Ч у д н о в (горячо). Чистая беда, Владимир Ильич.
Л е н и н. Отчего - беда?
Ч у д н о в. Пришел из армии человек-человеком - и вдруг стал представлять! Дети растут, а отец - артист!
Л е н и н. И чудесно, что артист. Я, например, банкира не умею представлять, а он может. Мы с вами, товарищ Чуднов, старомодные люди.
Ч у д н о в. Разве что... старомодные.
Вбегает К а з а н о к.
К а з а н о к. Во имя отца и сына и святого духа...
Л е н и н. Что-о?
К а з а н о к. Ох, что же я понес... Это я, Пантелей Казанок, звонарь здешний и общественный пожарник. Помните, зимой в метель с вами в лес на лыжах ходил?
Л е н и н. Еще бы... конечно, помню!
К а з а н о к. Помнит... Пришел показаться! Живой я... (Окружающим.) Я на своем месте буду, не сумлевайтесь! (Ленину.) Мы рады... весь народ! Я сейчас буду звонить не по уставу, а от всей души... Вот и весь Казанок, что на нем, то и в нем - весь наружу. Прощайте, извините, я спешу на место. (Убегает.)
Л е н и н. Почему же он убежал?
А н н а. Простой он... бесхитростный...
Р о м а н. Позвольте, Владимир Ильич... позвольте, товарищ Ленин, просить вас выступить у нас на митинге. А также просить вас в Пролеткульт откушать чаю.
А н н а. Нет уж, Владимир Ильич, чай пить в Пролеткульт не ходите. У них там и самовара порядочного нет.
Л е н и н. А что? Может быть, не стоит идти в Пролеткульт? Мы и здесь чаю напьемся, а? Позвольте мне остаться здесь. И хорошо бы нам без митинга обойтись.
Вбегает Р ы б а к о в.
Р ы б а к о в. Подстрелил! Трех птиц подстрелил... (Показывает уток.) Я подождал ветерка с поля и не обманулся... под ветром все воды открылись. (Чуднову.) Вот тебе и туман.
Л е н и н (сокрушенно). Тихон Иванович...
Ч у д н о в. Сознаю, Владимир Ильич...
Л е н и н. Утки... Настоящие дикие утки. Мы с вами философствовали о причинах туманов, непогод и прочих стихий, а он подстрелил...
А н н а. Что же ты, егерь! Осрамился.
Ч у д н о в. Не говори, мать! А вы, Владимир Ильич, как я понимать могу, нынче охотой совсем не занимались.
Л е н и н (удивленно). Неужели?
Ч у д н о в. Мне так оно показалось.
Л е н и н. Неужели показалось? А может быть, и правда. Я сегодня был очень плохим охотником, товарищ Чуднов, но зато... (Не договорил, Рыбакову.) Зато вы молодец! А ведь не охотник - моряк.
Р ы б а к о в. Так что же, я всех расстроил?
Л е н и н. Конечно, расстроил. Какой же охотник не расстроится? Ветерка подождал с поля и обштопал старых охотников. Цените, Тихон Иванович, прекрасные утки! Вы их спрячьте, чтобы кошка не утащила.
Слышен колокольный звон.
Набат? Набат...
А н н а. Это ведь Казанок не стерпел.
Ч у д н о в. Ах, леший, вот леший-то!
Р о м а н (у окна). Ну, теперь ничего сделать нельзя. Вся деревня поднялась.
Л е н и н. Если так, то и мы пойдем. Ах, звонарь, раззвонил обо мне звонарь. На то он, конечно, и звонарь. Товарищ Чуднов... (Остановился у дверей.)
Ч у д н о в. Ась?
Л е н и н. А ведь беспокойно жить с большевиками?
Ч у д н о в. Беспокойно, Владимир Ильич.
Л е н и н. Кто их знает, что они завтра выдумают.
Ч у д н о в. Верно говорите, Владимир Ильич.
Л е н и н. Надо, товарищ Чуднов, беспокоиться и беспокоить, иначе пропадем, съедят. Пойдемте, товарищи, на улицу, а то ведь он так от восторга всю колокольню разнесет.
Набат.
Картина пятая
Кремлевская набережная и бульвар. Ночь. Редкий слабый свет фонарей. На скамейке под деревом сидит Р ы б а к о в. Сначала он насвистывает, потом
начинает петь.
Р ы б а к о в (старательно поет).
Не для меня придет весна
И соловей в садах зальется,
И сердце бедное забьется
Не для меня... Не для меня...