— Насколько я слышал, что перечисленные вами товарищи и так прекрасно себя чувствуют.
— Да, и я этому очень рада. В моей же истории Шапошиков не дожил до победы над Германией, Веденеев умер в сорок шестом, Федор Иванович на этой неделе должен был умереть… Я понимаю, во все это трудно поверить, но вы в любой момент можете проверить одно: у меня не умер ни один пациент. А этим даже многие стоматологи похвастаться не могут. Вы там людей еще напрягите, пусть поинтересуются смертностью во Владимирской области…
— Я… я слышал, там смертность прилично сократилась…
— Да, практически до нуля. А еще она сократилась на всех предприятиях, куда из Коврова поставлялись эликсир бодрости и тормозуха. Я же сказала: даже мадларки живут до ста сорока лет!
— А мадларки — это кто?
— Вы хотите выслушать историю целиком?
— Я слышал насчет низкой смертности на некоторых предприятиях…и во Владимирской области… но мы считали… да, хочу услышать историю целиком. Вашу историю, я правильно понимаю?
Главным статистиком Советского Союза был, по мнению Сталина, Струмилин. Правда отношения между Иосифом Виссарионовичем и Станиславом Густавовичем были, мягко выражаясь, не совсем дружескими. Но Сталин Струмилина уважал как выдающегося профессионала, а Струмилин Сталина — как неплохого руководителя (и в устах Струмилина термин «неплохой» сам по себе казался наградой, большинство других руководителей государства он характеризовал чаще всего просто матерно). Периодически они ругались, причем ругались строго «по делу», а иногда, глядя на них, можно было подумать, что они вообще лучшие друзья. Однако лучше всего их отношения можно было описать, как «взаимодействие профессионалов, решающих общую задачу». Задачу решающих очень сложную, и в процессе ее решения каждый периодически думал, что второй вообще «мешает все сделать правильно» — но оба уже научились выискивать приемлемые компромиссы. Периодически Иосиф Виссарионович жалел о том, что Глеб Максимилианович так и не научился идти на подобные компромиссы — но в Госплане один человек, способный обсудить со Сталиным любые вопросы, все же остался, и пока этого хватало.
Правда хватало лишь на то, чтобы экономика хоть как-нибудь развивалась… в целом, даже неплохо (хотя Струмилин развитие характеризовал лишь как «терпимое» или, чаще, «ну, могло быть и хуже»). Но вот по части статистики ему равных не было — и Иосиф Виссарионович снова попросил «коллегу по несчастью» подготовить для него очередной статистический материал.
Сталина иногда раздражала, а иногда и смешила привычка Струмилина статистические отчеты украшать различными «срезами» и «выборками». Раздражала — потому что времени на составление таких отчетов Слава тратил гораздо больше, чем можно было бы потратить на простой анализ информации, а смешила — потому что такие «срезы» обычно никому интересны не были и демонстрировали лишь различные курьезы в рассматриваемой области. Но на этот раз — раз Сталин попросил «предоставить информацию максимально быстро» — он отчет подготовил всего за два дня. И, когда пришел с готовым отчетом, выглядел несколько… странно:
— Иосиф, ты должен меня уволить нахрен: ты обратил внимание на то, что я по работе должен был заметить еще пару лет назад. Но не обратил, потому что, скорее всего, в это в глубине души просто поверить не мог.
— Ты еще головой об стенку побейся, а голову пеплом… посмотри в пепельнице, там есть немножко, на твою голову должно хватить. Только быстрее, а как посыплешь, рассказывай, что там такого интересного.
— Как ты сам, вероятно, заметил, смертность в области сократилась невероятно сильно. Раз примерно в шестнадцать с половиной. Но, если отбросить смерти замерзших пьяниц, несчастные случаи на производстве и бытовой идиотизм…
— А последнее — это что?
— Ну, например, там мужики на костре стали выплавлять тол из снаряда гаубичного, шесть трупов разом получилось. И прочее подобное баловство с оружием. Так вот, если отбросить эти случаи, то картина получается вообще нереальной. Короче, в Ковровском районе с тысяча девятьсот сорок четвертого года, а точнее, с лета сорок четвертого, не было зарегистрировано ни одной смерти по болезни или от старости. А по области такая же картина, ну, почти такая же, наблюдается с осени сорок шестого. Теперь по разрезам: смертность, то есть падение смертности до нуля в городах и райцентрах среди взрослых почти однозначно коррелируется с появлением в населенном пункте артели инвалидов. На селе — корреляция с организацией в деревне пункта закупки кооперативной продукции ковровскими заводами, а с конца сорок шестого года — с любыми заводами области.
— Это интересно, а какие еще срезы ты исследовал?
— По детской смертности еще интереснее. И в Ковровском районе, и в области падение смертности среди школьников однозначно коррелируется с появлением комсомольских и пионерских бригад по сбору хвороста и прочих дров. А с младенческой смертностью связь несколько более сложная: она упала сразу в десять раз с появлением в райцентрах и крупных селах акушерских пунктов с автомобилями, которые делались в Коврове и, позже, в Вязниках.
— А не с появлением самих акушерских пунктов? Автомобили-то тут причем?
— Тебе рассказывать, что такое многофакторный анализ, думаю, бесполезно: я уже сколько раз пытался это объяснить…
— Не объясняй, просто на вопрос ответь.
— Сами по себе акушерские пункты, которых, впрочем, и раньше было немало, какую-то роль сыграли. Но незначительную, они дали сокращение младенческой смертности примерно десятипроцентное. Но как только там появились автомобили, ситуация поменялась коренным образом! У меня пока нет нужной информации, но есть достаточно обоснованные подозрения, что связано это с тем, что при малейших сомнениях акушерки стали рожениц отправлять в крупные города в больницы. Ведь одно дело доставить беременную на телеге, что может и пару дней занять — и другое, домчать за пару часов на автомобиле.
— Возможно ты и прав. А кто догадался акушерские пункты обеспечить автомобилями?
— Иосиф, ты просил меня подготовить статотчет, а не расследование провести. На твой вопрос пусть облздрав ответит, им даже приятно будет, что сам Сталин заинтересовался их работой. Но я одного понять не в состоянии…
— Что именно?
— Как могла прекратиться смертность у рабочих и служащих? Кстати, это отмечается не только во Владимирской области. В Молотове примерно та же картина, но лишь на содовом заводе и, в меньшей степени, на азотном. А в Сальске во всем городе смертность, причем по всем категориям жителей, упала почти в двенадцать раз. Меня это, откровенно говоря, смутило, я пробежался по разным критериям… можешь начинать надо мной смеяться, но я полностью уверен в одном: эффект проявляется настолько, что виден невооруженным глазом, во всех городах, предприятия которого находятся хоть в какой-то кооперациями с заводами Владимирщины, и самый сильный эффект замечен на заводах, в которые отправлялись препараты из лаборатории завода номер два. То есть — и я в этом уверен на сто процентов — эти эликсиры бодрости и успокоительные зелья каким-то образом не дают людям умирать.
— Ты закончил?
— Не совсем. Эта лаборатория, насколько я успел заметить, еще и бригады «скорой помощи» снабжает какими-то препаратами. Не везде, но в центральных районах России, в Белоруссии и на Урале. Так вот, отдельно по скорой помощи: за последний год бригады, снабжаемые из Коврова, не доставили в больницы ни одного будущего трупа. То есть везут вроде человека при смерти, а он в больнице на поправку идет так, как будто его не грузовик на дороге сбил, а он о диван мизинцем ноги ударился… Теперь всё. Что думаешь с этой лабораторией делать? Сейчас она держит в неумираемом состоянии чуть больше пяти миллионов человек…
— Я пока не знаю. Знаю лишь то, что лаборатория делает все, что может и больше пока сделать не в состоянии. Это я знаю точно, а вот как ей помочь производство расширить… Ты на всякий случай подумай, откуда мы можем при необходимости быстро достать несколько миллиардов на ее расширение.
— Миллиардов? Там же всего человек сто работает.
— Все хуже, чем ты это себе представляешь. Там по-настоящему работает лишь… я даже не уверен, что хватит даже пяти-десяти миллиардов, но постараюсь в ближайшее время это уточнить.
— Когда?
— Когда что?
— Когда уточнишь?
— А вот это даже я сказать не могу. Но чем быстрее ты подготовишь потенциальную заначку…
— Еще один займ?
— В Ленинграде несколько мерзавцев за неделю промотали больше, чем страна собрала с помощью займов за год. Ты задал правильный вопрос, а ответ на него будут искать уже товарищи Абакумов и…
— Лаврентий?
— Он тебя когда-нибудь убьет, если снова услышит, как ты его просто по имени…
— Не убьет, Лаврентий, как и ты, далеко не идиот.
— И считает, что на дураков не обижаются. Съел?
— Я тоже не обижаюсь.
— Ты точно когда-нибудь допрыгаешься. Спасибо, ты мне очень сильно сегодня помог… кстати, учти: есть сведения, что тебя тоже уже перевели в… как ты сказал? В неумираемое состояние. Временно, конечно, но… И это не шутка, так что лет десять тебе уже подарили. Поэтому постарайся эти лишние десять лет вести себя повежливее, договорились?
Станислава Густавовича Сталин озадачил неспроста: когда он сказал Тане, что хочет узнать ее историю, она ответила весьма странно:
— Вы все узнаете, только не сразу. Поясню как врач: сейчас вы еще не готовы эту историю целиком услышать. Просто потому, что у вас еще нет вопросов, ответы на которые вы хотели бы получить. А когда они у вас появятся… будем исходить из нормальной физиологии человека. Вы сейчас получили новую, и, в общем-то, совершенно невероятную информацию, поверить в которую для вас невозможно. Невозможно именно потому, что она не отвечает на вопросы, которые вы пока и задать не можете. А те вопросы которые у вас уже появились — они неправильные, и ответы на них окажутся информационным мусором, который забьет ваш мозг и помешает сформировать действительно нужные вопросы.
— Вы так думаете?
— Я так знаю. Я рассказала вам сказку. Вы хотите получить ее подтверждение, но подтвердить ее просите меня. Но я один раз уже дала вам информацию, в которую поверить невозможно, поэтому, получив от меня еще что-то, вы и этому не поверите. Но если вы узнаете что-то, столь же невероятное, от другого источника… которому вы уже верите, то формирование правильных вопросов у вас в голове начнется. Но… для начала задайте один простой вопрос Струмилину: ему-то вы точно верите.
— И какой вопрос я должен буду ему задать?
— Попросите его подготовить статистику по смертности во Владимирской области. Она вам тоже покажется… невероятной, но все равно она будет достоверной. У вас появятся правильные вопросы, на которые я уже смогу дать правильные ответы. Но тоже не сразу: любая информация у человека сначала попадает в так называемую кратковременную память — и эта информация не требует уточнений: она там лежит в том виде, в каком поступила. Затем — примерно в течение восемнадцати суток — мозг эту информацию перерабатывает, причем независимо от вашего желания, как-то ее структурирует и перемещает в память уже долговременную. Но как раз в процессе ее переработки у человека появляются вопросы, необходимые для того, чтобы ее поместить в долговременную память правильным образом. То есть она туда попадает в любом случае — получили вы ответы на такие вопросы или нет, но в основном она сохраняется, скажем, с некоторыми пустыми участками, требующими заполнения — и вот необходимость этого заполнения и порождает любопытство. Человек начинает искать ответы на вопросы, которые ему формирует его же собственный мозг, и когда ответы находятся, он чувствует удовлетворение. Которое, в свою очередь, позволяет ему лучше информацию запомнить. Процесс этот чисто физиологический, происходит на гормональном уровне…
— То есть мне придется ждать вашего рассказа еще восемнадцать суток?