Как-то вечером сидели мы с приятелем за чашкой чаю. Рассуждали о высоких и низких человеческих поступках, о том, в каких ситуациях чаще всего проявляется человек, как обнаруживаются его не показные, а подлинные черты и качества. На словах ведь легко казаться и добрым, и смелым, и благородным… А вот как оно окажется на деле? Но всегда ли, спросил я, нужны какие-то исключительные, экстремальные обстоятельства, чтобы человек достаточно себя проявил? А в самых простых, обычных жизненных ситуациях не раскрывается разве характер человека, его натура и его позиция?
Мой собеседник задумался.
— Да, — сказал он. — Недавно я сам попал в ситуацию… До сих пор никак не приду в себя.
И вот что он рассказал. Передаю слово в слово.
Новый год договорились встречать у меня: Сергей с женой, Павел с женой и мы с Кириллом, два холостяка. Во-первых, живу я в центре города, очень удобно добираться; во-вторых, японская стереосистема с тремя тумбами; а в-третьих, с холостяка какой спрос? Что запасено в холодильнике, то и мечи на стол. Ни хлопот, ни возни… Тем паче когда тебе под сорок, наедаться вредно. У одного — гастрит, у другого — холецистит, а у наших дорогих женщин — фигуры.
Но тридцать первого декабря подошел ко мне Степан Степанович, заведующий сектором, и спрашивает:
— Виктор Андреевич, где Новый год встречаешь?
Обычный вежливый вопрос, я и значения не придал.
— У меня, — говорю. — Холостые дома нынче в моде, Степан Степанович.
— Кто же собирается?
— Все наши, из сектора. Сергей и Павел с женами, да мы с Кириллом, великолепная шестерка.
— Ну что ж, говорит, не так хороша компания, как хорошо подобрана. А меня возьмете?
— Вас?
Вероятно, лицо у меня вытянулось от изумления. Уж чего-чего я не ожидал, так это желания Степана Степановича слиться с нами в экстазе.
Он пришел к нам в сектор год назад, после смерти старика, и с первых же недель обнаружилось: новый зав совершенно чужой, далекий нам человек. Стереотип, как говорится, совершенно иной.
Кажется, раньше всех это заметил наш неугомонный бунтарь и заводила Кирилл. «Понимаете, ребята, сказал он, — мы друг другу за две минуты растолкуем теорию относительности Эйнштейна. А вот Степану, боюсь, и за два часа я не объясню, какая сегодня на дворе погода».
И это очень верно.
Хотя дело, пожалуй, не в том, что Степан Степанович знает много меньше нашего. Тут я судить не берусь. Скорее, у него иная шкала ценностей. Критерии иные. Ведь чаще всего мы тратим слова и время, доказывая друг другу не очередную теорию относительности, а постулаты детского стишка В. Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо?». И если понимание этих постулатов у людей одинаковое, то договорятся они легко, за две минуты. А если разное — то и всей жизни может не хватить, так и умрут, не договорившись.
В нашем секторе исстари повелось, что самые разнообразные вопросы общественной жизни старались мы решать не замкнутой келейно, а сообща, на людях: кому сегодня читать шефскую лекцию, кому в дружинниках дежурить или ехать на овощную базу. А уж если договориться никак не удавалось, у всех, как назло, именно на сегодня запланированы были самые срочные и неотложные дела, оставалось одно-единственное: смеясь, выстраивались мы в кружок, и Кирилл заводил детскую считалку: «Эники-беники ели вареники… Выходи, тебе водить». И почему-то в любой затруднительной ситуации, когда слишком серьезный подход, а тем паче приказ и принуждение могли бы вызвать обиду и взаимное раздражение, шуточная эта игра, наоборот, разряжала обстановку.
Покойный старик прекрасно это понимал и к нашей затее относился вполне миролюбиво. Сам при сем не раз присутствовал и громче всех смеялся. Знал, очевидно: игра, шутка не умаляют даже самого серьезного мероприятия. Чаще наоборот.
А Степан Степанович… Как узнал он про эти «Эники-беники» — ох, что тут было! Сказал:
— Ребячество какое! Надо работать, а не в игрушечки играть. Это ваш гражданский долг.
— А мы долг свой выполняем играючи! — с вызовом ответил ему Кирилл.
Все засмеялись, а Степан Степанович посмотрел на него и тихо, вполне доброжелательно спросил:
— Можно дать тебе один совет?
— Буду благодарен.
— Не рассчитывай, пожалуйста, на мое чувство юмора. Хорошо?
— Хорошо. Спасибо, что предупредили.
— Вот и ладненько…
И с тех пор, если какое мероприятие, Степан Степанович вызывает к себе профсоюзного групорга, они долго сидят запершись, а потом шеф объявляет нам их окончательное решение.
И хотя мы по-прежнему понимаем всю необходимость и важность предстоящего дела, у каждого теперь обнаруживается еще больше поводов и неотложных причин, чтобы от мероприятия этого уйти и уклониться.
Наш философ Сергей спросил Кирилла:
— Небось собираешься продолжить диалог с начальством?
— А как ты угадал? — удивился Кирилл.
— Слушай, Кира, — сказал Сергей, — давай, старичок, договоримся. Если у тебя какие вопросы, ты мне их сперва задай. А к начальству не приставай с глупостями.
— Есть вопрос, — сказал Кирилл. — Откуда ты такой мудрый?
— А оттуда, что тебя, дурака, всю жизнь очень люблю, — сказал Сергей. — Сколько лет мы вместе? Десять — школа, пять — институт, и здесь, в секторе, уже шестой годик… Скоро серебряную праздновать.
Вот так мы и жили. Неугомонный Кирилл все в бой рвался: Сергей философствовал, а я был на подхвате. И только наш Павел по обыкновению молчал и добродушно улыбался. Он слыл в секторе самым крупным молчальником, эталоном молчальника. Если вдруг произносил, поежившись, «что-то холодно», Сергей изумленно смотрел на него и спрашивал Кирилла или меня: «Слушай, а чего это старичок наш сегодня так разговорился?»
Но именно над Павлом, тихоней из тихонь, и разразилась у нас в секторе первая настоящая гроза. До этого все цветочки были. А тут наш Степан Степанович по-настоящему показал зубы.
Впрочем, если честно, Павел был, конечно, не прав. Совершил ошибку.
Однажды, дело происходило летом, Степан Степанович гулял в отпуске, к нам в сектор приехал представитель из смежного института и попросил показать предварительные итоги некоторых наших работ. Что-то там понадобилось им сверить.
Прежде, при старике, такая взаимная информация в рабочем порядке считалась делом обычным и нормальным. Смежники к нам ездили, мы к ним. А чего таиться? Смотрите, изучайте. Нам прятать нечего.
Хотя, если строго разобраться, Павел не должен был брать это на себя. Следовало сперва спросить у заведующего сектором. Старик считал одно, а его преемник мог рассуждать совсем иначе.
Сергей так прямо и сказал Павлу: «Поторопился ты, старичок. Надо было Степана дождаться». На что Павел ничего не ответил, только пожал плечами.
А когда Степан Степанович возвратился из отпуска, в первый же день Павел взял и все, как есть, ему выложил. Так, мол, и так, ко мне обратились, и я счел возможным…
Если бы сам не вылез, еще неизвестно, дошло бы что-нибудь до Степана. Может, и нет.
Степан с интересом посмотрел на Павла, спросил:
— Счел, значит?
Павел промолчал.
— Покомандовать решил?
Павел ничего не ответил.
— У тебя когда переаттестация? — поинтересовался вдруг Степан Степанович.
— В марте, — сказал Павел.
— Вот и ладненько. — Степан Степанович кивнул. — Значит, будет время подыскать себе работу.
Когда мы узнали об этом разговоре, поняли: нет, то не пустая угроза. Не таков наш заведующий сектором, чтобы бросать слова на ветер.
Кирилл, конечно, как всегда, вскипел, сказал, что должно же существовать в институте общественное мнение, доколе Степан Степанович будет за всех решать? «Тоже мне бог, царь и герой!» На что Сергей ему объяснил, что бог и царь правильно, а вот герой — совершенно неверно, потому что герой не Степан, а, наоборот, наш Павел — герой, да еще глупец. Кто его за язык тянул рассказывать о смежниках? Молчальник, молчальник, а, когда не надо, хуже последнего болтуна…
Павел ничего не ответил, а я понимал: сейчас, в самый разгар работы над диссертацией уйти из института — для него настоящая трагедия.
— Ну так как? — спросил меня Степан Степанович. — Приглашаешь к себе Новый год встречать? Я ведь один остался, жена в Емментуках…
И смотрит на меня. Ждет ответа.
А я… Я изображаю на лице наилюбезнейшую улыбку, а сам лихорадочно думаю: что мне делать? Что же ему ответить?
Ведь если я, не посоветовавшись с ребятами, на свой страх и риск приглашу сейчас Степана к нам за стол, меня убьют они. И будут правы.
А с другой стороны, ну как ему объяснить, что общество его для нас, подчиненных и сотрудников, может быть и не самым приятным? Заявить это человеку, который заранее, раз и навсегда предупредил нас, чтобы мы на его чувство юмора не рассчитывали?
И дернул же меня черт сказать ему про встречу Нового года! Проклятый мой язык… Вырвать его мало!
…Говорю, улыбаясь:
— Конечно, Степан Степанович. Будем очень рады… Пожалуйста…
— Ну спасибо. Приду. У меня и бутылочка «Греми» припасена. Захвачу.
— Да что вы, — говорю, — ничего не надо.
— Ладно, ладно, не ломайся… Адрес-то какой?
Я назвал ему адрес: улицу, дом, как лучше проехать… И тут вдруг осенила меня мысль: а может, ничего даже? А? Нет худа без добра. Может, удастся это дело с Павлом как-нибудь отрегулировать? За рюмкой «Греми» ведь совсем иной разговор. Может, Степану тоже до смерти надоела наша холодная конфронтация в секторе? Потому и напросился. Нельзя же нам упускать такой шанс. Как говорится, худой мир лучше доброй ссоры. Ради товарища можно и потерпеть немножко. Ничего страшного.
Ну, конечно, ребята меня чуть не съели. Особенно свирепствовал Сергей. Таким разгневанным я его прежде никогда не видел. Сказал: «Знаешь, как это называется? Предательство! Нож в спину. Другого названия я не подберу». Кирилл тоже злился. «Лучше бы, — объяснил, — ты пригласил нас встречать Новый год в змеиный террариум. Не так противно». И только один Павел промолчал.
Я подумал, а может, и у него тоже появилась надежда, что за рюмкой горячительного ситуация как-нибудь рассосется. Дай-то бог…
Поначалу все шло более или менее гладко. Проводили старый год. Встретили Новый…
Сергей ничем не выдавал своего вчерашнего возмущения. Напротив, любезно улыбался Степану Степановичу и был вообще душой компании. Он знал сотни всевозможных исторических анекдотов и сыпал ими без устали… У одного французского короля придворные попросили как-то покровительства, но король им ответил: «Не понимаю, вы о чем, господа? Воры моего покровительства никогда не получат, а честные люди в нем не нуждаются…»
— Правильно, — сказал Степан Степанович. — Надо взять на вооружение. — И засмеялся.
И все мы, хотя слышали репертуар Сергея уже много-много раз, тоже постарались дружно и громко засмеяться… А Наполеон, продолжал Сергей, спросил однажды у своего адъютанта: «Что я за человек? Какого мнения обо мне французы?» Но адъютант ему ответил: «Ничего подобного, ваше величество. Одни вас считают богом, другие — дьяволом, но человеком — никто…»
На этот раз Степан Степанович не засмеялся, вопросительно посмотрел на Сергея и тот поспешно сказал: «Я вам не напоминаю одну француженку, которая объясняла мадам де Сталь: «Ужасно люблю разговаривать. Меня слушают все, а я — никого»?..»
…Одним словом, застолье наше проходило, как говорится, на высоком уровне в обстановке полного взаимопонимания. Степан Степанович галантно ухаживал за своими соседками: женой Сергея — Ольгой и женой Павла — Оксаной. И я подумал: вот и хорошо. Что ни делается — все к лучшему. Личные контакты — вещь великая! Может, и обойдется все, исчезнет наконец в секторе тягостная атмосфера. Между нами и Степаном Степановичем удастся навести мосты.
Да нет, не обошлось, увы! Черт попутал. И виноват в этом оказался, конечно, наш несдержанный, неугомонный — порох, а не человек, шведская спичка — Кирилл.
После пятой или шестой рюмки душистого «Греми» он наклонился через плечо Оксаны к Степану Степановичу и сказал:
— Степан Степанович, сегодня необыкновенная ночь… Самые великие чудеса свершаются… Можно, я задам вам несколько необычный вопрос?
— А зачем? — возразил Степан Степанович. — Лучше выпей за мое здоровье. Верно, Оксаночка? — обратился он к жене Павла.
— Конечно, Степан Степанович, — поспешно откликнулась она. — Ваше здоровье, Степан Степанович, и самые большие успехи! — и она посмотрела на мужа.
— А все-таки я задам, — упрямо сказал Кирилл. — Другой случай когда еще будет? А сегодня ночь такая… Трубный звук по всей планете… Птицы-звери хороводы водят. — И спросил: — Вот вы мне объясните… Я ведь не в порядке претензии, ничего подобного… Просто понять хочу… Так что вы не обижайтесь, Степан Степанович. Объясните только, зачем ставите свое имя на каждой работе, выходящей из стен сектора? Какая для вас в том необходимость?..
Я посмотрел на ребят за столом. Сергей задумчиво, меланхолически улыбался. Павел усиленно жевал что-то. Девочки наши притихли, а Оксана побледнела.
Я подумал: да что же это происходит? Кирилл белены объелся? Или налакался до положения риз? Ничего себе оказывает он услугу Павлу, да и всем нам. Ведь если назвать своим именем, это провокация! Провокация в чистейшем виде!
— Протестую! — сказал я. — Прошу тебя не путать встречу Нового года с производственным совещанием.
— А на производственном совещании я никогда не осмелюсь, пороху не хватит, — объяснил Кирилл. — Меня же предупредили, чтобы я на чувство юмора не рассчитывал. А в новогоднюю ночь чувство юмора обязаны иметь все. Как говорится, по определению… Верно, Степан Степанович?
Я взглянул на заведующего сектором.
Он сидел спокойно. С интересом смотрел на Кирилла и кивал. Я запомнил это очень хорошо: он смотрел на Кирилла и благожелательно ему кивал.
— Я ведь не возражаю, Степан Степанович, — продолжал Кирилл. Пусть ваше имя стоит на моей работе, меня не убудет… Лестно даже, честь оказываете… Я только понять хочу: зачем вам это надо?.. Доктор, профессор, автор двухсот работ… Зачем же вам еще двести первая?
Он замолчал.
Сергей по-прежнему задумчиво улыбался. Павел глядел в окно. А девочки в ужасе не сводили глаз с Кирилла.
Степан Степанович перестал кивать. Вздохнул. И сочувственно спросил Кирилла:
— Слушай, а это правда?
— Что?
— Бывшая твоя благоверная с кем попало рога тебе наставляла?
Тихо стало за столом. Совсем тихо.
— Степан Степанович! — сказал Кирилл. — Чего это вы? — Он постарался улыбнуться, но не смог. Не получилось.
— А чего? — благожелательно сказал Степан Степанович. — Стесняться-то чего? В своем, как говорится, кругу.
Я беспомощно оглянулся на ребят: Сергей все так же задумчиво, меланхолически улыбался. Павел смотрел в окно.
— Говорят, ты однажды застал ее? Это правда? — спросил Степан Степанович. — С тех пор, наверное, и сделался таким злым?
Кирилл молчал. Он сидел, вобрав голову в плечи, как от удара.
А Степан Степанович спокойно рассматривал его и кончиком ножа тихонечко — тук-тук-тук — постукивал по столу.
— Степан Степанович… — испуганно сказал я.
— Что, голубчик? — он обернулся ко мне. — Тебе тоже что-нибудь известно? Ну, так давай, расскажи, потешь компанию… У вас, я вижу, запросто.
Я понимал: надо было что-то делать. Немедленно вмешаться и пресечь это страшное издевательство над нашим товарищем. Бездействовать, оставаться в стороне мы просто не имели права.
Но я-то что мог? Я, хозяин дома? Положение, как говорится, обязывало. Не мог же я встать и указать рукой на дверь своему заведующему сектором. Руки у меня были связаны.
Павел по-прежнему глядел в окно. Лицо его как будто одеревенело. Нет, и ему тоже нельзя было встревать. Он вообще висел на волоске.
Я с надеждой посмотрел на Сергея. В конце концов, мы с Павлом Кириллу — кто? Сослуживцы, сотрудники. А Сергей — самый близкий ему человек. Они старинные, закадычные друзья. Вместе жизнь прожили. Вот пускай и доказывает сегодня свою дружбу. Хватит развлекать нас историческими байками. Пришел час действовать.
Сергей неожиданно рассмеялся.
Я приготовился…
— Ну что ж, — очень весело сказал Сергей. — Настоящая дуэль получается. Поединок… Удар Кирилла, удар Степана Степановича… Давай, Кира, твой ход…
— Что? — Кирилл посмотрел на него. Слов его он, кажется, не разобрал. Или не расслышал.
— Говорю, ход твой, старичок, — очень весело сказал Сергей. — Ну чего же ты? Мы ждем…
Кирилл молчал.
После некоторой паузы Степан Степанович снова спросил его:
— А может, сам и виноват? Плохо исполнял свои супружеские обязанности? А? Ты признайся. Свои же люди!
— Ха-ха-ха, — засмеялся Сергей. — Два один в вашу пользу, Степан Степанович. Два — один…
Из-за стола поднялась жена Сергея и вышла за дверь. Следом за ней, со страхом взглянув на мужа, вышла Оксана.
Кирилл встал.
— Ну! — очень весело сказал ему Сергей. — Смелей же, старичок! Твой ход опять.
И тут я встретился взглядом с Кириллом… И выразительно пожал плечами: ну что я могу поделать? Хозяин дома, положение обязывает… Связан по рукам и ногам… Сам понимаешь…
— Ну что же ты, старичок! — смеясь сказал Сергей. — На войне как на войне… Чего же ты молчишь? Нападай!
Кирилл ничего не ответил. Повернулся к нам спиной и вышел. Из передней приглушенно донеслись быстрые голоса женщин… Короткая возня у вешалки. Хлопнула входная дверь…
И тогда со своего места поднялся Павел.
Он стоял и в упор смотрел на Степана Степановича.
— Куда собрался? — спросил его Степан Степанович. — Рано еще. Посиди… Кажется, нам есть что обсудить с тобой. Как считаешь?
— Степан Степанович, — сказал Павел и сглотнул, как будто у него болело горло. — Степан Степанович, вы… мерзавец…
И тоже вышел из комнаты.
Наступила мертвая тишина.
Такая тишина, что я услышал, как в передней плачет Ольга, жена Сергея.
Еще раз хлопнула входная дверь.
Степан Степанович молчал и остановившимся взглядом тупо смотрел себе в тарелку.
Наверное, от Павла он этого совершенно не ожидал. Ни от кого из нас не ожидал, а уж тем более от Павла.
Утром первого января мне позвонил Сергей.
Ох, как он кричал в трубку!
— …Кирилл что, спятил совсем? — кричал Сергей. — Он спросил меня, хочу ли я идти войной против шефа? А тебя спросил? Тогда какое же он имел право решать за всех нас?.. Мы давали ему такое право?.. Нет, ты скажи, давали?
— Характер, — сказал я.
— Что?
— Характер у Кирилла такой.
— Ах, характер?.. Но почему от этого характера мы должны страдать? Я, ты, Павел?.. Нет, ты скажи, почему?.. Он же погубил вчера Павла. Степан его съест теперь с потрохами… Характер!.. Нет, это уже не характер, старичок… Знаешь, как это называется? Подлость и предательство… Да, да, да!.. Подлость и предательство… Нож в спину! И другого имени этому нет!
Я молчал.
Наверное, я тоже вел себя вчера не лучшим образом. Но что я мог поделать? В моем доме, за моим столом… Лично у меня руки были крепко связаны. Положение обязывало…