Сделали Илье контроль за день, закрыли наряд и побежали дальше, к Вене. Пришлёпали как раз к их приходу с маршрута. Опять день ушёл на контроль, наряд и акты. Передохнуть бы, а Веня зовёт вечерком сбегать на рыбалку. Сашка, естественно, загорелся, уговаривает, пришлось согласиться. Смотрю, удочек не берут.
— Чем ловить-то? — спрашиваю.
— Руками, — отвечает, улыбаясь, Веня. Мне тоже стало интересно.
Река здесь заворачивает на участок так, что идти недалеко, с полчаса. Берег изрядно подмыт, ольхи и берёзы наклонились над водой, а часть корней беззащитно торчит из обрыва. Красновато-сизые ивняки тоже засмотрелись на воду. Под высоким берегом в половодье образовалась длинная, метров на двадцать, и узкая, метра на три-четыре, яма, ограниченная намытым песком и галькой, и в этом природном аквариуме тесной стайкой, синхронно повторяя движения друг друга, ходили неведомо как попавшие в плен здоровенные ленки. С удивительной настойчивостью и, наверное, изо дня в день они плавали из конца в конец ямы, надеясь, что когда-нибудь удастся вырваться в русло. Так и люди, попавшие в ловушку, мечутся толпой, тщетно ища выход одними и теми же заученными способами до конца дней своих, не желая расставаться с надеждой на чудо спасения. Я бы в такой ситуации просто утопился.
Веня спустился к одному концу ямы, снял энцефалитку и связал бечевой у ворота, соорудив таким образом подобие верши. Не снимая сапог и штанов, он влез в воду — холоднющая и почти по пояс! — расщеперил в руках ловушку и заорал Сашке:
— Давай лезь оттуда, шуми и при на меня, не разрешай увильнуть под ногами.
И они вдвоём начали сходиться: Веня — медленно, стараясь подставить энцефалитку под молниеносные рывки рыбин, а Сашка — быстро и суматошно, хлопая по воде руками и будоража её сапогами. Так они сошлись, и добычей им стал только один неудачник. Не больно-то ленки хотели такого спасения даже в безнадёжной ситуации. Со второго захода, когда вода замутилась, удалось вслепую вытащить двух, с третьего — ещё трёх.
— Сколько возьмёте? — спрашивает Веня у меня как у распорядителя путины.
Сашка втыкается, посинев от холода:
— Двух хватит.
— И нам с Ильёй четыре, — подсчитал производственное задание траловод. Вылезает, с остервенением освобождается от холодной мокрой одежды и бежит взапуски с самим собой, чтобы согреться. За ним и Сашка, а я нанизал законную добычу на прут, обмотал мокрой травой, ещё раз перевязал, завернул в портянку, чтобы придать деликатесу специфический аромат, и стал ждать, когда рыбаки набегаются.
Сразу после возвращения, не сговариваясь, дружно засобирались в посёлок. Мне надо было нести наряды и отчитываться за месяц, а у Сашки более веская причина: он соскучился по дому. Подошла Алевтина, извиняется за Кравчука, что не дождался наших нарядов, и не скажешь ей, что я только рад, а то начнёт извиняться и за нас. Ох, уж эти интеллигентики! Всё у них не как у людей. Простой рабочий человек напакостит и бежит с этого места, зажав нос и закрыв глаза, а эти на каждом шагу: «извините-подвиньтесь». Каждый чужой поступок, как бы он ни был подл, стараются оправдать и в каждом благом своём сомневаются: не обижен ли ненароком сосед. Извинялась-извинялась, а потом вдруг говорит: «И я, пожалуй, с вами». Оно и понятно: провожающие всегда хотят уехать больше отъезжающих. Пошли, уже привычно, втроём. В лагере остался Хитров с двумя рабочими, занятыми на привязке. Эти жили обособленным хутором. Наступило недельное затишье, пока бичи не пропьются и не изголодаются во вредных условиях цивилизации и не запросятся на оздоровление в тайгу.
У избушки не было никого, кроме Горюна с Васькой и со стадом. Бичи-топографы убежали пешком ещё несколько дней назад, не выдержав ожидания, а Кравчук со своими уехал позавчера. Вчера машины не было, и можно надеяться, что придёт сегодня. Отдохнув от маяты на трудных нечистых таёжных тропах, профессор повеселел и никаких разговоров об уходе не заводил. Накормил нас ухой, которая в предвкушении жирного настоящего борща из настоящих нормальных продуктов и с настоящим мясом за столом с белоснежной скатертью в ресторане попросту не лезла в горло. Помогли ему собрать вьюки с заказанными продуктами с надписями адресатов на мешках и ящиках — и наши тут были, но нам не до них, немного, не теряя времени, прикемарили в душной избушке, спрятавшись от комаров.
Разбудил натужный гул мотора нашего многострадального ГАЗона. Смотрим, едут двое: один в кабине — Рябовский, а второй, незнакомый, в кузове на грузе мотается, цепляясь за борт. Как только машина, отчаянно чихнув, остановилась, незнакомец лихо спрыгнул и, подойдя к нам, лыбится во всю пасть и суёт руку сначала Горюну — блюдёт возрастную субординацию, потом мне и Сашке. И каждому называется, хотя мы и стоим рядом: «Юра, Юра, Юра». И по внешности видно, что юркий. Моих лет, но полная противоположность: не такой худой, не такой высокий и, главное, не такой серьёзный. К тому же — брюнет. Улыбка как завязалась за уши уголками, так и не сходит с худощавого лица с весёлыми насторожёнными глазами. Так и хочется взять немытой лапой и стиснуть уголки, чтобы не видеть петрушкиной рожи. В общем, мне он не понравился с первого взгляда, а это значит — навсегда. И, оказывается, на то были веские причины. Подошёл Рябовский, говорит: «его к тебе Коган прислал» и уходит тары-бары растабарывать с Алевтиной. Слышу: та просится на денёк-другой в посёлок, а начальничек упёрся и настаивает на возвращении в лагерь. Сам-то он в образцах ни бум-бум, всё равно, что гранит. А тот, улыбчивый, как понял, что я ему шеф, так у него и улыбка скисла. Он-то думал, что будет под началом бородатого, пожилого, чисто одетого и респектабельного, а ему подсунули такого же хмыря, как и он сам. Не знает, не догадывается о моих колоссальных внутренних достоинствах и о том, что я открою месторождение на Ленинскую. Суёт записку, а в ней твёрдой рукой мыслителя накарябано: «Посылаю инженера-геофизика Колокольчикова Ю. для замены одного из операторов-рабочих». Чёрта с два, думаю, я отдам вам любого из ребятишек, и ещё больше возненавидел чернявого. Не иначе как по взаимной симпатии Лёня прислал мне не помощника, а подложил свинью. А боровичок замухрышный так и липнет, мешает разгружать машину и всё скалится и скалится, показывает, какой он фартовый, свой в доску. Обязательно старается уцепиться за ящик или мешок вместе с начальником, рассказывая анкету.
Хмырь-то, оказывается, штучка ещё та. Закончил Московский геологоразведочный, да ещё умудрился с красными корочками, и зацепился за Всесоюзный геологический. Помурыжился два с половиной года в младших научных и, поняв, что ничего в ближайшие десять лет не светит, подался по договору к нам за длинным рублём и высокими должностями. Хочу, сознаётся, в этом году в тайге поработать и машину купить. А вообще-то его задача в два-три года стать главным инженером экспедиции. Коган обещал на следующий год сделать начальником отряда детальных картировочных работ, а в экспедиции обещали при первой возможности назначить техруком. Со всеми геофизическими приборами он знаком — показывали в институте — и надеется освоить за день-два. Методику работ он хорошо знает по литературе, с этим проблем не будет. В конце концов, мне до чёртиков обрыдл детский трёп, и я, прервав недоношенного специалиста, послал его помогать Горюну, втайне надеясь, что профессор поставит наглеца на место и сотрёт противную ухмылку. От себя наказал ждать в лагере дня два-три, тогда и обсудим все детали его предстоящей деятельности.
Рябовский всё же уговорил Алевтину против её воли остаться, а мы с Сашкой весело забрались в тряский кузов, помахали всем ручкой и отбыли комфортабельным спецрейсом на заслуженный отдых на юг.
Приехали, конечно, поздно. Есть хотелось зверски. Поплёлся в магазин. Дали пачку засохшего печенья, маргарин и камбалу в томатном соусе. И то хлеб. Под «Лунную сонату» прошло. Потом врубил Первый концерт Чайковского, нагрел кипятильником воды в ведре и сделал лёгкое омовение. Совсем стало хорошо, даже колено вдруг перестало ныть — что значит родные пенаты, вернее, пеналы.
Проснулся, как всегда, с рассветом. И девяти не было, а я уже деловой походкой уверенного в себе производителя ответственных работ входил в кабинет начальника. Он принял наряды и акты, внимательно просмотрел, потом улыбнулся и похвалил:
— Смотри-ка, так и в передовики выбьешься, если опять где-нибудь не шлёпнешься на какой-нибудь скале. Розенбаума за месяц обошёл.
Альберт у нас — начальник отряда детальных работ, любимчик мыслителя. Это на его место Коган пообещал назначить юродивого.
— Давид Айзикович, — жалуюсь, — молодые ребята, сами видите, хорошо работают. Зачем нам инженер? Пусть вкалывает у Розенбаума.
Шпацерман нахмурился и коротко ответил:
— Выясняй с Коганом, — и углубился в бумаги, давая понять, что его хата в этом деле с краю.
Воодушевлённый хозяйственным начальником, пошёл к техническому. Тот, к счастью, сегодня не мыслил и потому сидел у себя в каморке вместе с верным помощником, и оба — на столах. Весело переговариваясь, они чему-то громко смеялись, радуя насторожённо затихших за дверью и упирающихся локтями трудящихся письменных столов, и явно были недовольны моим несвоевременным вторжением. Как показывал недолгий опыт, появление Лопуха не сулило ничего хорошего, кроме ненужных забот.
Поздоровался, естественно, с почтением, и мне промямлили в ответ, даже не подумав пожать мужественную мозолистую руку.
— Ты что, Василий? — спрашивает, пытаясь быстро отделаться, низкий большой шеф высокого маленького.
— Месторождение принёс, — оглоушиваю с ходу. Он и расслабился, опять залыбился, давая понять, что со мной не соскучишься.
— Показывай, — разрешает, не очень-то доверяя научному оппоненту. Я положил на стол схемку детального участка с эскизно нанесённым аномальным естественным полем, а рядом — впечатляющие графики со здоровенными провалами. Мыслитель враз посерьёзнел, сполз со стола, уселся и впился понимающим взглядом в чудо-материалы.
— О-го! — восклицает, — 600-800мв, такого ещё не было. На Первом Детальном? — спрашивает, хотя и так ясно, и я не отвечаю. Трапер тоже подсунулся чёрной мордой, шевелит чутким тонким носом, сползающие очки поправляет.
— Полусфера или цилиндр, сплошь набитые окисленными сульфидами, — хвастает интерпретаторским профессионализмом.
Но Лёне, естественно, этого мало.
— Не исключено, — уточняет, — что и с рудой. — Есть! Рыбка клюнула! — Кстати, — обращается ко мне, — ореолы есть?
Теперь саркастически усмехаюсь я:
— К сожалению, — не радую, — мы в прошлом году так удачно выбрали маршруты, что центральная часть аномалии ЕП оказалась между ними, — но, чтобы совсем не расстраивать, добавляю: — Правда, на фланговых маршрутах есть аномальные концентрации рудных минералов, — и делаю удовлетворяющий его вывод: — Следовательно, в пределах электрической аномалии будут богатые ореолы, — и совсем ублажаю с тайной неизвестной ему мыслью, — а значит, и месторождение. — Коган требовательно смотрит на Борю, ждёт подтверждения, но тот, сомневаясь, занял на всякий случай неудобную нейтральную позицию, не доверяя приведённым мною неопровержимым фактам. А я, совсем обнаглев, подстёгиваемый мыслёй, овладевшей мозгой ещё на горе, нахраписто выдвигаю рационализаторское предложение, которое, уверен, не будет отвергнуто, поскольку наживка заглочена надёжно:
— Надо бы, — предлагаю равнодушно, — пока мы там, провести на участке весь комплекс детальных работ: и магниторазведку, и металлометрию, и электропрофилирование. Не откладывая открытия на будущий год.
Коган заёрзал на стуле, ему тоже не хочется откладывать и, согласившись с моим разумным мнением, говорит Траперу, понявшему, что отдуваться придётся ему:
— Василий прав. Готовь материалы, завтра поеду к Дрыботию за разрешением на дополнительные работы.
У меня от радости сердечко ёкнуло: пол-мысли осуществилось. Не медля, достаю из полевого загашника доделанный прошлогодний угол и кладу вместе с впечатляющими графиками уже горбатого магнитного поля на стол поверх первых.
— Вот, ещё, — обстоятельно докладываю об очередном успехе.
— Так, — понимает с полувзгляда мыслитель, — ты доделал прошлогодние маршруты и получил аномальные кривые от крупного интрузива основного состава, которых в регионе хватает и который по собственной инициативе закартировал за пределами участка, что похвально. — Он убрал мои любимые графики магнитного поля, чтобы ещё раз полюбоваться своими любимыми графиками естественного электрического поля. Но я не отстаю:
— Там, рядом, — зудю или зужу как назойливый комар, — есть известняки. Съёмщики считают их громадной глыбой. Мы можем легко установить это и детально проследить границы и известняков, и скрытого интрузива, доказать картировочные возможности геофизики и утереть нос съёмщикам. — Предложенная мною задача должна была особенно понравиться инициатору и пропагандисту картировочных геофизических работ, и, похоже, я не ошибся. Но под такую, эмоциональную, вряд ли дадут приличные объёмы. А я и не прошу многого: — Всего-то, — продолжаю подзуживать, — понадобится три-четыре профиля вкрест да один связующий методами электропрофилирования и естественного поля. Заодно можно и металлометрию сделать в счёт детализации маршрутной съёмки. — Коган полуслушает, осмысливая, не отрывая взгляда, гипнотизирующую поляризованную полусферу или цилиндр, и сердито роняет:
— Сейчас не об этом надо думать, — и тычет пальцем в ЕП, — а об этом.
Я не возражаю, я согласен, малейшее желание начальника для меня закон.
— Так и сделаем, — соглашаюсь, — все будем там, новенький как раз успел вовремя. — Коган стрельнул в меня быстрым взглядом, но не возразил. Воодушевлённый, гну дальше: — В конце концов, я сам сделаю эти четыре-пять профилей в свободное от работы время и со свободными рабочими, а мизерные объёмы можно отнести на детальный участок, чтобы не возиться из-за малости с долгим оформлением.
Мыслителю спросить бы у меня, что это я так уцепился за угол, и я толком не смог бы ответить и — пропадай моя телега, все четыре колеса. Но он под впечатлением назревающего месторождения, открытого под его руководством, не сопротивлялся, не захотел отвлекаться по мелочам и согласился.
— Ладно, делай, если так хочется, но учти: спрашивать буду, в первую очередь, за Первый Детальный.
— Не подведу, — клянусь и ещё под сурдинку канючу: — Леонид Захарович, дайте задание Хитрову, чтобы прорубил пять-шесть профилей — у него сейчас рабочие свободные, чего им болтаться без дела? А то уедут, а работы-то всего на три-четыре дня. Я ему схемку нарисую и на местности покажу.
— Хорошо, — открыто досадует первооткрыватель. На том и порешили. Правда, на словах, но мне и этого достаточно. Вторая половина затаённой мысли обрела практическую жизнь. Вышел от них весь в мыле, как после тяжелейшего маршрута.
Окрылённый доверием, иду расслабиться в родной коллектив.