— Центр связи Найроби-космос слушает. — серьезным тоном начал я разговор с Трубецким.
— Святушка, ты, никак, головой ударился на службе? — поинтересовался шутливо Михаил. — С тобой все в порядке? Ты когда это читать научился? Я думал, вас тренируют только стрелять да морды бить, а тебя, оказывается, еще и грамоте обучили.
Настроение резко поползло вверх. Все-таки Трубецкой обладает редкой аурой беззаботности и бесшабашного веселья, при этом оставаясь чутким к окружающему миру и людям, будто считывая их настроения.
— А кто будет морды бить на твоем очередном застолье, а? — ответил я вопросом на вопрос. — Нужно же будет кому-то отстаивать честь дворянской фамилии!
— Помнится мне, один специалист по выходкам, но с таким раскладом я согласен. Я буду головой, а ты мышцами. Как… хммм… — задумался на мгновение Михаил.
— Алмазный меч, деревянный меч? — подсказал я.
— Ба, ну не так же грубо. Я никогда не считал тебя настолько… эмм… не острым? Наоборот, Святослав свет Андреевич. — ответил дворянин.
— Миша, а ты чего это в темноте такой сидишь? Совсем лица твоего не вижу. Никогда не можешь нормально появиться. Хоть бы свет включил. Или ты открыл отделение гадальной? Будешь теперь мне читать Псалтырь. Лучше скажи, как ты время выбрал, я только-только прошлый звонок закончил.
— Проще простого, ваша светлость, — начал объяснять Трубецкой. — Лунный календарь указал на убывающую фазу, а нити судьбы мойр, переплетение которых, как известно любому уважающему себя магу, энергетически зависит от положения источника силы в пространственно-временном континууме Вселенной, указали на зависимость Марса и Юпитера в ведической астрологии.
— Ясно, — начал я, но тут же запнулся, — стоп. Ни разу не ясно.
— Я у вас в Солнечногорсе гощу, — вздохнул дворянин, — Вот Андрей Ростиславович и оповестил меня сразу по окончании беседы.
— Аааа, — понимающе протянул я, — А почему ты сейчас не у себя? Что-то случилось?
— Что ты, что ты, — успокаивающе затараторил Трубецкой. — Всего лишь намедни посетил одно благородное заведение в приятной компании. Из нее ты знаешь только Румянцева.
— Которого? — предприимчиво поинтересовался я.
— Вы с ним про осаду Кольберга говорили, помнишь?
— Конечно, — произнес я, не имея понятия о каком Румянцеве идет речь. Но Михаилу об этом знать не стоит. — А мне тут из секретных источников сообщили, что ты совсем веселиться перестал и в келье своей закрылся. Неужто соврали, или все же совсем балы и приемы оставил, и в Кении завтра снег пойдет?
— Кто ж тебе такую гадость сообщил? — удивился друг. — Приемы и балы можно оставить для Петербургского высшего общества, дипломатических переговоров, политических интриг и снобов. А вот в столице развлечений новая мода, которую ты рискуешь не застать. Какой-то иностранец из влиятельной семьи, то ли француз, то ли немец, ввел новое веяние: теперь молодежь кутит по ресторанам и организует клубы по интересам. Я, как раз-таки, Святушка, не смог пройти мимо. Исключительно из праздного любопытства, конечно же.
— Несомненно, — поддакнул я.
— Так вот, — продолжил дворянин, — Олег и я в обществе благородных дам и господ как обычно ужинали в приятном заведении. Потом вместе сходим. Там было несколько компаний, даже простолюдинов пускали, но их было немного. Все же получить пропуск довольно сложно. Играла музыка, мы беседовали…
— Пропуск, музыка, — прервал я рассказ Михаила. — Трубецкой, а ты точно был в ресторане?
— Святушка, не придирайся к деталям, — махнул рукой друг, — может, была музыка, а может, и не было, это не главное. Была еще компания дворян из подрастающего поколения. Чуть моложе нас, но несколько имен известных фамилий, ты их не знаешь. Эх, всю жизнь молодую пропускаешь. Так вот, эти молодые люди по какой-то причине сцепились языками с простолюдином. Мгновение, и слова превращаются в вызов, который молодежь игнорирует. Ну, он же простолюдин, вот они и не приняли его всерьез. Мгновение, и штиль превращается в бурю: ураган из столов и стульев, град ударов, завеса магии и вихрь под модную музыку. Господа славно потанцевали, правда простолюдин им… не проиграл. Удивительнейшим образом. В общем, весело было, тебе обязательно нужно как-нибудь присоединиться.
— Я не люблю шумные места, — пожал я плечами.
— Вот-вот. И мне в последнее время балы так наскучили. Ох, может я старею?
— Миша, — поспешил я переубедить своего друга, — ты только что рассказал, что развлекаешься в компании золотой московской молодежи, встреваешь в передряги, находишь новые связи и участвуешь в погромах ресторанов.
— Попрошу, граф Львов! Погромы незаконны! — театрально вскинул руки Михаил.
— Ага. Я, конечно же, имел в виду, что ты веселишься. Веселишься в ресторанах. И где же здесь старость, подскажи-ка? Ты уж явно не стал в одночасье седым отечества отцом.
— Ну до седины мне еще далеко, — согласился со мной аристократ, — Я лучше тебя своим знакомым в Москве представлю, как вернешься. Тут есть интересное местечко с особыми позициями в меню. Ты такого точно нигде не встречал!
— Михаил, — спросил я с усмешкой, — Вы что, зовете меня в проституточную? А что же станет с честью семьи Трубецких?
— Святушка, как Вы могли такое придумать? Право, мне даже неудобно. За кого вы меня принимаете? Ежели б я звал Вас в проституточную, я бы прямо так и сказал. Хмм, кстати, неплохое предложение, нужно будет… кхм, не важно. Так вот, о чем это я?
— О чем это ты? — передразнил я молодого дворянина.
— Рес-то-ран, — по слогам проговорил Михаил, — Есть ресторан в центре Москвы, французский, но ничуть не хуже наших. Почти двести лет там дворяне трапезничают, представь себе! И, говорят, цены умеренные.
— И почем завтрак в такой ресторации? — поинтересовался я.
— Да копейки, рублей четыреста. — просветил меня друг.
Цена была, мягко говоря, недешевой. Российская семья среднего класса вполне могла зарабатывать от пятисот рублей до двух-трех тысяч в месяц, в зависимости от профессии, конечно. Такой завтрак был и мне не по карману, хоть я и получал жалованье. Рестораны с такими ценниками чаще всего работали за счет банкетов, так как обычные московские граждане редко туда захаживали, разве что дворяне вроде Трубецкого. Либо там очень вкусное меню и действительно подают на завтрак деликатесы.
— Сколько? — переспросил я. — Миш, я в десять раз дешевле могу поесть здесь в кафе. И это за двоих.
— Но там же история! — начал распыляться Трубецкой. — И традиции! Туда сам Пушкин захаживал, а еще Горький и Есенин, не говоря уже о других известных фамилиях.
— А как это место называется, хоть? — спросил я.
— Трактиръ, — ответил мне дворянин.
— Трактир? Как-то не звучит… — разочарованно проговорил я.
— Нет, не Трактир, а Трактиръ. Трактиръ! Понимаешь? Трактиръ! Традиции и история.
— И как же в такое замечательное заведение пускают золотую молодежь на, прошу прощения, вечеринки? — поинтересовался я. — Им же вроде по статусу положено устраивать банкеты да праздники для самых зажиточных.
— Ну… — слегка замялся Михаил. — Каюсь, Святушка, в последнее время ресторан сильно сдал. Им за последние двадцать лет пришлось два раза переехать. Один раз из-за неприятных слухов, что распустили конкуренты. Якобы там устроили притон и вообще продают алкоголь несовершеннолетним. Слухи, конечно, опровергли, но место сменить пришлось, арендатор настаивал. А второй раз в здании начался пожар и ресторан пострадал. Снова переезд и сейчас… скажем, Трактиръ не так популярен, как раньше. Говорят, ресторан работает в убыток, и недавно появился заинтересованный покупатель. Мне птичка нашептала, что цена за ресторан может быть около ста пятидесяти миллионов. Представляешь?
— Не особо, — честно признался я.
— Нет в тебе чувства прекрасного, — пожаловался Михаил. — Давай перейдем от праздной беседы к делам насущным.
— Я так понимаю, что ты, как и Андрей Ростиславович, позвонил мне не ради беседы о ночной жизни столицы? — уточнил я.
— Свят, за четыре года многое изменилось, — сказал Трубецкой и откинулся на спинку кресла. — Я не смогу описать кратко, но тебе все-же нужно держать руку на пульсе. Я понимаю, что Россия кажется далекой, а уж тем более рода, чьи представители не станут считаться с не магом. Ты уж извини, но это факт, что ты не владеешь стихией — это удар. Та… тот случай… в общем, ладно, не стоит на нем зацикливаться. Ты сделал все возможное в своей ситуации. Не забывай, что имя рода — твое имя, как бы далеко от дома ты ни был.
— Миша, ну ты то хоть меня не будешь сватать? — спросил я, сощурив глаза. — Мне и одного дворянина с маниакальным желанием продать меня подороже хватает.
— Думаю, ты сегодняшний и сам прекрасно справишься, — похвалил меня Михаил. — Вкус у тебя всегда был… хмм… отменный. Проблемы были лишь с исполнением.
Трубецкой загадочно улыбнулся, а я постарался вспомнить, за кем это я ухаживал, чтобы заслужить такую похвалу. Ну точно не мои похождения в военной академии или отношения с Фэйт. Значит, кто-то из дворян. Российских, вероятнее всего, к другим меня вряд ли подпустили бы. Но вот беда, никаких дам, с которыми мог встречаться Святослав до моего появления, я не знаю. Писем не было, да и не навещал меня никто. На дуэли в тот вечер я дрался из-за оскорбления чести, как мне поведали позже. Так что тут тоже мимо. Кто же мог так понравиться Михаилу? Ладно, это сейчас не имеет значения.
— Ага, — ответил я и решил сменить тему. — Слушай, последний из могикан по прозвищу Язык-без-Костей, а как там поживают настоящий высший свет? Ну тот, что трудится, а не кутит, и является частью той силы, что вечно хочет блага, но совершает зло?
— Хмм… — ненадолго задумался Михаил. — Олег Румянцев успел дослужиться до неплохого звания в армии. Он же, как ты помнишь, закончил военную академию в тот год, когда ты поступал.
— Я думал, что Россия не ведет войн. Сейчас же шаткое перемирие? — спросил я, перебирая в памяти события нового для себя мира.
— Россия, как пишут в газетах, спит. Империи не нужно воевать, она желает только мира, — с легкой иронией в голосе объяснил Трубецкой. — Однако, дворянские рода никогда не дремлют. Понимаешь?
— Да, — честно ответил я.
Я действительно понимаю, о чем он говорит. В мире, где сила страны определяется не столько ее ядерным запасом, силой армии или технологическим развитием, сколько ее магической силой, империям нет смысла открыто воевать друг с другом. Большинству монархий незачем объявлять войну соседу за кусок земли, ведь всегда есть подданный, готовый найти или подделать причины для войны, чтобы выслужиться и получить привилегии. Неудачи родов остаются на их совести, а успехи становятся достоянием всей империи. И источником завистников и прихлебателей.
Апогеем такой политики, мне кажется, служат конструкты. За их использование императоры продадут своих младших детей, заставят рода схлестнуться друг с другом или будут заключать неслыханные сделки. Не знаю, что происходит за закрытыми дверьми, но я удивлен, что России удается удерживать Кению так долго, учитывая удаленность от центра империи.
Иностранный корпус, технически, является единственным серьезным сдерживающим фактором для заинтересованных иностранных родов. Им, конечно, еще нужен политический капитал, чтобы объявить войну Татищевым, но, учитывая, что молодой император всегда дистанцируется от клановых междоусобиц, можно лишь гадать, как он отреагирует.
— Ну вот и славненько, — вальяжно ответил Михаил. — Катерина выходит замуж, представляешь? Не знаю, сколько приданного ей собрали, но убедить Голицыных стоит недешево. Хоть они и согласились женить только младшего сына. Тимофей… скажем, его род, скорее всего, надеется, что он с появлением собственной семьи возьмется за голову. Думаю, всех Львовых пригласят на свадьбу.
Брак между дворянскими семьями в большинстве случаев заключается вовсе не по большой любви. За каждым членом рода стои́т вся династия и ее сила, а чем он сам больше сто́ит, тем проще заключать союзы. Многим аристократам пару подбирают еще в детстве, объявляя о помолвке. И если обстоятельства не изменятся коренным образом, то брак вступит в силу после совершеннолетия. Для того, чтобы разорвать помолвку, нужно быть либо очень смелым, либо очень сильным родом, так как подобный ход считается оскорблением чести другой стороны.
Дворяне объявляли клановые войны и за меньшее. В любых правилах есть исключения. Мать Святослава, насколько я смог узнать из рассказа Василия, была из польского рода Блиновских. Не знаю по какой причине, но ее хотели отослать подальше и выдали за Андрея Ростиславовича. Род никак не связывался и не поддерживал ее, хотя официального отречения не было. Про дочь просто забыли. Она умерла при родах третьего ребенка, Маши, моей младшей сестры. Старший Львов так и не женился после.
Хотя, не то чтобы повторный брак осуждался, скорее даже считался нормой. А вот многоженство не было в ходу, несмотря на то, что у некоторых соседей Российской империи такие традиции сложились за многовековую историю. Например, в Японии. Там наличие двух-трех жен являлось скорее нормой и символом статуса и влияния рода.
В России, насколько мне известно, тоже есть лоббисты многоженства. Несколько московских газет даже печатают статьи на эту тему, пытаясь найти то ли научную то ли политическую мотивацию, но без особого успеха. Наше общество к таким переменам пока не готово. Как говорится, верхи не хотят, низы не могут. Да и не вписывается такая идея в мировоззрение российского человека. Православие, самодержавие, многоженство — как-то неправильно звучит, не правда ли?
— И скажет лицо его больше, чем язык, без речей и голосом неслышным, — продолжил ироничным тоном Михаил.
— Это что еще такое? — спросил я искренне. — Миш, ты когда это уверовал?
— Святушка, вера есть часть русской доли. В себя ли, в Бога ли, иль в род свой. Лучше скажи мне, как у тебя с магией? Воздух все еще глух к твоим молитвам? — поинтересовался Трубецкой.
— Честно говоря, — начал я чуть скривив губы, — все безуспешно, сколько бы я ни пытался раскопать информации по случаям, похожим на мой. Почти. Конечно, я не первый, у нескольких дворян уже встречались похожие травмы, но в большинстве случаев они происходили при неправильном, а точнее, неаккуратном ритуале пробуждения магии. Стихия их просто не слушалась, и молодые волшебники получали увечья, схожие с моими. Однако, решения я так и не нашел. Да и не уверен, что книги в домашней библиотеке могут мне что-то подсказать.
— Не вешай нос, — подбодрил меня Трубецкой, а затем резко сменил тему. — Из твоей сестры, кстати, получился бы неплохой разведчик.
— С чего бы это? — вскинул брови я.
— Она знает территорию как свои пять пальцев, это раз, — отчеканил дворянин, отводя взгляд чуть в сторону. — Прячется так, что не найдешь, это два. Развела шпионскую деятельность, это три. В тихом омуте, знаешь ли… Но в твоем поместье, к слову, действительно нечем заняться. Тут удивительно деятельный дух, работой пахнет. А мне доктор рекомендовал морским воздухом дышать, но вот трудиться от чего-то не советовал.
— Ага, Миш, ты бы еще предложил ее тоже в военную академию отдать. — усмехнулся я, откинувшись назад. — Труд облагораживает человека. Но ты-то уже дворянин, куда ж еще благороднее, верно?
— Верно! — поддакнул Михаил.
— Мы, Львовы, люди простые, — проговорил я, зевая. — Нам нужно трудиться и отдыхать. Чаще первое.
— Понимаю, — бодро произнес Трубецкой и козырнул. — удачи на службе, аспиран [23].
— Услышимся, — попрощался я и закончил звонок.
Михаил, на мой взгляд, удивительный человек. Как можно подружится с двумя Святославами? Иногда не понятно, то ли это дар, то ли он просто не воспринимает мир всерьёз. Но об этом можно поразмышлять как-нибудь в другой раз. День был долгий и время уже слишком позднее. План на следующую неделю, впрочем, как и все мои планы на ближайшее будущее, донельзя простой — не вляпаться в неприятности. Должна же такая задача быть мне по силам?
[23] В данном контексте — первое офицерское звание в Иностранном корпусе (детали можно посмотреть ниже или в доп. материалах в газете «Голос Республики»).