Петр Михайлович Раздобудько с войны вернулся с двумя медалями: «За взятие Будапешта» и «За победу над Германией». Очень неплохо для сержанта, за всю войну и выстрелившего всего один раз, причем из пушки. Потому что в войну (на самом деле с осени сорок второго) он работал в рембате, а выстрелить ему пришлось когда он перегонял танк из рембата в часть, а венгры как раз в этот день решили перейти в контрнаступление. И, как назло, из экипажа в тот момент оказались рядом лишь механик-водитель и заряжающий — а Петр Михайлович уже знал, как из пушки стрелять: пару раз ему и орудия ремонтировать приходилось. Ну и выстрелил… никуда, естественно, не попал, но тогда это и не очень нужно было: венгры почти сразу же и откатились.
Вообще-то по имени-отчеству Петра Михайловича называла лишь теща, да и то, когда хотела послать его на какую-то работу по дому, а все окружающие его иначе, как Петькой и не называли. Что механика Раздобудько сильно злило, хотя он и старался злость свою не демонстрировать. Но все же — и со стороны односельчан уважения никакого, и теща все время командует… Командует потому, что жить пришлось в ее доме — ну не было в селе другого жилья.
И, вероятно, именно поэтому Петр Михайлович согласился с предложением однополчанина записаться в «летучую МТС», организованную аж в Павлодарской области. Далековато, но и зарплата была обещана неплохая, и — что показалось ему важнее — появился шанс обзавестись собственным жильем и покинуть склочную тёщу: по словам однополчанина, в тех краях намечалось создание новых колхозов и поэтому вроде «летучая МТС» будет преобразована в районную, причем размещаться она будет в совершенно новом селе. В котором и МТСовцы смогут свой дом выстроить, а уж если работать на МТС бригадиром, то и дом может оказаться очень даже неплохим.
Прибыв на место, Петька быстро выяснил, что для жилья на МТС предоставляют работникам койку в деревянном балке, но ему — как бригадиру — был отдельный балок выделен. Да уж, далеко не то, о чем мечталось, однако зарплату платили исправно, а с продуктами было и вовсе замечательно. С работой было похуже, то есть много ее, работы, было, да и вкалывать приходилось часов по двенадцать в сутки — а выходной вообще давался раз в две недели. Правда, всем работникам давали витаминные напитки, отчего и двенадцатичасовая работа не сильно утомляла. Правда, когда Петька решил было не пить «вечерний напиток для лучшего сна», прикрепленная к МТС молодая врачиха тут же нажаловалась начальнику и тот устроил бригадиру экскаваторщиков нехилый такой втык, после которого у Петра Михайловича пару дней задница болела.
Работал он на экскаваторе-канавокопателе — и за три месяца прокопал им траншею аж в девяносто километров длиной. Это если от Иртыша смотреть, а если еще и с боковыми отводами считать, то далеко за сотню выйдет. Другие, не МТС-овские, бригады в эту траншею укладывали здоровенные глиняные трубы (для их перевозки прямо вдоль канавы узкоколейку проложили) — и получился такой огромный водопровод. В окончании которого Петька Раздобудько теперь копал очень немаленький пруд. Не сам копал, там ребята из его бригады, которые на ковшовых экскаваторах работали, землю рыли — ну а он этой работой руководил. И занимался ремонтом того, что на МТС ломалось — а ломалось там очень много чего: все же землю ворочать, причем такую, что не каждый трактор ее вспахать сможет, было не только людям, но и технике не очень-то и просто.
Зато появилось свободное время: ремонтом в летучке занимались по восемь часов, да и выходные теперь каждую неделю давались. И вот все это свободное время Петр Михайлович работал как проклятый — хорошо еще, что напитки, позволяющие хоть по шестнадцать часов работать, давать не перестали. К конце водопровода возле копаемого пруда как раз место для нового села и разметили, и каждый, кто желал здесь остаться, мог и место для дома присмотреть, и даже дом выбрать.
То есть дом-то особо выбирать было не из чего, всем ставили совершенно одинаковые щитовые домики «шесть на восемь», что тоже было неплохо. Но уж если тут всерьез обосновываться, то можно было и другой дом выстроить, каменный. В котором будет и отопление от общей котельной, и водопровод, и канализация… Причем дом можно было заказать работающей в селе артели, а можно и самому выстроить: все необходимое для такой стройки продавалось на базе, на окраине села и устроенной. А то, что село будет не хуже тещиного, уже стало совершенно понятно: пока МТС рыло канавы, артельщики уже построили дом правления колхоза (двухэтажное, богатое), клуб двухэтажный же, больничку не меньше той, что раньше в районе была, школу — в общем, явно село должно было стать зажиточным. А на МТС, куда Петьку пригласили тоже бригадиром, работы ожидалось много: вокруг степи непаханые до горизонта — и, как сказал новый начальник, все эти степи нужно было «обводнить».
Детьми семья Раздобудько пока не обзавелась, но в планах их числилось немало — так уж если можно и дом роскошный выстроить, и гарантированный заработок, чтобы семью прокормить, будет обеспечен, то почему бы и не перебраться сюда насовсем? Тем более что молодая жена ветеринарную школу как раз закончила, тоже без работы не останется…
По узкоколейке Петька добрался до Павлодара, где сел на самолет — и на следующее утро его в тамбовской деревне встречали жена и теща. А еще через день — просидев с женой над альбомом с проектами «рекомендуемых домов» и вроде бы выбрав самый для них подходящий — отправился обратно. Жена должна была к нему выехать через неделю: Петр Михайлович привез специальный ордер, позволяющий семьям принятых на работу в новые районы увольняться с прежних мест за пять рабочих дней. И в самолете Петька с удовлетворением вспоминал, как теща его исключительно «Петенькой» эти два дня и именовала. Зауважала, значит…
В начале сентября Всеволод Николаевич подготовил для Сталина доклад по результатам своего расследования. Вообще-то Иосиф Виссарионович считал, что Меркулов слишком «мягкий» для работы с преступным элементом, но в этот раз доклад его немало порадовал — хотя по нему серьезных оргвыводов вроде бы сделать и не получалось. Но и «несерьезные» — они тоже в копилочку пойдут:
— Это, конечно, довольно странно, но колхозное крестьянство слишком уж всерьез приняли весеннее выступление Никиты Сергеевича по укрупнению колхозов. Большинство почему-то теперь убеждено, что в самое ближайшее время будет проведено изъятие части земли приусадебных хозяйств, многое — очень многие — склонны так же считать, что и по отношению к домашней скотине будут введены серьезные ограничения. И это стало причиной, одной из главных причин, нежелания работать на колхозных полях: все старались по максимуму получить урожаи с приусадебных участков чтобы, продав продукты на рынках, получить как можно больше денег.
— Мне не кажется, что можно изыскать колхозника, сильно желающего денег получить поменьше…
— Тут иная мотивация: они, во-первых, потеряли заинтересованность в натуроплате по трудодням, ведь многие, если не большинство колхозников считают, что скотину им больше кормить не придется.
— Да, это весьма важное соображение…
— А во-вторых, многие заинтересованы в получении максимального количества денег чтобы, когда они переберутся в город, им было на что там обосновываться. Настроения на выход из колхозов очень сильные: люди не видят дальнейших перспектив для себя.
— И это в результате одной статейки этого… клоуна?
— Да. Ваше опровержение они восприняли как попытку скрыть истинные намерения правительства. Не все так восприняли, но довольно многие. Ведь Никита Сергеевич — Первый секретарь МГК, а на Украине он до сих пор сохранил огромное влияние…
— Да уж… предупреждала меня… Спасибо, Всеволод Николаевич. У вас есть предложения по скорейшему исправлению ситуации на селе?
— У меня есть, но, боюсь, они многим не понравятся.
— Но все равно вы мне их изложить должны. Слушаю вас.
— Чтобы колхозник поверил, что сказанное Хрущевым партией и правительством категорически не одобряется, было бы неплохо его снять со всех ответственных постов. И направить его куда-нибудь туда, где он сможет реальной работой показать, что он сам считает свои предложения ошибочными и старается…
— Хорошее предложение, и, скорее всего, единственно правильное в текущей ситуации. Я попрошу вас подготовить более развернутый доклад, рассмотрим его на пленуме ЦК. А пока подумаем о новом назначении…
Перед встречей с Таней Иосиф Виссарионович обстоятельно побеседовал со Струмилиным, который, среди всего прочего, предложение Меркулова насчет Хрущева горячо поддержал. Но в основном разговор шел вообще не об этом: главным вопросом года стал именно вопрос продуктовый:
— У Мао в Китае ситуация хуже некуда. Мало того, что там начнется настоящий голод, так еще товарищ Мао признавать не желает, что что-то идет не так, как ему хочется.
— Да, Таня мне говорила, что у него несколько… своеобразные методы управления. И столь же своеобразные способы назначения руководителей на местах. Сейчас крупным мировым поставщиком зерна остается только Америка…
— Они не продадут ни нам, ни китайцем ни зернышка. К тому же у Китая и денег на закупку продовольствия нет.
— У нас тоже нет, хотя немного мы все же изыскали. А на эти деньги можно некоторое количество зерна приобрести в Аргентине или в Канаде, у Андрея Януарьевича есть парочка совершенно французских компаний, которые смогут такую закупку произвести.
— Тогда вопрос, кому лучше зерно продавать, Италии или Китаю, мне не задавай. Ты мое мнение и так знаешь…
— Мнение свое можешь засунуть себе… сам знаешь куда. Завод в Павлодаре без станков импортных мы выстроить в состоянии?
— Вот теперь можно и поговорить. Я специально уточнил у одной белобрысой девушки, она говорит, что все станки, которые планировались к закупке в Италии или через нее, ее станкостроительные заводы и сами могут прекрасно сделать. Более того, если уж что-то совершенно импортное вдруг срочно понадобится, то у нее и деньги на это найдутся. Немного, но, по ее мнению, должно хватить на то, что мы сами пока сделать не сможем.
— А откуда у нее деньги появятся?
— ВАЗ приступил к выпуску новых автомобильчиков. Маленьких, но довольно дешевых, и они, оказывается, очень неплохо продаются во Франции, той же Италии и странах Бенилюкса. Под маркой Орава, это по-фински белка так называется. В Лаппееранте ее артельщики организовали сборочный завод, пока тысяч двадцать машин собирать могут. Причем, что удивительно, ограничением производства является недостаток кожи для сидений: все остальное из СССР туда поставляется, только кресла в автомобиле целиком финские.
— А что, тканью сиденья обивать не положено?
— Это я настоял, — широко улыбнулся Станислав Густавович. — По заказу ВАЗа провел исследование рынков, и выходит, что с кожаными сиденьями спрос на машины будет чуть ли не втрое большим. А так и финны получают прибыль, и ВАЗ с каждой «Белки» по пять с лишним тысяч рублей в валюте. А это, худо-бедно, в год уже за сто миллионов. На станки точно хватит.
— Ну допустим. Когда тракторный в Павлодаре заработает?
— Если успеем начать стройку в сентябре, то в октябре-ноябре трактора с конвейера пойдут. Пятьдесят второго года, конечно. А задержимся на месяц — не раньше весны пятьдесят третьего.
— И в следующем году опять будем крошки со стола считать…
— С крошками все печально, — хмыкнул Струмилин, — крошки все курам на смех… то есть курам на прокорм пойдут. Сейчас уже создано семь артелей по переработке люпиновых бобов, они еще до Нового года к работе приступят — а этих бобов собрано, между прочим, без малого шесть миллионов тонн. Я уж не знаю, как Серова считала, но если пропустить эти миллионы через курятники, после обработки конечно, то минимум два миллиона тонн курятины мы получим. А еще яиц куриных будет немало. Одним люпином мы, конечно, тут не отделаемся…
— А где эти миллионы тонн кур возьмутся?
— Татьяна Васильевна всегда боролась за вкусную и здоровую пищу. Поэтому в Галиче новенький завод начал инкубаторы выпускать, а уж сколько курятников понастроили в Ивановской, Костромской и Ярославской областях, я даже сосчитать не берусь.
— И сколько мяса даст один курятник?
— Ты просто не поверишь: много. Курятники строятся в расчете тысяч на десять-двадцать цыплят — это один курятник, а в некоторых колхозах таких уже по паре десятков выстроено. Простаивают, конечно, пока — корма еще для кур нет. Но вот бобов люпиновых — завались, просто их без обработки курам давать нельзя. А Серова уже для этих курятников какой-то препарат выпускает, под названием Санус Пуллум, это на латыни значит «здоровая курица». В общем, курицы в таких курятниках не болеют, растут как на дрожжах… за два месяца бройлер набирает вес до трех килограммов…
— Слава, а где ты раньше был? Мы тут зернышки считаем…
— Сам узнал только в понедельник, Серова же все молчком делает…
— Да, ничего не рассказывает, а только показывает…
—…где мы крупно обделались, помню. Но я еще подсчитать успел: если ее не остановить, то в конце года так пятьдесят пятого мы сможем произвести только курятины десять миллионов тонн. Но чтобы такого результата достичь, колхозник должен в колхозе работать, а не сбегать в город. Кстати, у меня сейчас мысль возникла: а не сослать ли нам Хрущева на куриные фермы?
— Он там такого наворочает…
— Я имею в виду в качестве белковой добавки к корму. Сейчас червяков используют, рыбные отходы, мясные, кости опять же…
— Ты, я гляжу, очень много времени с Серовой проводишь.