметрально, изменил свое суждение и стал высоко превозносить талант, качества и авторитет Петра Николаевича.
Не забыл я и мой разговор с последним, когда он, сильно горячась, упрекал Ген. Власова, возлагая за все вину на него. Но затем, услышав несколько веских аргументов относительно достоверности приводимых им фактов, стал менять свое мнение. Быть может и сегодня^ думал я, при их разговоре наедине, повторилось то же самое. В присутствии Ген. Трухина и меня, Ген. Власов был уступчивие, стремясь найти желательную равнодействующую, каковая удовлетворила бы обе стороны. Не так настойчиво протестовал и Ген. Краснов. Но насколько они оба в этот момент были действительно искренни, я, конечно, решить не могу.
Меня сильно интересовала очередная встреча с Ген. Красновым, который просил меня приехать к нему утром. Я надеялся, что он откровенно поделится со мной своим впечатлением о свидании с Ген. Власовым. Одновременно у меня созрела мысль, предложить Ген. Краснову поехать к Андрей Андреевичу, как бы, с ответным визитом, принимая во внимание, что вчера последний приехал на свидание в ту деревню, где жил Петр Николаевич. Этой новой встрече генералов я придавал особо важное значение, как в деловом отношении, так и в целях их более тесного сближения.
Как обычно, я приехал к Ген. Краснову около 10 часов утра. У него я застал и Семен Николаевича. Наш разговор я начал вопросом: «Меня очень интересует, Петр Николаевич, ваше мнение о вчерашнем свидании вообще, а в частности об Андрей Андреевиче и Федор Ивановиче.»
Ген. Краснов ответил, что результатом вчерашней встречи он вполне доволен. Однако, он далек еще от мысли преждевременно строить радужные иллюзии. Он признавал сначала необходимым, чтобы Ген. Власов был назначен Главнокомандующим, затем надлежало письменно оформить соглашение, подписать таковое и опубликовать. Что касается Ген. Власова, то по его словам, в разговоре с ним наедине, последний предъявил ему совершенно невыполнимые требования, каковые, конечно, принять он не мог. Но каковы были эти требования и в какой ультимативной форме они были ему предъявлены, Петр Николаевич не сказал. Не пришлось мне никогда об этом слышать и от Андрей Андреевича. Особенно тепло вспомнил Петр Николаевич Ген. Трухина, сказав, что последний произвел на него самое лучшее впечатление выдержанного, умного и весьма дельного начальника штаба, с которым Семену Николаевичу будет очень легко работать.
В свою очередь, Ген. Краснова интересовало мое мнение о вчерашней их беседе. Вспоминая все подробности и оттеняя порой уступчивость Ген. Власова в различных спорных вопросах, я старался воспроизвести полную картину их свидания. Вместе с тем, я высказал предположение, что чрезмерные требования и несговорчивость в начале их разговора, со стороны Андрей Андреевича, а в дальнейшем благожелательную уступчивость, я отношу исключительно к особенности его натуры. В силу этого, центр тяжести надо переносить на тот разговор, который происходил в присутствии Ген. Трухина и моем. В конце доклада я дал понять Петру Николаевичу, что вчерашний приезд Власова, я, лично, рассматриваю, как его визит к нему, ибо он приехал на свидание туда, где находился Петр Николаевич.
— «Если это расценивать так, — сказал я, — «то возникает вопрос — не ответить ли Вам тем же Власову. Я уверен, что такой акт в отношении его, как будущего Главнокомандующего, будет там истолкован только в Вашу пользу. При Вашем согласии, надо это сделать сегодня или завтра, дабы придать Вашему посещению смысл ответного визита.»
Немного подумав, Ген. Краснов сказал: «Если это для дела полезно и послужит к упрочению добрых взаимоотношений, то я готов посетить Ген. Власова».
В связи с этим, Ген. Краснов просил меня организовать эту поездку, но с таким расчетом, чтобы визит, по возможности, состоялся на следующий день, около 10 с половиной часов утра. Согласно желанию Петра Николаевича, его должны были сопровождать С. Н. Краснов и я.
Возвратившись в Берлин, я позвонил Ген. Трухину и сказал, что спешу передать ему желание Ген. Краснова посетить Ген. Власова.
— «Скажите пожалуйста, Федор Иванович», — спросил я, — «может ли завтра Ген. Власов, часов около 10 с половиной утра принять Ген. Краснова, учитывая, что для Петра Николаевича этот час наиболее подходящий?»
Я был уверен, что мое сообщение явилось большой и приятной неожиданностью для Ген. Трухина.
— «Конечно, конечно,» — особенно задушевно, ответил он, — «Андрей Андреевич будет чрезвычайно рад этому. Я сейчас доложу ему и немедленно дам Вам ответ. Думаю, что нам удастся отменить прием лиц, назначенных на этот день.»
Через несколько минут, Федор Иванович сообщил, что Ген. Власов передает Ген. Краснову сердечный привет и будет рад видеть его у себя в назначенное время.
Ответ Ген. Трухина я по телефону передал С. Н. Краснову.
Зная обычную пунктуальность Ген. Краснова, я был у него точно в 9 с четвертью часов утра. Он и Семен Николаевич уже одевали шинели, почему и я не раздевался. В этот момент Петр Николаевич вынул из портфеля лист бумаги и передал мне его со словами: «Это письменный набросок соглашения с Власовым, просмотрите его и, если найдете нужным, внесите Ваши дополнения».
Я наспех начал читать. Уже из первых строя мне было ясно, что содержание этого документа находится в полном противоречии с тем, что было уговорено при свидании. Но кто был автор, угадать я не мог, так как бумага была напечатана на пишущей машинке, с небольшими лишь поправками рукой Петра Николаевича. У меня не было времени даже прочитать этот документ, не говоря уже о том, чтобы основательно вникнуть в его смысл, так как ко мне подошел Ген. Краснов и спросил: «Ну, что Вы скажете?» Откровенно говоря, этот вопрос привел меня в недоумение и, одновременно, как бы снизил значение этого чрезвычайно важного документа.
— «Чтобы высказать свое мнение, Ваше Высокопревосходительство,» — сказал я — «следует основательно изучить документ, для чего надо иметь время, а не пять минут, которыми я сейчас располагаю. При таких условиях, конечно, не приходится говорить о внесении каких либо дополнений. По первому, поверхностному впечатлению, здесь требуется не дополнение, а коренное изменение содержания, так как в нем значительно искажен смысл всего того, о чем Вы позавчера договорились с Ген. Власовым. Я убежденно скажу, что в таком виде он не будет принят последним, а в таком случае, бесцельно его показывать ему сегодня.»
В ответ на это я услышал: «Вы правы, у нас нет времени, мы должны сейчас ехать,» а затем, обратившись к Семену Николаевичу, Ген. Краснов добавил: «Возьмите, на всякий случай, его с собой.»
В этом нашем разговоре Семен Николаевич никакого участия не принял.
Таким коротким обменом мнений, в сущности, окончилось наше обсуждение столь важного вопроса. Или можно сказать, что он, как бы, повис в воздухе.
Будучи в автомобиле, Петр Николаевич говорил на другие темы, ни разу не обмолвившись о «соглашении».
Когда мы подъехали к вилле Ген. Власова, заметно было, что он ждал Ген. Краснова. Снаружи дома стоял офицер, который провел нас до передней, где Петра Николаевича, особенно приветливо и радушно, встретили генералы Власов и Трухин.
Ген. Краснов занял место у письменного стола с Андрей Андреевичем, а мы втроем сели в углу, в глубине комнаты. Сначала, наш разговор касался общей военной обстановки и критического положения Германии. Затем мы перешли на циркулирующие слухи о каком-то новом, тайном немецком оружии, применение которого только и могло изменить положение Германии. Между тем, я показал Ген. Трухину текст объявления, составленный мною для печати и радио, о состоявшемся свидании генералов Власова и Краснова. Прочитав, Федор Иванович подписал его. Тогда Семен Николаевич вынул, почему то, пресловутое «соглашение» и также передал его Трухину. Чем руководился он, поступив так, я не мог понять, тем более, что Ген. Краснов сказал ему взять этот документ только на всякий случая. Я был вне себя от досады и внутренне обвинял его в этом необдуманном поступке, могущим иметь весьма неприятные последствия.
Ген. Трухин быстро пробежав его, сделал недоуменное лицо и вопросительно взглянул на меня. Поняв его без слов, я сказал: «Я полагаю, что это лишь схематический набросок, подлежащий основательной переработке Вами с Семен Николаевичем. Не правда ли, Семен Николаевич?» Последний ответил: «Конечно, кое-что можно там изменить.»
— «Я дам прочитать Андрей Андреевичу,» — сказал Трухин и, подойдя к Ген. Власову, передал ему бумагу. Я видел, что тот погрузился в чтение этого документа. Но вошедший адъютант перебил чтение, доложив что-то тихо Ген. Власову. Последний встал и, держа бумагу в руке, пригласил нас к завтраку. Застольная беседа протекала в приятной и дружеской атмосфере. Андрей Андреевич, как всегда, был любезный и радушный хозяин. Выбрав удобный момент, он снова начал чтение «соглашения». Окончив таковое, — Ген. Власов, передавая бумагу Ген. Трухину, сказал довольно сухо: «В такой форме соглашение немыслимо, в нем почти ничего нет того, о чем мы при свидании условились.» Оба генерала Красновы — молчали. Чтобы сколько нибудь сгладить неприятное впечатление, я сказал: «Ведь это лишь черновой набросок, а окончательную и приемлемую форму должны будут выработать начальники штабов, не так ли, Петр Николаевич?» Только теперь последний прервал свое молчание и поддержал меня словами: «Конечно, там можно кое-что изменить.»
— «Не кое-что — а очень многое,» — сделал примечание Ген. Власов. Вне всякого сомнения, что загорелся-бы горячий спор на эту тему, если бы не появился адъютант, который доложил Ген. Власову, что к нему, кажется от Гиммлера, приехал немецкий полковник и просит его срочно принять. Ген. Власов решил пригласить его к столу.
Предъявив ему какие-то удостоверения, полковник через переводчика, просил разрешение поставить ему несколько вопросов. У меня в памяти сохранилось из них только три, а именно: организация будущей армии Р.O.A., ее финансовая сторона и управление.
Отвечая на первый вопрос, Ген. Власов сказал, что он может в кратчайший срок сформировать миллионную армию, но для этого необходимо вооружение, обмундирование и снабжение. Полученное им до сего времени столь ничтожно, что недостаточно даже для одной дивизии. Но зато существует много обещаний, из которых он, однако, не может создать армию. Особенно ясно и категорически подчеркнул он, что район действий его армии непременно должен быть восточный фронт, отнюдь не западный, так как только там он может ручаться за успех Р.O.A. Что касается финансовой стороны, то этот вопрос обстоит лучше и что сегодня он ожидает смешанную русско-немецкую финансовую комиссию, каковая окончательно его решит. Коснувшись третьего вопроса, Ген. Власов, заметно волнуясь, сказал: «Все русские воинские единицы, где бы они ни находились, должны быть подчинены мне, как Главнокомандующему. Они должны быть изъяты из подчинения немецкому командованию и переданы в мое распоряжение. В русских частях, на командных должностях, не должно быть немецких офицеров. Таковые могут находиться при частях только для связи. Для контроля моих действий может быть учрежден любой орган, за все несу ответственность только я и только мне подчинены и передо мной ответственны все чины Р.O.A. Это мое требование и я от него не откажусь.» В этот момент все мои симпатии были всецело на стороне Ген. Власова. Меня особенно подкупала его непоколебимая уверенность и решительный тон, коим он говорил с официальным представителем высшего немецкого командования, прибывшим к нему получить интервью.
Мы еще не успели позавтракать, как Ген. Власову было доложено о прибытии финансовой комиссии, которая уже ожидала его в соседней комнате. Пришлось быстро закончить нашу трапезу и перейти в рабочий кабинет Андрей Андреевича, где мы нашли пять или шесть членов названной комиссии. При такой обстановке, конечно, нельзя было и думать, чтобы спокойно обсудить «соглашение». Я заметил, что русские члены финансовой комиссии, лично знавшие Ген. Краснова, были крайне удивлены встретить его в кабинете Ген. Власова. Но узнав, о состоявшемся два дня тому назад свидании генералов, они радовались этому событию и спешили поздравить их обоих.
Мне удалось сказать Ген. Трухину, что сегодня невозможно заняться нашим вопросом. Поэтому, было бы целесообразно, чтобы каждая сторона самостоятельно составила текст соглашения, а затем, начальники штабов, на основании этого, выработают среднюю, приемлемую форму. Этой мыслью Ген. Трухин поделился с обоими генералами и, по его словам, они с этим согласились.
Мы не могли больше задерживать Ген. Власова, которому предстояла еще конференция с финансовой комиссией и потому распрощавшись со всеми, отправились домой.
Ген. Краснов чувствовал себя очень усталым и всю дорогу молчал. Не был словоохотлив и Семен Николаевич. Его я предупредил, что вечером приеду к нему, передам текст объявления о свидании генералов и мы подробно обсудим, как наилучше это использовать.
Будучи у Семена Николаевича, я окончательно убедился, что главным лицом в Глав. Управ. Каз. Войск являлся отнюдь не он, а Д-р X. Действительно, сначала Семен Николаевич подписал указанное объявление и осведомил меня о способах его широкого распространения. В последнюю минуту, когда я собирался уйти, он попросил меня немного задержаться, а сам прошел в комнату Д-ра X. Что у них там было и о чем они говорили, для меня осталось тайной. Но только вернулся Семен Николаевич — крайне смущенным. Он стал сбивчиво доказывать, что Глав. Управ. Каз. Войск, находясь в каком-то двойственном подчинении, не имеет права официально выпускать подобное объявление, не испросив предварительно у обеих инстанций разрешения. Объяснение Семен Николаевича меня не убедило, а вызвало лишь неприятное огорчение. Не желая, однако, углублять этот вопрос и обострять отношения, я сказал: «Это — Ваше дело и только жаль, что Вы не предупредили меня раньше; тогда бы я не попал в неловкое положение перед Ген. Трухиным. Во всяком случае, я убедительно прошу Вас урегулировать это дело с ним непосредственно.»
Примерно через месяц, когда я уже был в Вене, мне стало известно, что по радио было передано короткое сообщение о состоявшемся 7-го января 1945 г. свидании генералов Власова и Краснова. Судя по рассказам слышавших это сообщение, текст был мой, но почему оно было передано на месяц позже, для меня и по ныне является загадкой. С некоторой осторожностью можно сделать следующее предположение. По времени оно было сделано тогда, когда Ген. Власов окончательно порвал с Ген. Красновым и в лагере Гойберге приступил к формированию при своем штабе Глав. Управ. Каз. Войск. Не исключается возможность, что опубликованием, в этот момент, названного объявления, Ген. Краснов снимал с себя вину за действия Власова. Неоспоримо что это сообщение по радио внесло тогда в массу, как Р.О.А., так и Казачества, полное недоумение. С одной стороны упорные: слухи, о полном разрыве между генералами Красновым и Власовым, а с другой — сообщалось о дружеской их встрече и урегулировании всех спорных вопросов.
Несколько дней, из-за сильной простуды, мне пришлось не покидать гостиницу. Эти дни я проводил с Донским Атаманом и Полк. С. делясь с ними моими разговорами с генералами Красновым и Власовым.
Еще было преждевременно вывести окончательное суждение о результатах моей акции, каковую я считал временно оконченной. Две встречи генералов Краснова и Власова немного сблизили их; казалось, они нашли и общий язык. Узнали друг друга и начальники штабов. Теперь они, временами, разговаривали по телефону, решая по взаимному согласию вопросы, касавшиеся обеих сторон. Конечно, это была, так сказать, только видимая, внешняя сторона. Насколько же была глубока искренность желания у обоих генералов совместно и дружно работать, это, в моем сознании, учету не поддавалось.
Ген. Власов твердо и определенно ставил свои требования, в которых доминировало — единое командование и полное, безоговорочное ему подчинение. В остальном, надо полагать, он пошел бы на многие уступки. Ген. Краснов, как будто бы, принципиально принимал это, хотя и с некоторыми оговорками. Однако, осуществление соглашения в письменной форме несколько отодвигал, связывая таковое с официальным назначением Ген. Власова Главнокомандующим. Не подлежит сомнению, что на первом свидании генералов, после длительных дебатов и взаимных уступок, все-таки соглашение было достигнуто и, по моему, оно и должно было лечь в основу дальнейших переговоров и действий. Но через день, черновой набросок письменного соглашения, кем то составленный, звучал уже диссонансом, так как в нем, по существу, отсутствовало то, что было установлено при свидании. Естественно, что это вызвало у Ген. Власова оправданный протест. Никак не мог я объяснить, почему Ген. Краснов не поручил мне составить текст соглашения, а сделал это сам или с помощью Семен Николаевича, который не присутствовал при переговорах, а, следовательно, не был в курсе дела. Желая выяснить и разобраться в этих вопросах и надеясь, что в этом поможет мне Петр Николаевич, я решил поехать к нему.
Надо еще упомянуть, что в одно из моих посещений Глав. Упр. Каз. Войск, мне представились два офицера и вахмистр, приехавшие из Италии и зачисленные в свиту Атамана будущей Зимовой Станицы при Ген. Власове. Один из них был Полк. Кубанского войска, другой — донец — Войсковой старшина, бывший член Войскового Круга и третий — уралец вахмистр. Они жаловались мне, что целые дни слоняются без дела, живут в ужасных условиях, питаются очень плохо, а потому просили меня, до поры до времени, отпустить их в Италию, откуда они в нужное время могут вернуться назад. Я обещал им устроить это, сказав, что предварительно мне необходимо переговорить с Ген. П. Н. Красновым.
Здесь же, кто-то из чинов штаба, сообщил мне, что из Югославии приехал командир Русского корпуса, Генерал Штейфон, и живет в Потсдаме. Будучи хорошо с ним знакомым, я решил посетить его. Мне было приятно с ним встретиться, узнать новости, касающиеся Корпуса, а также и судьбу моих знакомых и друзей. Случайно, он оказался дома и мы долго беседовали. От него я узнал, что в последнее время немцы держали Корпус в арьергарде и ему все время приходилось вести весьма тяжелые бои, вследствие чего потери были велики. Затем Ген. Штейфон рассказал мне о цели своего приезда в Берлин. От него я узнал, что накануне он представлялся Ген. Власову и сделал ему заявление о передаче в его полное и безоговорочное распоряжение Корпуса. На это я заметил: «Жест очень красивый, морально важный, но сейчас без всякого практического смысла. Вы не будете оспаривать, что ни Вы, ни Ген. Власов, каковой еще не есть Главнокомандующий, не сможете без разрешения немецкого командования, не только целый Корпус, но даже самую малую воинскую единицу снять с фронта и перевести ее, по Вашему усмотрению, на другой участок.» На эту тему у нас разгорелись большие прения и, в результате, не убедив один другого в своей правоте, мы, все же, расстались дружески.
Уже пять дней я не видел Петра Николаевича, но он знал, что причина этому была моя болезнь. Когда я к нему приехал, у нас сразу завязался оживленный разговор, касавшийся визита Петра Николаевича Ген. Власову. На мой вопрос — остался ли он доволен этим посещением, Ген. Краснов ответил, что было только бесцельно потеря-, но много драгоценного времени. Из его слов я понял, что он рассчитывал, будучи у Власова, еще раз обсудить с ним, в присутствии начальников штабов, все жгучие вопросы и там же, совместно, набросать письменное соглашение. Однако, завтрак, а затем приезд немецкого полковника и, наконец, — финансовой комиссии, нарушили его расчеты.
— «Позвольте Вас спросить, Петр Николаевич,» — сказал я, — «почему же тогда Семен Николаевич показал Ваш черновик соглашения, вызвав у Ген. Власова справедливое огорчение, если, судя по Вашим словам, Вы текст предполагали выработать у Ген. Власова?»
— «Это Семен Николаевич сделал по собственной инициативе. Этот текст я не считал окончательным,» — ответил Петр Николаевич.
Если это была ошибка Семен Николаевича, считал я, то она, к сожалению, значительно обострила этот вопрос. Дальше наш разговор коснулся посещения немецкого полковника. Вспомнив решительные, полные сознания своего достоинства, ответы Ген. Власова, я не скрыл от Петра Николаевича своё ими удовлетворение, добавив, что только такой язык немцы понимают и ценят. Но это мое примечание Ген. Краснов оставил без ответа и перевел разговор на Зимовую Станицу. По его мнению, учреждению и официальному оформлению таковой должны непременно предшествовать три условия, а именно: Назначение Ген. Власова Главнокомандующим, принятие им выработанного совместно соглашения, каковое обеспечило бы за казаками особенности их военной службы при данных обстоятельствах и, наконец, Ген. Власов, как Главнокомандующий, особой грамотой должен был гарантировать неприкосновенность земель и казачьих прав на Родине.
В связи с разговором о Зимовой Станице, я передал просьбу офицеров, приехавших из Италии, добавив, что, по моему, их можно отпустить домой, а когда понадобится, снова вызвать. Ген. Краснов с этим, согласился. Решение последнего я передал офицерам и они очень довольные, уехали обратно в Италию.
Из моей беседы с Петром Николаевичем, считаю нужным отметить одну деталь, которая говорит, что он безусловно верил в успех состоявшегося свидания. Иначе, чем иным можно объяснить его вопрос ко мне: почему я еще не приобрел военную форму, о чем он уже два раза напоминал Семену Николаевичу. Я ответил, что вопрос о форме мы уже разбирали с Семен Николаевичем и пришли к соглашению, что таковую я закажу не ранее, чем окончательно решится вопрос о Зимовой Станице и будет отдан приказ о моем назначении.
Большой интерес проявил Петр Николаевич к рассказу о моей встрече с Ген. Штейфоном и наших дебатах. Внимательно меня выслушав, он промолвил: «Им легко, конечно, обещать дать то, чего не могут.»
Сегодня Ген. Краснов опять много говорил об Италии. Он показал мне новые фотографии, только что полученные им оттуда, долго рассказывал о казачьем стану Ген. Доманова и, как обычно, восхвалял достоинства и качества последнего.