Если подводить итог: отдохнуть в полной мере не получилось. Через какое-то время к остановившемуся и распотрошенному поезду прибыли первые патрули Иностранного корпуса, включая отряды быстрого реагирования.
До этого момента я не горел особым желанием делиться какой-либо информацией о себе с незнакомыми мне британцами. Они тоже, в свою очередь, не откровенничали, и получилось, что время до прибытия первых имперских солдат мы забили короткими переговорами по рации об обстановке, погоде и скором продолжении пути.
Два внедорожника с военными приехали со стороны Найроби, поэтому первым встречал их я, вернувшийся в последний вагон к Фэйт. Девушка явно находилась в некотором шоке, но потихоньку отходила, увидев, что я не сильно пострадал. Только боль в скуле напоминала о ретивом командире британского отряда, в чьей принадлежности к разведке или военным структурам я не сомневался ни капли.
Но свои размышления я заранее решил оставить при себе и доложить о них только Лешему по прибытии в расположение корпуса. Учитывая сложные отношения между ИК и имперскими дипломатами, лишний раз накалять ситуацию внутри структур мне показалось излишним. Игнат же разберется, кому положено знать о четырех британских диверсантах, а кому нет.
Разговор с командиром отряда быстрого реагирования, прибывшего первым на место нападения, вышел коротким. Я предоставил ему свои документы, но мы были знакомы и без них, хотя почти не общались. Поэтому доклад по нападению он принимал от меня в отдельном купе, пока его бойцы осматривали поезд.
После того, как я передал офицеру информацию о заложниках, он направил указания о предполагаемом маршруте грузовика другим патрульным машинам, но и без слов было понятно, что местные гораздо лучше пришлых солдат смогут затеряться на просторах саванн и лесов. Допрос же компании британцев офицер предложил провести в моем присутствии, чтобы он мог опросить всех участников перестрелки.
Решение похвальное. Подвело исполнение. Хотя я изо всех сил изображал из себя обычного туриста, что подтвердил и прибывший отряд Иностранного корпуса, турист из меня такой же, как и из этих ребят предприниматели. Только актерская игра у них на несколько уровней выше моей.
Именно так они и представились: группа частных лиц, которая прибыла в Кенийскую Свободную Республику с соблюдением всех формальностей, включая право на работу, по приглашению Британского посольства. Как сельскохозяйственные эксперты. Итан — глава компании, а его подопечные заместители разной степени важности.
Офицер корпуса мельком бросал на меня взгляды, как бы задавая немой вопрос: «а каким, собственно, образом, группа фермеров может быть настолько тактически подготовлена, чтобы разобраться с вооруженными головорезами?»
Я лишь тактично улыбался и кивал головой, пока вошедший в раж Итан отчитывался о случившемся нападении, периодически вставляя замечания о влиянии засухи на плодородную кенийскую землю и климатически оптимизированном сельском хозяйстве. Былая скупость и военная краткость команд сменилась на слегка занудный тон.
А очки, которые парень успел откуда-то достать и надеть на нос, дополняли образ главы молодой и перспективной сельскохозяйственной компании, которая упорным трудом выбила себе гранты от британского правительства в Уганде, куда и направлялась из Кении с остановками в Момбаса, Найроби и на озере Ухуру.
Эд и Чарли, которые по легенде Итана отвечали за охрану в его компании, расположились на сиденьях, а Джон часто прикрывал лицо платком, будто ему тяжело давалось дышать воздухом, пропахшим кровью и порохом. Хитрый лис также иногда поглядывал на меня и в уголках его глаз мелкие морщинки становились чуть заметнее, словно он пытался скрыть ухмылку. Или быть может, мне просто показалось.
Помучив офицера Иностранного корпуса данными о среднем использовании воды в сравнении с выпавшими осадками и имеющимися запасами, Итан завершил свой рассказ, но представление на этом не закончилось. На сцену прибыли другие артисты.
В этот раз — дипломатический корпус. Знакомый мне секретарь был несказанно удивлен увидеть человека, которого днем ранее отправили в неофициальную ссылку на несколько дней подальше от неприятностей, в центре этих самых неприятностей. Лицо сотрудника посольства выражало крайнюю степень негодования, а мои попытки успокоить его и напомнить, что проблема исследования «водного следа» для экономики Кении гораздо важнее, чем передвижения отдельно взятого аспирана, не увенчались успехом.
От дальнейшего расследования меня отстранили. Но от вопросов, в этот раз заданных приехавшими с секретарем людьми, меня это не избавило.
Поэтому в отличие от других пассажиров, которых несколько автомобилей забрали и доставили до ближайшего населенного пункта, я, Фэйт и британцы задержались на месте нападения еще на несколько часов. Лишь после этого меня доставили до ближайшей станции. Говорить о том, что два оставшихся дня, проведенных на озере Ухуру оказались изрядно подпорчены случившимся на железной дороге разгромом, полагаю, не стоит.
С другой стороны, природа и моя компания помогли Фэйт прийти в себя. Я старался не напоминать ей лишний раз об инциденте в поезде, как и о моей госпитализации после сопровождения конвоя геологического общества. О перестрелке с контрабандистами я вообще умолчал.
Поэтому сейчас, плавясь под безжалостным ослепительным солнцем на площади в центре города, я вспомнил события прошлой недели с чувством горькой радости: мне не хотелось, чтобы жизнь Фэйт превратилась в череду ожидания моего возвращения с очередного дежурства, наполненного тревогой и волнением.
Справедливости ради, причиной, по которой отряды быстрого реагирования стянули на площадь перед Собором Святого Семейства, кроется не только в ее близости к кварталу Иностранного корпуса. Дело тоже в волнении. Но другом по своей природе: на пространстве рядом с церковью, способной вместить немало людей, собрались местные жители. Они заполнили не только пространство перед старейшей каменной католической церковью в Найроби, но и соседние улицы.
Сейчас занятый митингующими, изначально выступающими в защиту прав рабочих железных дорог, центр города представлял собой самое настоящее осиное гнездо. Окруженное полицией и в срочном порядке стянутыми силами Иностранного корпуса. Уверен, что руководство Свободной Республики, включающее в себя клан Татищевых, которым на бумаге принадлежит единственная российская колония в Африке, спешно работают над планом по деэскалации.
Хотя пока протест остается мирным: лозунги и плакаты не призывают к свержению императора или клановой власти, а значит разгонять жителей кнутом никто не будет. Репутация дороже.
Для многих собрание жителей в нескольких минутах ходьбы от базы Иностранного корпуса выглядело стихийным. Несмотря на офицерское звание, информации о зачинщиках, спланировавших забастовку, было катастрофически мало. Точнее, ее не было вовсе. Поэтому разбитые на двойки отряды быстрого реагирования медленно кружили вблизи нескольких тысяч протестующих, совместно с полицией, но оставались в неведении, как за несколько часов два десятка человек превратились в тысячи.
У меня есть свои мысли по этому поводу, но от размышлений, сопутствующих ходьбе и наблюдению за толпой в паре с Ехидной, меня прервали двое человек в полицейской форме.
— Святослав Андреевич, — обратился ко мне высокий смуглый мужчина тридцати-тридцати пяти лет на вид, козырнув двумя пальцами, — разрешите обратиться?
Это сержант Ливай, который вместе со своим младшим товарищем пришли мне на выручку несколько недель назад в парке по пути из Вестланда на рынок Масаи. С тех пор в обязанности полиции, кроме задержания грабителей по скверам и паркам, стало входить тесное сотрудничество с Иностранным корпусом.
Пусть доступ к общим каналам был только у сержантов, я сомневаюсь, что кто-нибудь из них знал детали о случившихся нападениях искателей или неизвестных наёмников, поэтому информации у них было еще меньше, чем у нас. Но в любом случае правду никогда не удается скрывать долго.
— Разрешаю, — ответил я спокойным голосом, еще раз осматривая столпившихся в десятке метров от нас людей, вокруг которых кружили другие полицейские.
— Эм… — слегка замялся Ливай, потерев подбородок, рукой заросший неопрятной щетиной, — я хотел уточнить, нет ли дополнительных распоряжений для полицейских.
Переводя завуалированный вопрос сержанта, который услышит новые распоряжения для служб местной полиции через средства связи без помощи аспирана Иностранного корпуса, Ливай хотел бы знать, что, черт побери, здесь происходит. И какие шаги предпримет корпус.
Хотел бы и я получить ответы на эти вопросы. Только в сложившейся ситуации все дворянские привилегии в виде возможной связи с родом Татищевых или кем-то из дипломатического корпуса сходят на нет. Солдат есть солдат. Даже если он офицер.
— Распоряжений не поступало, — буднично произнес я сержанту, младший товарищ которого на этих словах насупил свои густые брови, однако я тут же добавил более мягким голосом: — Но на несколько ваших вопросов могу ответить, чтобы полиции и корпусу не пришлось потом сталкиваться лбами. Какой брифинг у вас был до выезда?
Мне действительно не хотелось подставлять полицейских, которых скорее всего просто направили сюда без внятных объяснений. За последние несколько недель содействие ИК полиции усилилось, и наш квад несколько раз работал с полицейскими, включая Ливая, который не забыл нашу первую встречу.
При личном общении отчества, уже прижившиеся в Кении за десятки лет под флагом российской империи, опускались. Но во время службы соблюдалась субординация. С которой в корпусе, на самом деле, все было довольно снисходительно при личном общении. Но допускать подобного при колоссальной разнице в званиях все равно непозволительно.
— Любые детали отсутствуют, — ответил сержант, скрестив руки на груди, — нам дали команду оцепить район и постараться избежать конфликтных ситуаций.
— Принял, — произнес я, вспоминая события сегодняшнего дня и информацию от аналитиков корпуса. — Тогда без вопросов, я просто быстро обрисую ситуацию. Сегодня в десять утра перед собором начались одиночные пикеты. Несколько человек молча держали над головой плакаты с лозунгами в защиту прав рабочих КЖД. Информация о протестах поступила в корпус только к полудню, когда образовались несколько крупных групп митингующих, все еще исчисляющихся в сотнях.
— Хорошо, — утвердительно кивнул мужчина, — Как отреагировало командование?
— Приказа о разгоне не поступило. Силы корпуса собрали для наблюдения, контроля и деэскалации, — продолжил говорить я, более не прерываемый собеседником, — С тех пор на волне мертвая тишина: верхи не хотят, низы не могут. Приказов о вмешательстве нет, количество протестующих растет. Теперь лозунги звучат не только о КЖД, но и о местных фермерских хозяйствах, прекращении переселения народов масаи и кикуйю в заповедные земли, налогах и дальше по списку. Пока инцидентов между протестующими и силами правопорядка не было.
— Вас понял, Святослав Андреевич, — посмурнел Ливай, который все больше хмурился во время моего краткого пересказа событий. — Спасибо.
— Место они выбрали плохое, — вмешался в разговор коллега сержанта.
— Почему? — задал я логичный вопрос.
— Кхм… — съежился под взглядом долговязого Ливая офицер Раймонд, коренастый напарник сержанта, — в собор первыми стали ходить строители центральной станции, здесь неподалеку. Из которой еще ходят поезда до реки Ату и города Кисуму…
— Знаю такую, — процедил я сквозь зубы, вновь вспомнив о недавнем нападении на поезд, где Фэйт могли запросто убить. С этими пустынными разбойниками точно нужно будет что-то делать. Знать бы еще только, что именно.
— …так вот, — слегка замялся Раймонд, подбирая слова, — место, получается, совсем нехорошее. Те же тоже были железнодорожники, получается…
После этого офицер замолчал и бросил быстрый взгляд на коллегу, видимо посчитав сдержанное мной раздражение адресованным ему. Неловкое промедление нарушил Ливай.
— Мы вернемся к машине, Святослав Андреевич, — сказал сержант и козырнул мне правой рукой, — Благодарю за информацию.
— Без проблем, — ответил я ему тем же жестом, — берегите себя.
Полицейские быстрым шагом направились в сторону одного из переулков, ведущих с площади на юго-восток, по направлению к железнодорожной станции и национальному музею Найроби. Со своей позиции я не мог разглядеть полицейский транспорт, но уверен, что за время нашего пребывания на площади вокруг нее собрались и автомобили местных сил правопорядка, и машины Иностранного корпуса.
О чем я не предупредил своих коллег, так это о том, что у отрядов быстрого реагирования были свои радиочастоты, чтобы лишний раз не занимать общий канал, настроенный для экстренной связи. Надеюсь, что нас и дальше будет успокаивать его блаженная тишина.
— Продолжаем движение? — оторвала меня от наблюдения за двумя удаляющимися фигурами Василиса, которая была сегодня на удивление спокойна и собрана.
— Так точно, — произнес я, слегка улыбнувшись девушке, — нечего на одном месте топтаться.
Мы медленно двинулись севернее, проходя между рядов расступающихся перед нами людей. Справедливости ради, весь наш хваленый контроль ситуации представлял собой топтание на одном месте в течении нескольких минут и наблюдении за поведением людей, собравшихся у собора. Затем мы двигались на несколько десятков метров против часовой стрелки и вновь останавливались.
Такой своеобразный цикл, который будет продолжаться до поступления иных распоряжений по рации. Именно поэтому Ливай, знакомый с общими для имперских служб протоколами, ловко подловил нас, пока мы ожидали положенное время без движения. Впрочем, понять сержанта можно. Если для Святослава Львова эта земля и эти люди должны были являться чужими, то Ливай вполне мог видеть знакомые лица среди толпы.
Я всматривался в движения и лица людей, но пока не видел в них агрессии. По краям площади было не так тесно, как, например, ближе к ее центру, поэтому здесь кенийцы курили, сдержанно улыбались и переговаривались между собой. Люди постарше не обращали на кружащих вокруг них офицеров никакого внимания и щурили глаза под лучами солнца, спешащего спрятаться за горизонтом.
Некоторые из них держали за руки детей. У них, как и у многочисленных подростков, на нас была немного другая реакция. И если детвора в основном разглядывала нашу полевую форму с откровенным любопытством, то молодые люди косились на офицеров корпуса и полицейских с опаской.
Несмотря на экстраординарную ситуацию в виде происходящей на площади демонстрации, наш квад, как и многие другие отряды, вырвали со службы и бросили сюда днем, когда начал стремительно вырисовываться масштаб происходящих событий.
Одним из указаний была экипировка: солдатам корпуса, находящимся в непосредственной близости к эпицентру протеста, было приказано явиться не в защитных комбинезонах и с винтовками наперевес, а облачиться в полевую форму и ограничиться малым по размеру оружием, в основном пистолетами.
К тому же, пистолет и без того являлся частью подобного облачения: солдат никогда не должен находиться без оружия, даже в городе. Что примечательно, частью формы являлся легкий бронежилет. Поэтому совсем без защиты мы не оставались никогда. Зато никого не провоцировали видом боевой выкладки.
— Стоп, — скомандовал я, когда мы дошли до края площади на северо-востоке.
Мы остановились, и я начал мысленный отсчет до начала следующего монотонного цикла. Однако всю монотонность прервали несколько знакомых фигур, которые я заметил на небольшом отдалении от себя. Трое мужчин, как на подбор одетых в рваные потертые джинсы и поношенные кожаные куртки. Учитывая вполне теплую погоду, подобная приверженность определенному стилю всех трех человек могла бы вызвать вопросы, но несколько особенностей их внешнего вида все вопросы снимали: бандана, борода и по-прежнему смурное лицо. Байкеры.
Старый Кобэ, (глубокие морщины на его лице, казалось, никогда не разглаживаются), держал в руках бумажный пакет, из которого торчало только горлышко бутылки. Не стоило труда догадаться, что байкер прикладывался к бутылке отнюдь не лимонада, но, учитывая сложившееся столпотворение, вряд ли кто-то из полицейских станет придираться к старику из-за подобной мелочи. Да и формальности опытный мотоциклист соблюдает, арестовывать его не за что.
Оби, в своей бессменной черной бандане с черепами, о чем-то увлеченно переговаривался с Кобэ, активно жестикулируя, но тот лишь изредка пожимал плечами и делал небольшие глотки горячительного. Во время очередного жеста самокрутка в руке байкера в бандане описала замысловатый пируэт перед хмурым лицом товарища, однако тот лишь слегка поморщился, не обращая внимания на дым.
Оба мотоциклиста стояли лицом ко мне, но не обращали на нас с Васей никакого внимания. На площади было слишком многолюдно, чтобы двое солдат Иностранного корпуса выделялись. А вот Барка, третий байкер, стоял ко мне спиной, и я не мог видеть выражение его лица. Зато даже отсюда можно заметить края его окладистой черной бороды. Интересные персонажи, ничего не скажешь. У каждого из этой троицы прямо-таки свой товарный знак.
— Время, — закончился отсчет в моей голове, который никак не мешал рассматривать людей вокруг на предмет возможной угрозы, — Начинаем движение.
Ехидна слегка кивнула, и мы вновь тронулись с места. Протокол есть протокол. Чтобы создать хотя бы видимость контроля за демонстрацией, без движения мы были всего три-четыре минуты. По-настоящему надзирать за каждым из тысячи протестующих попросту невозможно.
Я продолжал рассматривать людей, отмеряя полтора-два десятка шагов до следующей остановки. Но в этот момент, словно в подтверждение моих предыдущих мыслей, я заметил короткое синее свечение боковым зрением. Повернув голову, мой взгляд упал на худую фигуру невысокого парня, одетого в синие джинсы и черную толстовку.
Его лицо скрывал капюшон, но подозрительным было не это. Он просто стоял без движения, опустив руки по швам. Люди вокруг говорили и слушали, сердились и улыбались, останавливались и двигались. Какой бы однородной не была толпа, она не оставляла никого расслабленным, безэмоциональным. Равнодушным.
Еще и странное свечение то ли синего, то ли голубого цвета. Я переводил взгляд на людей вокруг парня, стараясь не выпускать того из поля зрения… мне же не могла просто померещиться магия в лучах заходящего африканского солнца?
— Командир, у меня подозреваемый, — сказал я в рацию, предварительно переключившись на другую частоту, чтобы полиция галопом не понеслась ловить юркого паренька, который легко скроется в толпе или прилегающих переулках, — Разрешаешь преследовать?