По дороге на вокзал, смотря на безлюдную разгромленную улицу, невозможно было поверить, что это не сон и не съёмки фильма об Отечественной войне… — картина была безрадостной и гнетущей. На улице не было разве что только разбитых БТРов и искореженных пушек. А в остальном — то же, что видели и на Суворова… Вот у перекрестка стоит пожарная машина — да это просто какой-то дуршлаг красного цвета на изодранных колесах! Лишь Бог ведает, сколько их таких, расстрелянных и сгоревших, стоит на улицах Бендер.
…Ночью 20 июня от артобстрела на станции Бендеры-1 запылали цистерны с бензином и вагоны с лесом. По стечению обстоятельств в те дни на путях скопилось очень много вагонов и цистерн со сжиженным газом, другими горючими, взрывоопасными, ядовитыми и отравляющими грузами: этиленом, бензолом, хлором, аммиаком… Они не взорвались просто чудом. Но чудом ли? — под пулями и осколками, при бушующем и растекающимся рядом пламени, пожарные и железнодорожники сделали невероятное — сбивая пламя и охлаждая соседние ёмкости, растащили горящие вагоны и локализовали пожар. Вагоны и цистерны с опасными грузами вывезли за пределы города, цистерны с газом оттянули в безопасное место, куда обстрел не достает. Уже ближе к полдню, когда вокзал и станцию «румыны» все же захватили, смогли затушить и вагоны с лесом. И это не герои? Какая катастрофа, сравнимая разве что с произошедшими в индийском Бхопале или американском Галифаксе, случилась бы, если?.. А если бы вовремя не потушили еще и пожар на маслоэкстрактном заводе, в технологии которого широко использовался высокооктановый бензин? Взрыв скопившихся в ёмкостях газов не оставил бы и камня на камне в радиусе более трех километров!..
«…Что ж вы, гады, наделали?» — думал Вадим, идя по расстрелянному городу, — «Неужели вы не понимаете, что на этой узкой полоске земли, именуемой Приднестровьем, и с её людьми, вы уже никогда не сможете жить так, как жили — вместе? Вас будут ненавидеть до тех пор, пока из памяти людей не выветрится эта трагедия. А она ещё долго не выветрится. Ещё не одно поколение жителей Бендер будет смотреть на вас, как на врагов. И ни о какой «единой и неделимой» речи больше быть не может. Даже если наступит мир. Даже если опять попытаетесь заставить силой.
Что толку-то с неё, с силы? Кто-то из «великих» диктаторов новейшей истории выдвинул чудовищную формулу победы: «Победа — это уничтожение». Уничтожение врага. Уничтожение любой ценой. Уничтожались целые народы, нации, классы, партии… Но никому ничего до победного конца уничтожить не удалось. Несмотря ни на что, исторический результат — ноль. Никого не научили ни Гитлер, ни Вьетнам, ни Афганистан… Победить человека силой невозможно. Убить можно. Убей хоть сотню, тысячу или миллионы, но это не будет победой!..
Вот и привокзальная площадь. Подойдя к небольшому кафе, Бульбациев наскоро, чуть ли не на ходу, переговорил со стоявшими рядом казаками, спросил о каком-то «миксере»…
— Это что за «миксер»?.. — недоуменно спросил Михайлов.
— Сотник Притула. Позывной и боевая кличка «Миксер». Наш батька-командир. Он и вам будет и за тятю и за маму…, коль слушаться его будете. Но с ним не забалуешь. И даже пробовать не советую, — ответил Бульбациев, — Всё, пошли на вокзал. Он там…
Притула!.. Командир известного казачьего взвода разведки?… Этот взвод появлялся на самых ответственных участках обороны, ему поручались самые опасные задания, глубокие рейды за Днестр не раз ставили «на уши» ОПОНовцев и молдовские армейские части. О Притуле и его легендарном разведвзводе казаки узнали ещё дома — в Вилимске — из присланных газет, слышали и в Иркутске. Но что будут воевать под его командованием — вот это да! — такого ну никак не ожидали!
— Подъём, станичники! — открыв дверь в какую-то коморку, рявкнул Бульбациев, — Хорош спать! Встречай земляков! К нам подмога — казаки с Вилимска прибыли!..
…Встреча была, как с давно не видавшейся родней. Ба! — да тут знакомые лица! — радостные и чуть заспанные — казаки только недавно пришли с ночного дозора. И сразу же расспросы — как там «дома»?.. Как Иркутск?.. Как «батька»?.. Как добрались?.. Здесь были парни из Иркутска, Нижнеудинска, Зимы, Саянска. Все молодые ребята. На их фоне Бульбациев и, ещё по Иркутску его близкий друг Николай — вахмистр Терёшин, внешне смотрелись ветеранами: и по возрасту, и по манере поведения, и… по глазам. Хоть и показали казаки «второй иркутской группы» себя здесь отнюдь не новобранцами, сполна и «кровушки хлебанули», но всё же в Бульбациеве и Терёшине, которые уже не первый месяц здесь в Приднестровье, явно чувствовался опыт бывалых фронтовиков…Они, как приехали, воевали «на Кошнице», как здесь говорят. Воевали и не знали, что будет у них не только левый берег Днестра, но и Бендеры на правом… Бульбациев по срочному делу днем 19 июня прибыл в штаб ЧКВ, а вечером уже оказался в Бендерах — в той самой группе казаков, которым первым удалось прорваться на помощь расстреливаемому городу. Женю Балабаева — одного иркутянина-добровольца, и «Терёху», «так уж и быть, только из-за уважения к иркутянам», из-под Кошницы отпустили в Бендеры… Подоспели к самому штурму моста. Николай прихрамывал — ногу пулей чуть зацепило. Видом он был типичный славянин: круглолицый, широко расставленные голубые глаза с цепкими зрачками, широкая кость, медвежеватый… Только сейчас Михайлов узнал, что Терёшин, как и он, сибиряк из казачьего Оренбуржья. А Саша Бульбациев родом из казаков кубанских… Вот как власть да судьба раскидала по России да по миру род казачий!
— Коля! — в общем гомоне окликнул Бульбациев Терёшина, — Вообще-то, я за тобой прибыл. Получи приказ… Собирайся. Завтра быть тебе в Тирасполе. «Грузом 200» Серёжку Васильева домой повезешь. В Иркутск…
— Как в Иркутск?! — вспыхнул Терёшин, — Как это — собирайся? Ты что, Саша?.. Я ещё за парней не отомстил!.. Ты знаешь, что у нас ещё и Женька без вести пропал?!..
— …Где пропал? Когда? — растерянно спросил Бульбациев.
— Только сегодня нам сообщили. Во время штурма они вдоль Днестра шли. Их с БэТэРа огнем прижали. Женька с одним парнем в воду бросились, хотели было вплавь вдоль берега пробраться, а их ОПОНовцы из пулемета… С тех пор Женю больше никто не видел…
На какую-то минуту в комнате повисла тишина.
— Вахмистр Терёшин, — Бульбациев заговорил с металлической дрожью в голосе, — Исполнять приказ!.. — и добавил уже по иному, по-дружески, — Надо, Коля. Серёжку ждут в Иркутске. Проводи его, как боевой товарищ. Проводи в последний путь. Поклонись от всех нас его отцу и матери. Если смогут, пусть простят, что не сберегли… Похороните его достойно, по нашим обычаям, как русского воина, как героя!.. И расскажи там всем — всему Иркутску, всей области! — за что мы воюем…, за что здесь гибнем. Сделай это, Коля! Ты сможешь…
Бульбациев достал сигарету и, как-то сгорбившись, быстро шагнул за дверь. Минуту поколебавшись, вслед за ним на улицу вышли Михайлов со Смолиным. Положив автомат на колени, Саша сидел у стены и, дымя в руке тлеющей сигаретой, парни заметили: что-то бубнил себе под нос — одни губы шевелились, и чуть покачивал головой, будто в такт неслышной песни…
— Вот так-то, земляки…, - проговорил он, заметив «новичков», — Сколько же за эти дни на мосту да на улицах города нашего брата-то погибло!.. А на Кошнице, каких мы ребят потеряли!.. Не верьте, что здесь привыкаешь к смерти. К гибели друга — боевого друга! — привыкнуть невозможно… На войне же как — сегодня разговариваешь с человеком, песни с ним поёшь, а завтра хоронишь его. Помните, как в фильме «В бой идут одни старики»?.. Вот и нам, как и им довелось… Только у нас — «В бой идут одни казаки»…, - и, затянувшись сигаретой, не поднимая головы, вполголоса пропел припев, видимо, прерванной песни: «…Р-ра-аскудрявый клен зеленый, лист резной…».
Вскоре заметили, как из здания вокзала на перрон вышел казак — в фуражке, с расстегнутым воротом перепоясанного ремнями «комбеза», откуда был виден застиранный морской «тельник», а росточком он был, как говорят, «полтора метра в фуражке да на высоких каблуках». Через плечо была переброшена офицерская планшетка, на шее висел «Калашников» с двумя магазинами, стянутыми изолентой. Оглянувшись по сторонам и увидев Бульбациева, пошел к иркутянам. Саша сразу встал, шагнул ему навстречу, поздоровался за руку.
— Земляки наши прибыли, батька. Восемь человек. Вот старший группы — сотник Михайлов.
— Вот это любо! — пророкотал в ответ, никак не вязавшийся с ростом, его хриплый бас, — И вовремя… Давайте знакомиться. Сотник Притула, «погоняло» — «Миксер», — он крепко пожал Вадиму и Владу руку, — Где остальные?…Потом поговорите. Зови всех сюда…
…Когда все по-уставному представились командиру, Притула тут же у перрона, развернув карту, кратко обрисовал новичкам обстановку и диспозицию — до противника-то, оказывается, двести метров!.. — и отдал боевой приказ: группе занять оборону на правом фланге.
— …Положение вообще-то контролируем, но людей не хватает, приходится туда то группу посылать, то БэТэР. Нынче неспокойно там что-то стало… Вот ваш участок обороны, — он прочертил пальцем по карте дугу, — От вокзала по «железке» до мебельной фабрики, и частный сектор тоже…
— Не слишком ли большой участок? — не удержавшись, спросил Михайлов Притулу, — Как его перекрыть, командир? Нас-то всего восемь… А здесь на каждого почти по сотне метров фронта!..
— …А вы сибиряки или кто?! — вспыхнул было Притула, но уже через несколько секунд, подумав, сказал иным тоном: — От вас никто и не требует фронт держать. Мы, слава Богу, здесь не одни, — он снова ткнул пальцем в карту, — Вот тут — справа от вас, стоит большой отряд бендерских ополченцев, рядом — вот здесь — усиленный взвод гвардии, а на фабрике — казаки. Да у нас ещё и Атаманская сотня есть, коль чего… Ваша задача иная: дозор и разведка, держать под жестким контролем направление на Варницу. Мы должны знать, что там делается…И, не дай Бог, — сверкнул он глазами, — Если через вас хоть один «романешта» прорвется к вокзалу! — и уже обращаясь к Бульбациеву: — Саша, группы смешай, чтоб в этой поначалу хоть пара твоих обстрелянных парней была. Я тоже подошлю несколько человек. О, кстати, одного уже сейчас дам…, - сделав несколько шагов, Притула заглянул в открытое окно вокзала и, свистнув, крикнул кому-то: — Найдите Гриню-махновца! Ко мне его сюда! Срочно! — и, повернувшись к группе, сказал: — Место базирования советую выбрать в тех зданиях — он показал рукой на дома, что стояли у перрона чуть вдали от вокзала, — Саша на пару дней останется с вами, поможет, всё объяснит… Вечером — ко мне в «Тигину» с докладом!..
Притула ушел. Бульбациев состав групп быстро перетасовал. В вилимскую группу вошли двое казаков из «второй иркутской»: Виталя Тумаков, Толя Шихмин, и боец, которого дал Притула — одетый в черные батник и джинсы, толстяк-украинец с ухоженной прической длинных, густых и, словно смоль, черных волос. Представился он кратко: «Гриня. «Махно». Запорожский казак. Фамилию не скажу». В иркутскую же группу перешли Смолин и Кулаков. Под «базу» выбрали трехэтажное административное здание станции. На вокзале в «дежурке» нашли ключ лишь от его входной двери, так что двери во внутренние помещения пришлось вскрывать «универсальным ключом Калашникова», а как это нужно делать, показал «Махно». Всем, чем только можно было, быстро забаррикадировали запасную дверь и окна первого этажа. Бульбациев каждому определил сектора наблюдения и обстрела. Вобщем, начали располагаться…
…И все же, сознание, привыкшее к жизни и миру, продолжало бороться в каждом из них с этой жестокой реальностью, что всё это ненастоящее, что это происходит не со мной, это всё игра…Вот сейчас подойдет кто-то и прекратит её. Но тот «кто-то» не подходил. Вместо него вдруг — очень неожиданно! — перед окнами метрах в двадцати с грохотом и визгом вздрогнула земля! Раз, другой, третий!.. Минометный обстрел!
— Все по местам! — пронесся по этажам голос Бульбациева.
…Где-то застрочили автоматы, в стороне вокзала подал свой баритон крупнокалиберный пулемет. Звенели стёкла, сквозь всю эту какофонию было слышно, как по стенам стучали пули, осколки…
В жизни вилимских казаков начался новый отчёт времени.
Всякая война между европейцами есть гражданская война.
— …Ну что, командир, выспался? — в кабинет начальника станции, который Михайлов занял под свой НП, а заодно и «спальню», заглянул Будунов.
— Да разве тут уснешь в такой тишине?.. — проворчал Вадим.
— У меня такая же фигня… Ладно, идем, новости послушаем, я «Маяк» поймал.
Прислушиваясь к отдаленному, еле слышному шелесту автоматных очередей, Вадим оторвался от межоконного простенка и, привычно забросив на плечо автомат, сгрёб со стола «лифчик». Повернувшись за заметно полегчавшим со вчерашнего вечера подсумком, еще раз взглянул через тюль, прикрывавшую покоцанные пулями и осколками стёкла, на зеркало «заднего вида», установленное, подобно автомобильному, за оконной рамой. Несколько таких зеркал, с видом во все стороны, на окнах «базы» установил «Шлях» — Саша Шляхов, после того, как высунувшись однажды наружу, чуть было не «схватил» явно не шальную пулю. Эту «придумку», увидев, переняли и бендерские ополченцы, занявшие соседнее здание. Удобно и безопасно.
Не спеша подходя к кабинету станционной бухгалтерии, где были обустроены пункт связи и своеобразная «кают-компания» группы, Михайлов успел заметить на полу лестничной площадки угольки, тлеющие в металлическом поддоне. «Значит, Боря уже успел что-то сварить…»
— Чаю хочешь? Настоящего!.. — с улыбкой и гордостью в голосе встретил он вошедшего Вадима.
И действительно, на столе стоял закопченный, где-то найденный алюминиевый чайник, а рядом — не может быть! — большая пачка индийского чая «со слоном».
— Откуда, Борис?.. — изумленно протянул Вадим.
— Да ведь задолбали уж эти компоты!..И кислятина эта тоже, — Будунов раздраженно кивнул в сторону стоящих у стены двух небольших фляг с добротным домашним белым сухим вином, которым вместе с фруктами несколько дней назад угостили — привезли на тележке — старички-«соседи». Они жили неподалёку в своём большом доме с садом и, из-за преклонного возраста были вынуждены остаться в городе, ставшем адом. Милые, добрые старички-супруги. Узнали как-то, что рядом с ними позицию заняли казаки из Сибири, и во время затишья решились «нанести визит вежливости». Парни аж ахнули — дед пришел в парадно-выходном пиджаке, а там — медалей, что иконостас! Эмоции старика просто переполняли — с какой гордостью и воодушевлением рассказывал, что родова его с Енисея, и что во время Великой Отечественной воевал он в сибирской дивизии!..
— …Раньше и понятия не имел, — продолжал свои сетования Будунов, — Что в Молдавии почти не пьют чай. А я вот не могу без него! Вчера Татьяна — «сестричка» наша кубанская — в Тирасполь раненых отвозила, и ведь запомнила, что мы тут страдаем без чая, вот где-то в госпитале и раздобыла пачечку!.. — Борис был просто восхищен, — …Заварился — зверь, а не чай!
Борис Будунов намного старше Михайлова, уже потёртый жизнью, но всё же оставшийся человеком чутким и отзывчивым, с острым чувством справедливости, но когда требуется, то мог быть весьма жестким, безапелляционным. В своё время, когда Михайлов был ещё Вадиком и ходил в начальную школу, Борис уже «понюхал пороха» — в 68-м году «освобождал» Чехословакию… Он был одним из первых, кто, помня о своих родовых корнях, взялся возрождать Иркутское казачье войско. В станице «Вилимской» он — заместитель походного атамана, да и здесь — в Бендерах — Вадим был без него, как без рук. Крепкий и атлетически сложенный, мужественные черты лица и цепкий взгляд, бородка и короткая прическа с густой сединой, степенность и чувствовавшаяся внутренняя основательность — одним своим видом он вызывал уважение окружающих. Уже через пару дней пребывания в Бендерах к Будунову, с лёгкого словца какого-то казака, приклеилось прозвище «Шатун». И нет ничего странного, что оно Борису понравилось. Как боевая кличка, как позывной.
Но и Михайлов тоже кличку получил. Спасибо Притуле. Поздно вечером — уже стемнело, подойдя к штабу, Вадим неожиданно нарвался на «пару ласковых» от сотника: «Ты что, — налетел он коршуном, да всё в рабоче-крестьянских выражениях! — В наживку для снайпера играешь?..» Мол, снайпер в темноте за километр бьет на огонь сигареты, а я блеск твоих очков ещё издалека приметил — сверкаешь линзами, как филин в ночи своими «шарами»!.. Вобщем, на следующий день наверно уже вся сотня знала, что «Филин» — это командир новой группы иркутян…
— Как люди, Степаныч? — спросил Вадим. Будунов понял его с полуслова.
— На постах. Другие отдыхают. Пятеро на обед сходили — без происшествий. Остальные на сухпайке. Да и Петровна курочку вареную прислала, вот… Святая бабулька! Виталька говорил: Богу за нас молится. Он к ней недавно за фруктами ходил, вон в корзине… Сам-то пойдешь на обед?
Михайлов лишь мотнул головой. Идти в «Тигину» — привокзальное кафе, где расположился и штаб сотни, не очень хотелось, тем более что недавно кубанцы обедали, а для них точно уж готовили, как всегда, что-нибудь жирное и обжигающе острое. Иркутяне были к этому как-то не очень привыкшие. Для них варили борщ, рассольники, жарили картошку, котлеты…, а однажды, как по спецзаказу, были сделаны даже пельмени — вот уж уважили! Да и какой обед — ужин скоро…
— Да, и ещё… Дозор в направлении Варницы «лимон» засек. «Миксеру» я доложил.
… «Лимоном» прозвали «румынский» желтый УАЗик, судя по окраске — бывший милицейский, неоднократно то там — то сям появлявшийся в паре с КАМАЗом, в кузове которого был установлен 82-мм миномет. УАЗик же перевозил расчет. Кинут на город несколько мин и тут же снимаются с позиции. Очень уж они досаждали!
— Ты куда, Борис?…Ну, тогда позови всех, кто не на вахте. Пусть тоже чайку попьют, «Маяк» послушаем, да и посты скоро менять… Только «Лекаря» не буди — этой ночью опять вызывали, его Ивашко сопровождал. Славка и так уж почти двое суток не спал. Неизвестно, что ещё сегодня его ждет…