— Не, — отвечает равнодушно, — противно. — И он прав: так и я чувствую.
Как-то невзначай, не очень напрягаясь, закончили повторную магниторазведку. Чем ближе к концу, тем больше нетерпения и меньше хочется заканчивать. У меня всё, как не у людей. Так и мерещится, что не случится того, что ожидаю, во что безоглядно верю. И как тогда дальше жить-быть? На луну выть? Сашка опять умотал на рыбалку, а заодно и за Горюном, чтобы перевезти Суллу с Бугаёвым, а я лениво маюсь с заготовкой основ для графиков электропрофилирования и корреляционной схемы да переругиваюсь с многочисленной живностью. Совсем озверели пушистые прихлебатели: каши, мерзавцы, не едят даже с тушёнкой, подавай им, видите ли, белые сухари, размоченные в воде со сгущёнкой и распаренные сухофрукты. А их осталось-то с гулькин нос, почти всё оглоеды подобрали. У Плюшки, небось, запасы сделаны на целую нашу бригаду, да и Сварля не отстаёт от конкурента. Погода стоит: работай — не хочу! Иногда ещё прорываются редкие дождички, короткие и как из ведра, а так вовсю веет осенней свежестью, особенно по утрам. Туманы у нас собираются не очень густо, воздух напоён пьянящей прозрачной сухостью: дыши — не надышишься. Скоро, скоро золотая приморская осень всерьёз возьмётся за природу и настроение, не зря торопятся с запасами наши питомцы, не зря. Иногда ещё слабеющее солнце взъяривается так, что вблизи повторно цветущего багульника голова кружится от обильно выделяемых эфирных масел. Надо и нам торопиться. Осталось сделать главное — то, что решит судьбу Уголка, Хозяйки и мою.
С появлением многочисленной шумной банды, да к тому же со страшными четверокопытными храпами, Плюшка и Сварля исчезли, а жаль — я так привык к живому будильнику, что утрами по нескольку раз открывал и закрывал глаза, тщетно ожидая призывного свиста. Друзья исчезли, обидевшись, что их променяли на других. Так и в жизни часто бывает, когда хорошие ненавязчивые друзья тушуются, уступая место напористым горластым негодяям.
Спервоначала, втягиваясь и настраиваясь, работали медленно. Да ещё оператор попался никудышный — я сам гонористо встал у потенциометра и для надёжности делал по нескольку измерений на точке, тормозя движение. Надолго, однако, меня не хватило. И половины не сделали, когда я, изнервничавшись, с облегчением уступил святое место Михаилу, а сам занялся составлением нарядов и актов. На следующий день под жалобные причитания оставленного Сашки помчался за тем же к забытым маршрутникам. Рву когти мимо бурвышки, оглушённый рёвом дизеля, и даже не заглянул к Кузнецову. А вдруг выбурили классное месторождение и дырки для орденов в пиджаках вертят, сдохну тогда от огорчения. И на обратном пути не остановился, не заглянул, пересилил сильное желание. Оглядываю территорию, вроде бы признаков успешного сверления нет: ни флагов, ни транспарантов, ни праздношатающихся фраеров в цивильной одежде, — значит, нет ни фигушки. Так, глядишь, мы раньше кончим, выложим на стол неопровержимые факты — вот, любуйтесь, где надо было бурить, и все закусают локти, а Коган станет ещё меньше и перестанет мыслить не в ту сторону. Причухал на Угол. Работают парни, смотреть любо-дорого, только и слышно: «Вперёд, вперёд, вперёд!…». Числу к 10-му октября — тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо, никогда не загадывай вперёд, дубина! — может, и кончим. Сам, чтобы сохранить нервную энергию и не мешаться без толку, к прибору не лез. Засел за обработку сделанных наблюдений — накопилось уже о-ё-ёй! А сердце то бухнет, словно молотком, по рёбрам, то замрёт от пугающей мысли, что ничего не выйдет.
Как назло, все графики сразу задрались вверх, показывая абсолютно нереальные сопротивления для пород участка. Даже известняки горы и те выпятились башней, а геоэлектрические контакты уползли далеко за границы выходов. Ни с кем не полаешься, сам я их там совсем недавно закартировал. Новые известняки так и вовсе изобразились по электроразведке не пластом, как хотелось бы, а куполком сверху, словно и они гигантским окатышем, как предполагают геологи-съёмщики, завязли когда-то в расплавленных вулканитах, оторванные от неизвестно где спрятанного массива. Естественно, настроение резко упало, мучить себя, дорогого, дальше расхотелось, готов был всё бросить, порвать, сжечь и сам явиться, как злостный вредитель, в ближайшую лагерную зону. А ещё лучше — взобраться на скалу и броситься дурной башкой вниз на какой-нибудь выступ на радость Хозяйке. Интрузив вообще почти никак не отразился на графиках, если не принимать во внимание чуточного повышения выположенного поля, никак не характеризующего крупного плотного магматического тела. Радуют только оси проводимости, отчётливо прослеживающие сближенные трещины предполагаемой мощной зоны глубинного разрыва вдоль интрузива и известняков. А одна трещинная система, новая, лезет почти поперёк первой, с небольшим азимутальным отклонением, и к ней приурочена серия даек основного состава, что хорошо видно по пикообразным положительным магнитным аномалиям. Там, где трещинные системы пересекаются, вырисовалось внутреннее относительно пониженное электрическое поле сопротивлений, крестообразно вытянутое вдоль зон трещин в центре и трансформировавшееся к флангам во внутреннюю овальную зону пониженных сопротивлений с длинной осью по направлению глубинного разрыва. Я, как только её надыбал по последним измерениям, так и воспрял: чего, ругаю себя ласково, хныкать и паниковать, — это ведь не что иное, как центр — пуповина — моей модельной купольной контактово-метасоматической структуры над здоровенным глубинным гранитоидным интрузивом — надкупольная локальная зона интенсивной трещиноватости и гидротермального метасоматоза. Сам когда-то с пеной у рта, не щадя оппонентов, защищал передовую идею, и сам, балда, почти напрочь забыл. В эту самую что ни на есть трещинную зону глубинный интрузив испустил последний предсмертный, предзастывающий дух — сначала вплюнул высокотемпературные метасоматические растворы, которые с захватом и переработкой известняков и подвернувшихся попутно габбро-диоритов образовали мощняцкую зону скарнирования, а потом, ослабев, остывая, доцыркнул и самые последние, уже низкотемпературные, гидротермальные струи с рудной минерализацией, привёдшие к образованию рудоносных скарнов и скарновых рудных тел. Всё как по полочкам разложено, всё как в лучших геологических фолиантах, которых не читал, и семи пядей во лбу не надо, двух хватит, чтобы разобраться, допереть-докумекать до такой ясной и простецкой истины. Померил свой лбище — боже, и одной нет, тогда, конечно, что с Лопуха взять? Соображаю узкой соображалкой дальше. Вполне закономерно выровненные высокие сопротивления пород участка объяснить массивным контактово-тепловым воздействием глубинного интрузива, лишившего породы в результате сауны значительной доли влажности и пористости. Выходит, надо искать фланги контактово-теплового купола, а для этого удлинять профили наблюдений, но мне такой работы в этом сезоне не осилить и до ноябрьского посинения. Остаётся принять компромиссный вариант: удлинить один центральный профиль и поперечный связующий. Мне такого доказательства будет достаточно, другим — не знаю, мыслителю вообще никаких доказательств не хватит, это точно. Пусть бурит-упирается на Детальном и не лезет не в своё собачье дело. Спасибо и на том.
Опять у меня засвербило под хвостом, зашумело от диффузорной шариковой бестолкотни в мозгах, приспичило немедленно бежать, бежать, делать, делать… По привычке клянусь: умру, околею, но сделаю, тем более, что выхода нет, и лучше сдохнуть от холода, чем от стыдобушки. Прервал послеобеденную сиесту, сложил в кучу все бумаги, схватил топорик, буссоль, измерительный шнур и почти бегом, спотыкаясь костылями и натыкаясь скелетом, помчался на центральный профиль. Короче, пока парни, ни о чём не подозревая, старательно дорабатывали, радуясь, профили, я как помешанный на дерьме замешанный подкинул им дополнительную непыльную работёнку по маршрутам. И надо же — не зазря: на всех четырёх продолжениях купол, родимый, выположился. Бог, он всегда на стороне чокнутых.
Обработал, дооблизывал всё, что есть, радуюсь, распираемый неразделённой эйфорией, и так хочется с кем-нибудь поделиться, аж в пятках зудит. Дай, думаю, схожу к соседям, посмотрю, как у них не ладится, а заодно похвастаюсь волейбольному другу своими умопомрачительными достижениями. Он-то — нейтральный судья, без надобности не полезет в бутылку, может, что и дельное подскажет с геологической точки зрения. Подсказывать, правда, нечего, и так всё на ладони — быть на Углу месторождению на Ленинскую, которую мне не надо. Вздохнул тяжело и подался на первую рецензию, дав парням двухдневный отдых, но не отпустил совсем — мало ли какая дикая мысля втемяшится ещё в дурную голову в оставшиеся благоприятные октябрьские деньки.
Вышка стоит, не сгорела, дизель воет, не сломался, бур крутится, не заклинило, буровики тоже не на рыбалке, и Кузнецов, к сожалению — а вдруг попрёт меня с моими ясными фактами по кочкам! — на месте, в будке. Не отвертишься, раз пришёл, придётся исповедоваться.
— Привет! Чё, — спрашиваю для затравки, — выбурили? — Он встаёт из-за стола, подаёт руку, улыбается, видно, рад, что оторвали от занудных дел, а может — и мне обрадовался.
— Торичеллиева пустота, — радует измотанную душу. — Первую скважину остановили в жерле, вторая — на подходе к нему. Никаких признаков приличного оруденения и в помине нет. Так, попадается всякая прожилково-вкрапленная мелочёвка. Химики, — обзывает без вины виноватого, — вы, геофизики, туфтоделы.
— А вы бы, — отбрыкиваюсь от лестного ярлыка, — проткнули аномалию вертикально по центру, и вся наша химия вылезла бы наружу без лишних затрат. Вам же, — подначиваю, — метры нужны. Вы их и получили, чего жаловаться-то?
— Ладно, — соглашается, — пробурим и по центру. Ты садись. Какую ещё химию принёс? — показывает глазами на рулончик у меня под мышкой.
Развернул перед ним документальные сокровища, рассказываю, что в них. Ему рассказывать легко, можно сколько угодно путаться, сбиваться, косноязычить, повторяться, противоречить самому себе, перескакивать с одного на другое вперёд и взад, отвечать одновременно на уточняющие вопросы. Вижу по глазам, что ему интересно, тоже слегка задымился, а я с самых первых слов горю, шиплю от волнения, чадю от усердия и потрескиваю от возбуждения. Растёкся древом и жду положительной реакции, а он, невежда, почему-то молчит, всё разглядывает мои совершеннейшие по исполнению схемы с изящными подтирками до дырок — так и хочется в них заглянуть, чтобы увидеть, что там, глубоко в недрах, кумекает что-то про себя и первым делом спрашивает о том, о чём из приличия можно бы и не спрашивать:
— Вторичных ореолов нет, что ли? — Сознаюсь, как побитый пёс, что, к сожалению, нет готовых анализов на руках, что они в лаборатории, и надо за ними идти, а некогда. Успокаиваю, что и без них всё ясно, куда ещё яснее, но он, нахмурившись, не верит. Для геолога только геохимические ореолы — самая понятная геофизическая информация, которой сполна можно доверять, остальное, как он выражается — химия. — Тебе, — придирается, сорвавшись на ореолах, — очень стоит доказать, что известняки горы и найденные принадлежат к одному массиву.
— А как, — спрашиваю по-идиотски и расстраиваюсь, что он так быстро усёк слабое звено.
— Да как хочешь, — ерепенится Дмитрий. — У вас всякие приборы, методы, вот и доказывай, — смеётся вдруг, — химичь. Слушай, — взбадривается, — у тебя есть где переночевать? — Я не сразу и врубился, о чём он, а когда сообразил, обрадовался до чёртиков, обещаю:
— Я тебе целую палатку забронирую за бесплатно со всеми коммунальными удобствами в кустах и даже собственноручно перину сделаю из лиственницы. — Он удовлетворённо смеётся.
— Ладно, — обещает, — жди завтра, посмотрим на местности, что есть в твою пользу. — Ещё потрепались о том, о сём, о предстоящем зимой чемпионате района по волейболу, который, мордой в грязь, надо выиграть, на том и расстались.
Прибежал в лагерь, собрал своих, с нетерпением ожидающих команды собирать манатки, и огорошиваю:
— Мужики! — сообщаю. — Нам ещё предстоит здесь поставить жирную точку. Работы на пару дней, — хотя не сомневаюсь, что и недели не хватит.
— А успеем? — спрашивает, кислясь, Сулла. — Уже мухи белые летают.
— Какие мухи? — кипячусь. — Где ты их видел? — Я так в упор не видел и не помню, как они позавчера ночью покрыли всю землю. Солнышко взошло, и все исчезли, как не бывало. Стоит ли зацикливаться на какой-то несвоевременной природной катаклизме? — Если вы несогласные, — объявляю, — то я один буду передвигать схему и делать измерения: другого выхода нет.
Все молчат, соглашаясь, наверное, с тем, чтобы я ишачил в одиночку, но Сулла разрушает молчаливое единогласие:
— Ладно, — говорит, — Иваныч, поставим тебе жирную точку.
И я, не медля, пока остальные не очухались, даю команду:
— С утра, — распоряжаюсь зычным командирским фальцетом, — делаем новую схему измерений, а Степан пусть идёт за пулярками — напуляет с десяток и затушит с лучком и травами в винном соусе из лимонника: вечером у нас будет очень нужный гость. Не подведёшь? — спрашиваю охотника.
— Никогда, — ручается Стёпа и за себя, и за ружьё.
Успокоенный, забираюсь в палатку, в который раз разворачиваю вымученную тяжкими трудами и раздумьями схему, маракую, что бы такое сотворить, чтобы без всяких-яких стало ясно, что известняки — одно целое. Но ничего новенького, сверхординарного, на выдохшийся ум не приходит, и решаю ставить простенькие короткие вертикальные электрозондирования, такие, чтобы дальние электроды уходили за предполагаемые субвертикальные контакты хотя бы на одну-две измерительные точки. Прикинул по линейке — хватит и километровых разносов: и то легче. Инструкция по электроразведке, как и именной кольт, всегда при мне, на дне рюкзака. С трудом добыл, выписал нужные разносы измерительной и питающей линий, и очень тяжело вздохнул, представив, как нам будет трудно и муторно, поскольку ни работяги, ни я никогда не занимались интеллектуальной электроразведкой. Но что делать, не боги горшки обжигают, а самоуверенные нахалюги вроде меня. Вылез из палатки, собрал все батареи БАСовки, упрятал в семейный рюк и сделал соединительный розеточный вывод. Темнеть стало. Здесь, в долине под горой, темнеет особенно рано, а руки чешутся. Выбрал при свете костра две катушки с лёгким ходом, оставил на них по 1,5 км провода, лажу гроздья электродов, и мужики подсоединились, помогая, — хорошие всё же у меня парни! Заодно, разогнавшись, смайстрячили и измерительные коротышки. Так, нежданно-негаданно и сработали всю схему, хоть выходи на профиль. Жалко, что луна — не солнце. Смотрю, а вокруг неё матовый венчик — значит, быть поутру морозцу. Неужели помешает? Не должно быть такого, прорвёмся! Верю, но этого — ой как мало!
Утром поднялся с трудом: кости ломит — всегда так, когда настроишься на окончание работы, шкуру трясёт, того и гляди отстанет от скелета, зуб на зуб не попадает, особенно если какие вырваны, так и хочется плюнуть на жирную точку и нырнуть опять в мешок, спрятаться с головой, и пропади всё пропадом! Что мне, больше всех надо? Ничего нет хуже, как быть мелким начальником. Это только в бою командир спешит позади всех, а на работе он всегда первый начинает, иначе никто не пошевелится. Сашка, засоня, конечно, проснулся, но не шевелится, ждёт, может, я расхочу работать. Кое-как разжёг костёр, взял чайник, зябко поёжившись, пошёл за водой к ручью. Мокрая земля замёрзла за ночь, хрустит под ногами, роса, выпавшая с вечера, превратилась в густой серебристый иней, кругом бело, от воды поднимается лёгкий стылый парок, аж жуть! Одно греет: такие лёгкие заморозки в начале октября — явление временное. Они напоминают о близком предзимье, о том, что пора домой копить жирок, а не мотаться, тратя последний, по тайге. Днём оттает, потеплеет, и пойдёт чехарда: тепло — холодно, тепло — холодно, пока погода через пару недель окончательно не остановится на последнем. Но это ещё потом, а пока надо вкалывать.
Всего наметил, скупясь, шесть ВЭЗов. Начали с дальнего, через найденный известняк. Сопротивления сразу круто полезли, увеличиваясь, вправо, а потом кривая ни с того, ни с сего сделала резкий финт влево, изломавшись в сторону низких сопротивлений, и сколько я ни бился, переставляя электроды и так, и сяк, ничего не помогало. Хотел выругаться от души сразу и по матушке, и по батюшке, и в бога, и в дьявола, да услышал, как кто-то ломится к нам снизу по склону и придержал язык. Ветки раздвинулись, смотрю — Кузнецов, а за ним — батюшки светы! — тяжело дыша, поднимается толстенький лысый коротышка, еле узнал в нём его величество Короля Романа. Вот это визит! Подошли, поздоровались, монарх по-простецки, за руку, и со мной, и с Бугаёвым.
— Пришли, — сообщает, — посмотреть, что у вас тут необычного.
— Вот, — пинаю бугорок у треноги с прибором, — известняки есть скрытые, в том направлении — скала, а чуть правее — габбро-диоритовый массив. — Достал и развернул кальку, на которую скопировал свою схемку.
— Здесь мы? — спрашивает Дмитрий, показывая пальцем.
А Роман:
— Не будем, — говорит, — их задерживать, сами разберёмся, — и ко мне: — Вы когда кончаете?
— Даже не знаю, — мнусь, — скорее всего — поздно.
— В любом случае, — решает, — встретимся вечером, расскажешь, что тут у тебя, — и они с Кузнецовым дружно затюкали молотками в моей яме с известняками, а я скомандовал передвижение электродов и снова, как назло, получил точку в финте. Это на бумаге всё быстро, а на ВЭЗах — всё медленно. Решил вернуться на разносы, где была точка с большим сопротивлением, повторил — нет, не ошибся. Опять возвращаюсь на финт — то же самое. Король с Кузнецовым давно ушли, а я застолбенел и не знаю, что делать дальше. И вдруг — озарило! Балда ты, говорю сам себе, и дети забалдеют от тебя, храни их боже, как не мог догадаться, что загибок на графике как раз и есть то, что надо — он фиксирует пересечение питающими электродами геоэлектрического контакта, когда токовые линии натыкаются на изолирующую вертикаль известняков, вследствие чего и падает сопротивление. Даже вспотел от облегчения. Сейчас, тороплюсь, проверимся на втором профиле. Перетащились, замеряю — есть финт, есть граница известняков, значит и они сами продолжаются в сторону скалы. Не могу определить на какой глубине, но есть, и этого не мало. Эврика! Молоток, Вася! Кумпол ещё не загнил, варит. Решил для надёжности повторить весь ВЭЗ. Все измерения — тюлька в тюльку. Самое время кого-нибудь расцеловать, да некого: Бугаёва — противно, не поймёт ещё и врежет по сопатке, а невесты в нужный момент нет. Больше, однако, сделать не успеем. Смотались, перетащили схему на следующий профиль и уже в сумерках заторопились в лагерь. До него о-ё-ёй сколько топать, а в носу уже свербит от запаха рябчатины, и на языке ощущается вкус обсосанных косточек. Рвём вниз так, что пятки сверкают.
Король со своей свитой сидят у костра, внюхиваясь в раздражающие запахи из самой большой нашей кастрюли. Рядом стоят плотно набитые рюкзаки с прислонёнными к ним грязными молотками.
— Иваныч, — встретил, заговорщицки улыбаясь, Степан, — всё о-кей!
— Если, — шепчу, — им по паре отвалить, другим достанется?
— Всем достанется, — уверяет шеф-повар, — умывайся скорее. — Я поморщился: и что за дурная привычка у хороших людей напоминать о противном? Пришлось идти к ручью и заставлять истомлённых гостей ждать.
Хитрый Стёпа сам наполнил нам миски и отправил шамать в палатку, и что там досталось всем остальным, не знаю, но, судя по частому хрусту костей и весёлому смеху, обиженных не было.
На сытый желудок любые материалы выглядят прилично, а о моих и говорить нечего. Повторил Королю последовательно и внятно то, что рассказал Кузнецову. Он выслушал, не перебивая, и талдычит то же самое, что и Дмитрий:
— Характер вторичных изменений пород на участке, — говорит, — свидетельствует о мощной зоне интенсивного скарнирования, но, как ни крути-верти, этого мало. Нужны хотя бы какие-нибудь зацепки о рудной минерализации и, в первую очередь, данные геохимии. Мы, — сообщает, — отобрали сколки, сколько могли, и сделаем химические анализы, но и ты не тяни со спектральными анализами. — Лажово ему так рассуждать — «не тяни», а как я отсюда дотянусь до них? А он, словно подслушав, предлагает: — Я завтра вечером, часа в четыре, уезжаю, давай со мной. — И встаёт, как будто договорились, хотя я молчу, не зная, на что решиться. Выбираются они из палатки и берутся за тяжёлые рюкзаки. Дмитрию-то что, у него плечи шире моих широких, а Король, чувствую, если влезет в лямки, то далеко не уйдёт.
— Стёпа! — зову палочку-выручалочку. Он — тут как тут. — Помоги, — прошу, — Роману Васильевичу дотянуть рюкзак до буровой. Назад найдёшь дорогу в темноте?
— Запросто, — не сомневается опытный таёжник.
— Да я сам, — отказывается Король, отходя от рюкзака. И ушли они втроём.
Сижу в палатке, пересчитал сопротивление, перерисовал кривые начисто, нанёс точки скрытых контактов по обе стороны известняков, и то — хлеб. Лежу, размышляю: ехать или нет? Бросать ВЭЗы — ой как не хочется, оставить измерения на неопытного Бугаёва — боязно: а вдруг что не заладится? Потеряем дорогое время. Да и за наблюдаемой кривой следить надо, мало ли что она выкинет. Ладно, решаю, с утра сделаем точку, а там видно будет. Незаметно и закемарил. Разбудил радостный вопль Суллы:
— Мужики! — орёт, не уважая чуткий сон начальника. — Бутылку принёс!