— То можешь убираться на все четыре, а нет, на все три стороны! — Улыбка не сходила с лица «старичка».
— Ну а если я решу пройти с помощью силы?
— О, это было бы интересно! Давно я уже не разминался! — «Старичок» резко повернул шею, громко хрустнув позвонками, — но ты, конечно, можешь попробовать, РЫ-КА-РЬ!
Огненный вихрь моментально окружил «старичка», и из него на меня вышел крепкий воин в восточной броне с пылающим луком, который длинной был больше моего роста, с наложенной на него золотой стрелой, длиной около двух метров с пылающим трехгранным наконечником. От него по всей округе разлилась такая огненная энергия, которая воспламенила даже землю. Лишь моментально выпущенная на одних рефлексах, Тьма спасла меня от испепеления. Сага отскочила от нас на один мощный прыжок.
— Воу, я понял, понял, мне вас не одолеть! — Крикнул я, окутывая себя Тьмой.
— Ха-ха-ха-ха-ха… — Рассмеялся «старичок», возвращаясь в свою прежнюю форму, — молодец, правильно понял, что со мной ты тягаться пока не можешь! Ну, так что решил? Заплатишь или пойдешь подобру — поздорову?
— Плата. — Прорычал я.
— Тогда держи. — «Старичок» протянул мне узкий нож без гарды, — отдашь глаз — сможешь пройти.
Клинок ножа источал жар и мерцал, словно угли ночного костра.
— Левый или правый? — Сглотнув, спросил я.
— А мне без разницы. Оставляю выбор за тобой. Какой не нравиться, тот и отдай. — Хохотнул «старичок».
— Мне бы зеркало какое, иначе не получиться. — Прохрипел я.
— А, пожалуйста. — «Старичок» взмахнул рукой, и пламя волной разошлось по песку у нас под ногами. Мгновение — и мы стоим на одном огромном зеркале.
— Зеркало — есть, нож — есть, рыкарь — есть. Можешь приступать. — «Старичок» уселся прямо на зеркало, скрестив ноги, упер локоть в бревно и положил голову на сжатый кулак, наблюдая за мной.
Я опустился на колени, согнувшись в пояснице. Мое лицо было передо мной. Руки мелко задрожали. Вы когда-нибудь готовились добровольно вырезать свой собственный глаз? Нет?! Так вот, я вам честно скажу, морально я не мог поднести нож к глазу. Я видел себя, свои руки. Черт возьми! Я хирург с огромным опытом, я знаю, как удалить глазное яблоко! Да я, в конце концов, в Мире Духов! Мой глаз останется у меня! Или нет?..
— А мое тело потеряет глаз? — Я поднял глаза на «старичка».
Тот с улыбкой пожал плечами.
— М-да, и выбор-то невелик… — Пробурчал я, возвращаясь к своему отражению.
Я злился, злился на себя, на свою слабость, на свой страх. Дрожащая левая рука легла глаз, оттянула нижнее веко. Правая подняла нож….
— А-А-А-АРРРР! — Я зарычал, доставая глазное яблоко из глазницы.
Руки дрожали, голова дрожала, спина просто содрогалась, даже ступни ног дрожали от боли…
— Давай его сюда, парень. — «Старичок» протянул ко мне руку.
Я буквально полз к нему на коленях. Каждое движение отзывалось болью. Мне показалось, что я полз вечность. Дважды я упал, ожог на глазном дне отдавал пульсирующей болью в мозг.
На открытую ладонь легло обожженное глазное яблоко. Руки продолжали дрожать.
— Я могу пройти ко Дворцу Владыки? — Прохрипел я.
— Плата принята, можешь пройти по мосту. — Теперь «старичок» не улыбался.
Лицо его стало серьезным. Он поднялся и подошел к деревянному колу, к которому был привязан конский волос. В руке «старичка» возник деревянный молоток, и он им трижды ударил по колу, погружая его чуть глубже в землю. С третьим ударом над рекой появился веревочный мост, соединивший два берега.
— Можешь пройти, рыкарь. Во Дворце ждут. Не стоит заставлять Владыку ждать. — «Старичок» приглашающим жестом указал на мост.
Я с трудом поднялся на дрожащие ноги. Попытка приложить руку, напитанную жизненной энергией, ничего не дала, аркан «Цепей Жизни» тоже не помог. Я по очереди пытался применить разные целительские чары, но ни один «аркан» не оказывал никакого воздействия, но вот движение энергии Источника через луч Жизни.
— А, попытка не пытка, да?! Но ты же не думал, что всё будет так легко, да? Не-е-е-е-е-ет, рыкарь, рядом со Стальным Дворцом ты не сможешь воспользоваться ни светом, ни жизнью, вода тебе не подчиниться, и воздух тебе не откликнется. Тьма и смерть, твердь и пламя здесь сильнее, чем где бы то ни было. Так что пройти этот мост ты сможешь только за счет Воли.
Я лишь кивнул и шатающейся походкой шагнул на мост. Вдох — выдох — шаг — вдох — выдох — шаг — вдох — выдох — шаг. Я медленно продвигался вперед, держась за натянутый канат моста. Каждый новый шаг отдавался ноющей болью в голове. Я медленно дошел до середины моста и услышал крик со спины:
— Э-э-эй, ры-ы-ыка-а-арь!
Я обернулся на «старичка», который все ещё стоял на берегу реки Тойбодым. Даже с середины реки я понимал, что он всё также улыбается и подбрасывает в руке мой глаз.
— Ты же не думал, что все будет так просто, да?! — Крикнул «старичок» и, размахнувшись, метнул мой глаз ближе к середине реки.
Глаз с характерным «бульк» ушел под воду.
Вначале ничего не происходило. Но новый шаг показал, что все совсем ненормально. Новый шаг по мосту. И картинка передо мной изменилась.
Не было больше берега реки Тойбодым, не было и Дворца. Я стоял перед свежей выкопанной могилой. Рядом лежал простой деревянный крест, который ставят на первый год после захоронения.
Мою руку сжимала чья-то рука. Я повернул голову, и сердце сдавило. Мама, любимая, единственная. Она стояла и молча плакала, держа меня за руку. Что происходит. И тут я вспомнил — это Казанское кладбище. Здесь мы хоронили бабушку. Никто тогда не пришел на похороны, и мы хоронили её вдвоем. Стоял холодный октябрь, и пока опускали гроб, начался мелкий холодный дождь. Он пробирал меня всего до дрожи, потому что куртка быстро промокла. А мама все так и стояла, ожидая машины…
И вот приезжает черная машина, четверо мужиков достают закрытый гроб. Его опускают вниз, и дождь начинает лить в два раза сильнее.
— Мама, а где бабушка? — Я слышу свой голос. Детский, звонкий, тревожный. И ничего мне мама тогда не ответила. Не смогла.
Плохо на душе. Так не хочется отпускать её руку. Так хочется остаться с ней. Но мне нужно идти вперед. Отпускаю её руку и делаю шаг вперед.
Вновь передо мной мост и Дворец. Только воды Тойбодым стали еще темнее.
Вдох — выдох — шаг.
Вновь пропал Дворец. Я стою на входе в нашу однокомнатную квартиру в Рыбацком.
— Андрей, тебе пора ехать в училище! В увольнительное же не отпустят на следующей неделе, если опоздаешь! — Мама стояла передо мной и причитала.
Я помню этот день. Я смотрю на рукав и вижу две косые курсовки. Второй курс, это последний раз, когда я видел мать живой…
— Мама… — В горле встает ком.
— Что? Давай уже, езжай в училище, а то без пирогов оставлю! — Она стояла передо мной, уперев руки в бока.
Я беру мать за руку и прижимаю к себе.