- Наконец-то! "МыМыМы" не привыкли ждать! За нами тираж! Так вот, "МыМыМы" хотим узнать: правда ли, что в Мавзолее планируется открыть однономерный отель, где за миллион долларов можно будет провести ночь на месте Ленина?
- Не только не правда, но категорическая ложь! - Стрельцов добавил в голос митинговой стали. - Разочарую вас вовсе: ни обвенчаться в Успенском соборе за миллион, ни выстрелить из Царь-пушки! Реликвии - не аттракцион!
- Спасибо, господа, спасибо! - перекрыл шум Голубчиков. - Ни слова больше! Копите вопросы к следующему разу. Вынашивайте.
Стрельцов устало вышел за кулисы.
Парфен поспешно поднес проверенный стакан - но не коньяка, вопреки слухам, а укрепляющего настоя тибетских трав. Правда, настой получался коварного коньячного цвета.
- Я всегда замечал в вас что-то царское, Сэнсей, - кашлянул он почтительно.
И даже не улыбнулся при этом.
- Эх, крепкое зелье! - громогласно подкрепил слухи Стрельцов, возвращая стакан.
А зелье действительно крепкое: можно потом полночи работать, как после лечебного сна над морем. (Пользовался он когда-то такой процедурой в Ялте: раскладушки ставились на открытой террасе, построенной прямо над прибоем).
18
Работал он в малом кабинете, который не превращается в проходной двор. А чтобы некстати не совался даже секретарь, над входом загорались по мере надобности нужные надписи. Либо: "УШЕЛ В СЕБЯ", и тогда не смел отвлекать никто и ни по какому поводу; либо: "ВЫШЕЛ ИЗ СЕБЯ", и тогда секретарь допускал посвященных в святилище.
А место алтаря в святилище занимала карта: восемь метров в длину и четыре в высоту - во всю стену малого кабинета.
Карта России. Вдоль карты приходилось шагать - девять шагов от Петербурга до Камчатки. Девять шагов совпадали с другой девяткой: девятую долю земной суши занимает избравшая его страна. Страна, за которую он отвечает.
Карту изготовили в Генеральном штабе, и вся она была испещрена красноречивыми знаками: сплошными и пунктирными линиями, елочками, кружками, стрелками, треугольниками, пирамидами, квадратами, звездочками - всем, что только могла предложить геометрия, шрифтология и чуть ли не каббалистика. И вся эта полиморфная пестрая сыпь лишь в слабой степени символизировала реальную сложность организма, называемого Россией. Шагая вдоль карты, Стрельцов попеременно испытывал гордость и отчаяние. Гордость - от того, что вся эта громада подчинена ему. Отчаяние - от того, что подчинена она быть не может, что охватить умом такую сложность невозможно в принципе, что множество дел совершается ему неведомых, дел глупых, дел темных, узнать о которых он никогда не сможет, не то чтобы вмешаться. Но при этом он как бы и отвечает за все, что происходит на одной девятой части суши.
Нет, не отвечает. Нужно прежде всего усвоить это самому, а потом и внушить остальным. Избирателям внушить. У него свой круг ответственности, свой уровень. Он не столько командир, сколько знамя - но без знамени не существует полка. Он одновременно и знамя, и знаменосец. И это главная роль в государстве. Немножко он и командир полка - но лишь по совместительству и на четверть ставки, если быть откровенным перед самим собой. Зато знаменосец, не выпускающий из рук знамени ни днем, ни ночью - он и только он, и никому он не позволит хотя бы подержаться за древко!
Над дверью горел поощрительный транспарант "ВЫШЕЛ ИЗ СЕБЯ", и потому раздался шелковый шепот секретаря:
- Александр Алексеевич, шеф иностранных дел просится.
Таков секретарский стиль: министров трактовать чуть-чуть свысока.
- Пропусти.
19
С Богданом Березовским Стрельцов совместно подвизался в университетском театре. В знаменитой постановке "Бориса" Богдан играл Шуйского, так что старые друзья оставались в своих амплуа.
Там же блистала Стелла Стрепетова (Марина, разумеется), безнадежно влюблен в нее был Юрка Голубчиков (прекрасный был юродивый, но это ни о чем ни говорит).
В политике прежде всего ценна преданность, поэтому Стрельцов и потянул их за собой в СОСУД, что и дало основание язвительному Билибину назвать команду претендента "бродячей труппой". Билибин когда-то играл Гришку, а в "бродячей труппе" ведал связями с банкирами. "Снюхался со спонсорами", как язвил он на собственный счет.
Впрочем, после победы места в администрации ему как-то не нашлось.
20
Ведомство Богдана Березовского давно нужно было переименовать в Министерство Внешних Дел - чтобы симметрично с Делами Внутренними. Получились бы МВД-I и МВД-II, и Иностранные Дела разом лишились бы традиционного ореола: для нас что Калуга, то и Канберра, что Омск, то и Осака, разве что Калуга с Омском важнее - так должно расставить приоритеты в уважающем себя государстве. Ничего, пусть остается про запас хороший ход для следующей кампании.
- Ну что, Богдан, чего ты не в свой день?
- Только что смотрел, Сэнсей, твой пресс. Чего ж ты перед выборами молчал про Македонского предка?
- Зачем? Побеждать надо за свои достоинства. А предка растащили бы по фельетонам. Надо сначала сесть в Кремле, а потом считаться родством с Александром.
- Зато теперь ты создал проблему международную! Греция может заволноваться, не говоря о самой Македонии. Да и Турция, Иран, Индия - все фрагменты его царства. Один Афганистан останется спокоен, потому что в Афганистане не повезло и Александру. Геополитика получается серьезней, чем Третий Рим. Да с традиционным московским вектором на восток!
Когда Богдан выступает на конференциях, в ООН или встречах Восьмерки и Девятки, он солидно медлит басом. А перед президентом всегда увлекается и тараторит тенорком.
- Я же ни на что у них не претендую, Богдаша. Россия обширней царства Македонского, так что даже Александру Филиппычу у нас бы тесно не показалось!
Стрельцов широким жестом как бы обвел знаменитую карту.
- А этот перемещенный клад?! Скорей всего, Александр закопал сокровища Кира. Персия может потребовать репатриации. Иран то есть. Интересуется же Турция Троянским кладом! Хотя современные иранцы относятся к персам так же, как турки к Приаму и Парису.
- Ничего-ничего. Наоборот, даже и хорошо. Я лично ни на что не претендую, и как президент от имени России. Но слово сказано. Они слышали. И пусть чувствуют. А уж клад, если он вообще существует, столько веков в русской земле пролежал, что ни о какой репатриации даже заикаться невозможно. Это все равно что Монголия захочет Мамаев курган замать.
- А ты думаешь, Сэнсей, он где-то зарыт, этот клад Лежит-дожидается?! - глазки у Богдана загорелись, и он перешел на хриплый шепот.
Когда касается кладов, все возвращаются в детство.
- Не знаю, Богдаша. Ничего не утверждаю и ни на чем не настаиваю. Старой карты на желтом пергаменте у меня нет. Да и в любом случае дело это наше, семейное - мое да Гришки, - улыбнулся Стрельцов.
Не видела ни одна женщина, как неотразимо дернулся вверх угол президентского рта.
А Березовский понял, что аудиенция закончена.
21
"УШЕЛ В СЕБЯ".
Как только все подхватили вслед за Стрельцовым "Есть на свете город Карашок", стало очевидно, что успех принесло созвучие: "Карашок" и "хорошо" пишутся совсем по-разному, а произносятся почти одинаково. Без почти - одинаково!
Так нужно ли упорствовать - писать по-разному?
Отсюда и родился у Стрельцова: "Проект предоставления свободы орфографии имени Бернарда Шоу". Почему "кОрова", когда естественнее "кАрова"?
Школьники подобную свободу (свАбоду!) разумеется поддержали бы, но школьники - не избиратели, поэтому Стрельцов очень скоро понял всю опасность своего проекта: взрослые в общем консервативны, новые свободы/свАбоды им подозрительны. С "кАровой" они бы, положим, еще и смирились, но ведь последует "армЕя" и "нароТ" - а это уже смахивает на государственную измену!
И потому на время предвыборной кампании Стрельцов крамольный проект оставил, а черный спиральный блокнот со своим планом освобождения орфографии спрятал в ванной комнате - высоко в вентиляционной отдушине, забранной шаткой решеткой, куда никто никогда не лазал, о чем свидетельствовала девственная пушистая пыль, вынесенная из отдушины на рукавах.
Но все-таки спрятал - не сжег!
Так не приспело ли наконец время вспомнить оставленный проект? Посылать за блокнотом, оставленным в ванной отдушине, не было никакой надобности: не зря же он любит демонстрировать на прессах и переговорах блеск своей памяти.