— В кладовой остались, — отвечаю нехотя, — в рюкзаке.
И слава богу, что нет, и хорошо, что остались, Не люблю настырных, наглых попрошаек.
— Сходи, а? — заныл наглец. — Подлечиться надо. Тебя как зовут?
— Василий.
— А меня Алёшкой. Выручи, Васёк, будь другом. До понедельника. В понедельник зарплату принесут, верну. Внутри всё горит, нога, стерва, ноет, терпеть невмоготу, — продолжал он настойчиво канючить. — Хочешь пожрать? У нас с Петей навалом.
Пожрать было бы неплохо: после горюновской ухи во рту не было и маковой росинки. Приходилось идти на компромисс. Я посмотрел на часы — начало восьмого. Какой длинный и нескончаемый день. Опять надо вставать и продолжать его.
— Ну как? Лады? Петя поможет. Давай, Петя, смотайтесь напару.
До чего же тяжело отрывать истерзанное тело, приготовившееся к долгожданному покою, от пролёжанной койки, удобно охватившей бока. Но придётся идти. Во-первых, не отстанет, а во-вторых, умереть от голода позорнее, чем от ран.
Группа захвата образовалась из двух человек, готовых на всё: впереди Петя с выставленной гипсовой рукой, следом я на костылях, не вызывающий убогим видом подозрений. А зря! Только я знаю код к сейфу. В коридоре слонялись какие-то байково-серые тени, прикрывая своим присутствием наше нацеленное продвижение. И остановить гангстеров некому: не видно ни Ксюши, ни Ангелины.
Неслышно спустившись в подвал, если не считать грохота пустого ведра, пнутого Петей куда-то вниз, мы недоумённо остановились перед запертой дверью. Пора приступать к решительным действиям. Петя, применив своё безотказное оружие, трижды хорошенько ткнул им в дверь, вызвав оглушительный грохот в банковском подвале. В ответ за дверью что-то потаённо скрипнуло, дверь неожиданно отворилась, и на пороге появилась банкирша.
— Чего вам, полуночники?
Я хотел без промедления грозно закричать: «Руки вверх, ключи на стол!», но пока соображал, что поднятыми руками ключей не подашь, напарник опередил:
— Нам бы шмотки взять из его рюкзака.
Банкирша оглядела меня, вспомнила и, ни о чём не спрашивая, пошла внутрь, а мы, не отставая ни на шаг, за ней. Около стола остановились, направив на неё замаскированный гипсовый винчестер, и она сама, испугавшись за единственную жизнь, принесла сейф. Настала моя работа. Я вставил код и развязал шнурки. К кошельку прибавил расчёску, мыло, бритву, носки, трусы, майку, и мы благополучно ушли, пообещав банкирше, что больше не придём. Возвращались, вопреки неписаным гангстерским правилам, тем же путём. Нам повезло — отчаянным и смелым взломщикам всегда везёт — никто не преградил дороги в притон, иначе не обошлось бы без кучи трупов.
— Есть? — встретил нас высохший от ожидания пахан, ёрзая в нетерпении спиной на скрипящей койке. Ещё восьми нет, успеешь, — это он Петьке напомнил, что магазины наши работают до восьми. А тот и без подсказки торопится с выходным маскарадом: сбросил эрзац-форму и, вытащив из-под матраца трико, рубашку и кеды, ловко переоделся, начиная с вытянутой руки, и выжидающе встал передо мной. Пора пришла делиться добычей.
— Сколько? — спросил я строго, чтобы не надеялись на большой куш.
Петька повернул голову к Алексею. Тот распорядился, не задумываясь:
— Нас трое, бери две.
Взяв деньги, гонец исчез.
— Спец по доставке перед самым закрытием, — похвалил дружка организатор и вдохновитель. — Послали, возвращался в темноте с двумя, руки заняты, запнулся за доску, брякнулся с размаху — обе вдрызг, в руке трещина. — Вздохнул сочувственно: — Бытовуха. Полста процентов получает. — И успокоил: — Отсюда тоже можно сбегать.
Помолчали, мысленно торопя гонца.
— А ты как? — поинтересовался я, решив доставить новому товарищу радость от воспоминаний.
— У меня законные 100, - ответил на самом деле довольный жизнью «пушка». — На стройке вкалываю. Полдня ходил по лесам, всё думал, что надо бы эту пару досок прибить заново, а то идёшь, а они играют. Ну и вспомнил… окончательно… на земле. Обидно! Не я один ходил по клавишам, и никому не надо, сволочи!
— А этот? — кивнул я на скафандр.
— Горняк, — кратко ответил Алёшка, — по кумполу породой съездило: черепок разъехался.
Вернулся запыхавшийся счастливый спец с двумя бутылками, отчётливо видными под рубашкой и удерживаемыми там здоровой рукой. Спрятал товар в тумбочку, быстро принял больничный вид, сбегал, вымыл три стакана, достал четвёртый с остатками чайной заварки и, наконец-то, выложил на стол обещанное ёдово. Потом, прислушиваясь к шагам в коридоре, достал одну бутылку народных капель, разлил по стаканам, закрасил для маскировки чаем и замер, ожидая Алёшкиной команды.
— Ваську, пожалуй, многовато, — определил тот, — после уколов может дуба дать. Оставь чуток на донышке.
Мне не только дуба, но и дерева похуже давать не хотелось, а потому не возражал, когда Петька оставил на донышке с четверть стакана. Около скафандра взметнулась и просительно замаячила рука.
— Ага! Счас! — увидел сигнал распорядитель. — Держи рот шире! Котелок совсем разлезется, и лить потом некуда будет. Обойдёшься! — Рука обречённо упала.
Петька отнёс Алёшке коктейль и огурец, взял свой, я не отстал, наступил торжественный момент.
— Ну, что, вздрогнем? — это Петька решил замёрзнуть.
— С прибытием тебя, — тепло поздравил Алёшка.
Страшно было смотреть, как они, булькая горлом, выдули почти по стакану и принялись ожесточённо хрустеть огурцами. Пришлось и мне, зажмурившись и затаив дыхание, принять, как говорят алкаши, на грудь. Через минуту мои мозги отъехали от головы и закружились где-то рядом, не желая попасть на место.
— Ты, Васёк, ешь, не стесняйся, тебе надо, — оглядел Петька мой скелет, выпиравший костями из фланели, — а то до второй не дотянешь.
Какая там вторая, мне и первая была лишней. И еда не в еду, жую всё подряд без аппетита. Кое-как натолкался и чувствую, что вот-вот свалюсь: слишком много выпало мне в этот день удовольствий.
— Всё, — лепечу, — я — пас. Только спать.
— Правильно, — одобрил Алёшка, — никогда не надо насиловать организм. Петька, помоги другу.
Вдвоём мы с помощью костылей, наконец-то, добрались до кровати. Ватный, я упал на неё, закрыл глаза, и всё поплыло, поплыло, поплыло…
Никогда ещё я не просыпался так гнусно. Во-первых, не сам, во-вторых, рано — на часах всего-то начало седьмого, в-третьих, после жесточайшей лекарственно-водочной пьянки, и, наконец, под оглушительные тревожные призывы Ксюши приготовиться к уколам. Делать втыки и утром, и вечером у них здесь — любимое занятие. Страшно захотелось солёненького огурчика, вчерашнего. Попросить, что ли?
— Петя!
— Чего тебе? — немедленно откликнулся тот сиплым недовольным голосом, тоже, наверное, разбуженный не вовремя. — Выставь голую задницу и спи дальше.
Надо же, придумали, а я и не знал такого способа опохмелки. Через задницу свежий отрезвляющий воздух к голове лучше, что ли, доходит? Выставил и жду облегчения. Дождался! Вошла Ксюша со своими экзекуторскими причиндалами, брякнула на стул рядом со мной, чтобы остальные услышали и начали читать молитву, приказала:
— Расслабься.
Ага! Палач тоже, наверное, предлагает жертве перед тем, как отрубить голову, расслабиться? Попытался, но получилось только до задницы. Но Ксюшу это не остановило, и я почувствовал предательский удар шпагой, т. е., шприцем, в незащищённое место, потом — острую боль от вливаемого яда, как от укуса гигантского комара, затем она, чтобы скрыть преступление, затёрла место удара какой-то жидкостью, которая в изобилии потекла по всей ягодице, и удовлетворённая перешла к скафандру. А я быстро, но поздно спрятал пострадавшую часть и затаился, но сон не шёл, а боль в голове, как ни странно, прошла. Прав оказался опытный Петька. Однако, не совсем. Пока Ксюша облагодетельствовала других, боль вернулась, но выставлять безоружную задницу заново не хотелось. Нет, лучше испытанный веками способ.
— Петь!
— Нету, всё с Лёхой выжрали.
Алёшка застонал от удовольствия.
— Да нет, мне бы огурца.
Петька поскрипел кроватью, ему, наверно, подсказка понравилась, и ответил с досадой: