Последняя четверть не стала ничего отвечать мамочке, не желая ввязываться в возбуждающие семейные попрёки перед сном. Служивый, бывший днём техруком, зажёг ещё одну свечу, поставил на стол около моего дюралевого лежбища со спальным мешком, неопределённо махнул рукой и, пожелав спокойной ночи обеим бодрствующим четвертям, исчез за дверью. А я, избавившись, наконец, от промокших изнутри ватных галифе, с удовольствием плюхнулся на жалобно скрипнувшую металлоконструкцию, поёрзал по обычаю, находя удобное положение для обмысливания дня, и затих.
На следующий день, как ни странно, все чувствовали себя прекрасно. Все, кроме одного. Лёня с Хитровым хватили по кружке холодной воды, разбавили оставшийся с вечера в желудке спиртовый осадок и, окосев, оказались в приподнятом настроении. Алевтине вообще грех было не радоваться: она сбросила ватные штаны и напялила байковые лыжные — я бы от такой замены живчиком запрыгал. А так — кис, голова трещала, наверное, от кваса, и настроения не было, наверное, от зависти.
Коган, чтобы подбодрить, не нашёл ничего лучшего, как положить ко мне на стол все полевые журналы и графики.
— Сегодня, — наказывает, — кончай. Завтра с утра напишем акт и отчалим восвояси.
Приказ начальника для меня закон, хотя я согласен и сегодня отчалить, хоть сейчас. И не кормили сегодня так, как вчера, пришлось самим соображать через кладовщицу. Спирта тоже не давали. Все заняли позиции, и мы под водительством Наполеона пошли в штыки.
Геофизимусс с ходу сцепился с Алексеем по поводу отклонений от проекта и смет, Пётр скучно переругивался с въедливо-вредной Алевтиной, Хитров углубился в топо-материалы, не удостаивая вниманием пришедшего топо-техника, и только мне никого не оставили, с кем можно было бы отвести ноющую душу.
Геофизических работ у осаждённых было куда меньше, чем у нас. Все проведены на небольших участках, где выявлены геохимические ореолы, с дежурной и плакатной целью поисков рудных объектов двумя методами: магниторазведкой и методом естественного электрического поля. Выполнены всего лишь двумя операторами — Пановым и Пановой (налицо — семейственность, особенно недопустимая, когда один другому делали контроль). Журналы оформлены аккуратно, записи чистые, даже лучше, чем у меня, придраться почти не к чему, и от этого становилось ещё тоскливее. От тоски у меня одно лекарство — сон, но разве в этом содоме уснёшь? Тем более что привык я его принимать лёжа, а не как Розенбаум.
Так и кис, пока не добрался до наблюдений на ОМП. Спросил у Алексея, что это такое, отвлёкши от перепалки с Лёней. Поясняет сердито — опытно-методический профиль, читай в проекте. А сами не дают, вырывают друг у друга, пальцами тычут внутрь текста в своё оправдание, дело идёт к рукопашной. Алексей, наверное, жалеет, что зря вчера спирт потратил. Ладно, смотрю пока журналы по трёхэлектродному профилированию, и на сердце потеплело: сплошная грязь. Страницы заляпаны пальцами, обложки обтрепались, титулы не заполнены, а самое главное — записи измерений часто зачёркнуты, подписаны новые, условия измерений не указаны, а если и есть, то размазаны, очевидно, слезами. У нас такие журналы ещё в поле переписывают, а тут не стесняются представить комиссии. Ну и наглецы! Кто оператор-то? Лыков А.И. Лыков? Алексей? Сам? Тоже мне — техрук! Небось, главного инженера экспедиции опоили брусничным квасом и перекормили пельменями, ямочками и косой смутили, он и сдался. Интересно, с чем у них пельмени-то? Есть что-то захотелось. Ну какой он техрук, когда всего-то в партии два оператора. У меня в отряде и то три. Обидно! Нет, это надо решительно забраковать, и я решительно отложил журналы Лыкова в сторону для серьёзной консультации с председателем комиссии. Настроение моё явно улучшилось, страсть как захотелось ещё что-нибудь забраковать, но, как всегда, благим намерениям помешали. На улице послышался нарастающий рёв снижающегося прямо на контору кукурузника с неисправным — чихающим, кашляющим, взрывающимся — мотором. Я весь сжался, надёжно спрятав голову в плечи, но когда до рокового столкновения оставалось мгновение, мотор отчаянно хлопнул и смолк. Наступила мёртвая тишина, которую прервал спокойный голос Петра:
— Лазарев приехал.
Все, счастливо спасённые, оживились, а Коган, с радостью оторвавшись от Алексея, поднялся:
— Надо поглядеть на его «Мерседес», — и, накинув на плечи полушубок, пошёл на выход. Другие тоже захотели, а я, что — рыжий? — тоже протиснулся на крыльцо.
А прямо перед ним застыл в зверином оскале, угрожающе направив тупую широкую морду прямо на нас, «козлик», так называют в народе неумелую копию американского «Виллиса», придуманную задним русским умом и выполненную большеразмерным гаечным ключом и кувалдой. Облезлый и помятый со всех сторон от долгого употребления авто-одр был снабжён самодельной брезентово-фанерной кабиной, провисшей в потолке, и изнеможённо испускал тоненькую струйку пара из-под пробки радиатора. Огромный мужик в дежурном геологическом полушубке, меховом малахае и умопомрачительных меховых сапогах — мне тоже нужны такие: где бы слямзить? — ходил вокруг и пинал бедного козла по копытам, потом повернулся к зрителям и сообщил пренеприятную весть:
— Выхлопную трубу на переправе потерял.
У него была такая же, как у «газика», широкая морда с картошечным носом, красная от мороза, с инеем на густых белобрысых бровях. Гулко ступая сапожищами, он взобрался на крыльцо и поздоровался со всеми за руку. И я удостоился подержаться за начальническую длань. Пронзив на мгновение незнакомца острым взглядом голубых глазок, утонувших в глазницах, он безошибочно определил мой невысокий статус и равнодушно отвёл взгляд в сторону.
— Как ты не боишься ездить на такой колымаге? — поинтересовался, скептически улыбаясь, Коган. — Да ещё зимой.
— Машина — зверь! — кратко пояснил Лазарев, и я ещё раз оглянулся, чтобы удостовериться в этом, но ничего звериного во внешнем облике авто-драмодёра не обнаружил. Даже регистрационных номеров не было. Впрочем, они ему и не нужны, поскольку таких в районе больше нет, и всем лазаревский катафалк, доставшийся от уехавших военных, хорошо известен, включая начальника милиции и начальника КГБ, частенько наведывавшихся в здешнюю глухомань на рыбалку и охоту. Алексей рассказал мне об этом позже, когда и мне довелось прокатиться на знаменитом драндулете.
Налюбовавшись на районное чудо, все, продрогнув, скопом полезли обратно в дверь, словно в очередь в открывающийся магазин, и я, конечно, оказался последним.
— Привет, Викторовна, — по-свойски поздоровался Лазарев с Алевтиной, успевшей предусмотрительно вытащить своё барахло из целомудренно занятого на ночь кабинета.
— А-а, — протянула она, будто появление его было неожиданным, — привет отважным автогонщикам, — ответила в обычной манере и попыталась мило улыбнуться, неумело растянув тонкие губы до ушей.
Но ущельный бог и царь уже отвернулся к Когану.
— Давно прибыли?
— Вчера, — ответил Лёня и рассмеялся, поняв подоплёку вопроса. — Завтра, надеюсь, закончим. — Боюсь, что я ему с ОМП помешаю.
— Лады, — удовлетворился Лазарев, — не буду мешать, — и ушёл к себе, а мы опять забылись в тяжком труде, нащупывая баланс между огрехами и достижениями местных вредителей природы…
Быстренько накропав вчера вымученные замечания по журналам Пановых и укоризненно посмотрев в сторону журналов Лыкова, я с большим удовольствием принялся за графики. Но и по ним никаких существенных замечаний не выявлялось, и я снова начал впадать в тоску, пока не дошёл до длинного листа ОМП. Лыков специально положил непрезентабельные материалы в самый низ, надеясь, что я утомлюсь и не стану слишком придираться. Не на того напал! На работе, товарищ, у нас не спят — спросите, хотя бы, у Розенбаума.
И потом, какой может быть сон, какая тоска, когда увидел то, чего не мог обнаружить в громаде перелистанной литературы. Плевать на замусоленность, драные подтирки и исправления, когда в глазах переливаются радужным цветом три длиннющих разноцветных графика: магнитной съёмки, естественного электрического поля и моего любимо-ненавистного трёхэлектродного электропрофилирования. А под ними тоненькая неровная линия сопочно-распадочного рельефа и детальный геологический разрез, на котором жирными чёрными червяками, высунувшимися наружу и переплётшимися телами, обозначены рудные тела двух месторождений. Нет, не зря Алексея взяли в техруки, я бы ему за такой ОМП самолично всобачил удостоверение и знак ударника коммунистического труда, похожий на дореволюционную дворницкую бляху. Пусть бы Дениска порадовался за отца.
Всё есть, смотри и соображай, если соображалка работает. У меня работает: чем больше вглядываюсь, тем меньше соображаю и больше радуюсь — никакого соответствия между геологией и графиками. Рудные червяки вообще без всяких признаков вылезли на поверхность. Хоть радуйся, хоть плачь. Решил, прежде чем окончательно расстроиться, пойти проветриться.
На улице — светлым-светло и желтым-желто. Морозец прямо из воздуха выделывал снежные блескучие искры, и они плавали в невесомости, медленно опускаясь и многократно отражаясь в сиянии чисто-голубого неба и лучисто-жёлтого солнца. И сам не знаю почему, но морда моя на морозе оттаяла, размякла, а хлебало по-идиотски осклабилось. Захотелось по-приятельски перемигнуться с дарителем радости, но глаза сразу же закрылись, и, глядя сквозь узкие щёлки, я поразился, какое солнце из ущелья огромное и яркое, и так низко свесилось, что стало боязно, как бы не зацепилось за сопки, укатываясь за гребень. Над самым ухом кто-то тоненько и назойливо тенькал. Отвернув голову от божьего светильника, я не сразу разглядел, да и то только по быстрым движениям, кроху-поползня, сновавшего вверх-вниз — ему без разницы — по могучему кедру, сохранившемуся рядом с жильём. Эти лодыри-староверы не удосужились свалить великана на дрова или просто так, как делают нормальные неверующие.
От нечего делать подошёл к лазаревскому лимузину. Мне тоже такой надо. Нет, лучше «Победу»… а ещё лучше — «ЗИМ»… чёрный… Только где на нём ездить? Дорог-то здесь путных — ау! Из-за них и нормального авто не заимеешь. С огорчения пнул газик в колесо, как Лазарев, но у того сапог-то что железный, а у меня разношенный валенок с размякшим носком, и потому большой палец заныл от боли. С досады я размахнулся другой ногой, чтобы двинуть посильнее, но что-то вовремя подсказало мне, что эффект будет тот же, и я сдержался, решив не связываться с безмозглым козлом. Пошёл, сходил за угол по одному делу и, облегчившись и успокоившись, вернулся к потеющей в трудах тяжких комиссии и снова уставился на разноцветные графики, пока не зарябило в глазах радугой.
Итак, что мы имеем? Какое наше сальдо-бульдо? Внимательно посмотрим на график магнитного поля. И что видим? Неоспоримо, что выходящие на поверхность мощные дайки и тела диабазов и диоритовых порфиритов соизволили отметиться положительными аномалиями. Но есть и такие вредные дайки, которые затаились намертво. Отчего-почему, я не знаю сам… Над андезитовым покровом — дикая свистопляска магнитного поля. Далеко на флангах обоих месторождений над заведомо немагнитными туфами кислого состава, песчаниками, алевролитами и брекчиями красуются мощные и сложные отрицательные аномалии. Зачем они здесь, комиссия не знает. Оба месторождения разместились в слабом отрицательном поле, а рядом с рудными телами наблюдаются захудаленькие положительные аномалии, на которые приличный специалист, вроде меня, никогда не обратит дорогого внимания. И как резюме: положительные аномалии есть над мощными интрузивными телами основного и среднего составов, отрицательные аномалии неизвестной природы встречаются где попало, но не над месторождениями, над последними практически аномалий нет. Прямо скажем — не густо. Посмотрим, чем порадует график естественного электрического поля. И снова с прискорбием констатируем, что и здесь над рудными телами аномалий нет. Вернее, они есть, если очень приглядеться, если знать, что здесь — руда. Зато интенсивные аномалии прут на флангах, там, где и отрицательные магнитные. Ну, не издевательство ли это над наукой? Всем известно, что сульфидная минерализация — спутник рудной. Ничего себе — спутник: почти на километр в стороне, как бедный родственник. Похоже, бог, который в спешке создал твердь всего за одну ударную неделю, впопыхах забыл, где в предыдущий день закопал руду, и в последующий, после сна, наляпал отметины не там, где надо. А мы — расхлёбывай! Вызвать бы его на партсобрание да всыпать строгача, да снять с работы, тогда бы прохиндей заволновался. Говорят: не торопись, отложи, что не удаётся на утреннюю свежую голову. Вот и верь после этого богу. Я сегодня разберусь с природными загадками, я — не бог, не беда, если не высплюсь. Как нарочно, потянуло на зевоту, аж скула заныла. И вообще, стоило бы чего-нибудь перекусить, где-нибудь перележать да о чём-нибудь передумать. Но комиссионная братия и не думает. Придётся перетерпеть и вплотную заняться любимым электропрофилированием, о котором я уже знаю всё, кроме одного: с чем его едят. Похоже, и сейчас не узнаю. Все породы на рудных полях фиксируются чохом высокими сопротивлениями, которые нарастают не по литологическому признаку, а по мере приближения к месторождениям, а над самими месторождениями слегка ныряют вниз, образуя локальные ямки, которые заключают все рудные тела. Что является причиной провалов сопротивлений, неясно. Отдельно рудные тела, конечно, никаких электрических аномалий не имеют. И даже трещины, выделенные по минимумам, не совпадают с рудными телами. Полнейшее фиаско. Как назло, известняки и кремни и в этом общем аномальном поле образуют локальные максимумы, но что толку? Они и так вылезли на поверхность скалами, с одной из таких я чуть не сверзился. И никаких геоэлектрических границ над литологическими контактами. Что прикажете делать? На всякий случай перекопировал чертёж полностью, решив помараковать над ним дома. Дома и стены помогают.
— Кончил? — спросил Лёня, как будто не видит, что я занят.
— Ага, — отвечаю и, не отвлекаясь от шпионской деятельности, протягиваю ему сиротский листок со своими замечаниями.
— Негусто, — недовольно морщится председатель, забыв о вылаканном спирте, — Пановы?
— Ага, — подтверждаю, торопясь закончить воровство.
— Понятно, — удовлетворяется Коган. — Ты что смотришь? — вот настырный, не знает, наверное, про банный лист.
— ОМП.
— И как?
— Здорово! — и объяснил непонятливому мыслителю почему: — Хорошо видно, что над рудными телами аномалий нет, а аномалии сульфидной природы расположены вне месторождений, далеко на флангах.
— И какой вывод?
Ну, совсем тупой — мне даже стыдно за него. Сейчас я ему вжарю как следует.
— Искать рудные тела геофизическими методами бесполезно.
— А дальше?
Вот репейник! Дальше… Дальше? Ну, и тупица ты, Лопухов! Неужели неясно, что дальше за ненадобностью геофизические работы свернут, а тебя, гения, пинком под зад. Ты навроде дурного футболиста: водить ногами мяч умеешь, смотришь под ноги, а куда бить и где ворота — не видишь. Коган — тот голова! Видит и мяч, и чужие ворота, одним словом — мыслитель! Куда Алексею до него. Кишка тонка! Иначе бы не затевал вредного для всех ОМП. Себе канаву роет и нам тоже. Библиотекарь! И как это он в техруки пролез? А Коган, умница, пока я кляну себя, объясняет, наставляет уму-разуму молодое безмозглое поколение:
— Задача поисков рудных тел — общая стратегическая задача. Когда об этом говорят и пишут, то не обязательно подразумевают непосредственно поиски, а имеют в виду весь комплекс исследований, приводящий к обнаружению месторождений. Надо мыслить шире, а не зацикливаться на одной узкой, пусть и важной, задаче.
Это мне понравилось: говорим одно, пишем другое, подразумеваем третье, и все довольны.
— К тому же, — продолжает нудить учитель, — один пример ни о чём не свидетельствует.
— Два, — поправил вредный ученик.
— Два одинаковых рядом — всё равно, что один, — упрямится идеолог широкого мышления и абстрактных поисков конкретных объектов. — И потом: месторождения мелкие и выходящие на поверхность. А как будут отражаться в физических полях крупные и, главное, скрытые месторождения, никто не знает. Поэтому пока мы вынуждены пользоваться гипотезами науки, которая утверждает, и не без основания, что скрытые рудные тела и месторождения окружены своеобразным чехлом комплексной сульфидной минерализации, и она наиболее легко устанавливается геофизическими методами, и в первую очередь методом ЕП, который и принят за ведущий поисковый метод в комплексе геофизических исследований. Ясно?
Чего ж неясного-то? Против науки не попрёшь. Особенно, когда она капает на твою мельницу. В общем-то, чихал я на ихний чехол — мне бы как-нибудь закончить копировку, пока Алексей не ущучил. Они с Петром куда-то вышли — самое бы время, но разве демагога от науки остановишь, когда он почуял, что слушают его беспрекословно, раззявив варежку.
— Надо не сужать поиски, — разорялся Лёня почём зря, — сосредотачивая на разрозненных участках, данные по которым потом не увяжешь, не сопоставишь, а расширять за счёт площадных исследований и решения новых задач, снижая тем самым организационные затраты и выигрывая время. Стране со стремительно растущим послевоенным производством остро необходимы цветные и редкие металлы, и наша задача — увеличивать темпы поисков. В связи с этим мы первые в экспедиции начали внедрять площадные комплексные исследования, и в том числе электропрофилирование мобильной дипольной установкой, в помощь геологическому картированию. Понятно?