— Уже готов, пейте.
— Нет, нет, — радуется постоялица, — все вместе и на кухне, ладно? — оборачивается ко мне, уже решив и позволяя присоединиться к решению. И мы дружным триумвиратом хлещем допинг со сгущёнкой, двое много и без причины смеются, то и дело заговорщицки взглядывая друг на друга, а третья улыбается, может быть, вспоминая свой первый чай, свой беспричинный молодой смех, свою молодую радость, переполнявшую душу и сердце. А может быть, жалея нас. После чая и того, что не случилось, вдвоём как-то стало стеснительно, одолела боязнь дотронуться друг до друга, и говорить стало не о чем — главное сказано, и не хочется валить сверху словесный мусор. Пошли гулять.
Конец рабочего дня, а народу на улицах немного. Редкие неторопливые прохожие и ещё более редкие пары с любопытством оглядывали нас с головы до ног, любуясь гармоничной парой — что она, стройная и фигуристая с русой косой до пояса, что он, статный красавец мосластого типа. Я, конечно, как и полагается, веду даму под руку, напрасно стараясь приспособиться к её мелкому шагу, отчего дёргаю то вперёд, то назад. Сколько нам ещё придётся походить так, чтобы приспособиться друг к другу.
— Просачковали мы с тобой сегодняшний день, — говорю, нисколько не жалея трудового дня. — Тебе не влетит?
Она смеётся:
— Сегодня воскресенье. Совсем ты замаялся, счёт дням потерял, бедненький.
И правда: в несчастье и в счастье ни дней, ни часов не считают. Вдруг вспомнилась разгромленная вдрызг хата, возвращаться на свалку ой как не хотелось! А придётся. Придётся копаться в вещах профессора… Не хочу!
— Маша, — нашёл выход из положения, — пойдём, приберёмся у меня, а то я один ничего толком не сделаю.
— Конечно, пойдём, — соглашается подруга, и зашагали быстрее.
В пенал прошмыгнули тайком, как воры, не хотелось, чтобы кто-нибудь застукал и пристал с расспросами и сочувствием. Когда открыл дверь и включил свет, Маша всплеснула руками.
— Господи! Да что же это такое!
Мне тоже обстановка не понравилась. Был бы один, расчистил бы путь к кровати, рухнул и переживал бы до утра. Но Маша не из тех, она — инициативная, сняла пальтишко и без промедления принялась перебирать-разбирать разбросанные вещи, складывать-укладывать и вдруг остановилась.
— Что будем делать с вещами Радомира Викентьевича?
Проблема. Я как-то и не задумывался на эту близкую тему.
— Давай, — предлагаю, — сложим в тюки, а завтра я отдам их Анфисе Ивановне на склад.
— Может, что оставишь себе? — спрашивает неуверенно.
— Нет, — категорически отвергаю мародёрство. — Мне, — оправдываюсь, — как-то не по себе пользоваться вещами умершего. А вдруг и ему это неприятно? Знаешь, — объясняю, — давным-давно вместе с умершим хоронили и его вещи, включая жену, и это было правильно.
— Ты, — подначивает, — имеешь в виду жену?
— А что? — кручу свою идею. — Мне, например, очень не всё равно, если ты выскочишь после моей смерти замуж, и кто-то будет тебя обнимать, целовать и ещё что-то нехорошее делать.
Она смеётся.
— Не бойся, мы умрём вместе, в один день и в один час.
— Согласен, — отвечаю, — только я утром, а ты попозже, вечером и какого-нибудь другого года. — Мы ещё хотели поспорить, кто и когда почиет в бозе, но в дверь постучали, я открыл — соседи, техник и его жена из епархии Кравчука.
— А мы, — оправдываются, — услышали шум и зашли посмотреть — не чужой ли кто. Что это у вас?
— Да вот, — объясняю, — поссорились немного.
— А-а, — тянут они заинтригованно, — ну, тогда не будем мешать, — и уходят, а мы прыснули со смеху, ничуть не сомневаясь, что ссор у нас никогда не будет, и рьяно принялись за дело. Я тоже участвовал, больше мешая, чем помогая, но в любом деле, известно, главное — участие, а не личный результат. Когда почитай всё кончили, осталось подмести сор да умыть руки и можно было сказать друг другу поздневечернее прости-прощай, Маша, умница, нашла за печкой два накрытых тряпками и завязанных ведра.
— Что в них? — спрашивает.
Ура! ликую, вот это удача!
— Совсем запамятовал, — каюсь радостно, — такой нынче день. Это мои таёжные подарки тебе. Понюхай сквозь тряпки, пахнет, и угадай.
Она, конечно, угадала:
— Брусника! Лимонник! Ой, спасибо!
Кую железо:
— Сама не донесёшь, я тебе помогу, — и счастливая одарённая не возражает. Ещё бы! Если бы мне ведро сгущёнки подарили да ещё и донесли до дома, я бы тоже не возражал.
Таранить-то, однако, пришлось через весь посёлок и почти всю дорогу оба кузовка мне одному, но я бы и ещё пару раз сходил туда-сюда, лишь бы не возвращаться в пенал.
— Полина Матвеевна! — орёт Маша, первой заскакивая в дом. — Мы по ягоды ходили. Принесли, принимайте, — и даёт дорогу носильщику.
Хозяйка отлипла от плиты, откуда ужасающе аппетитно несло печёным тестом, подошла вся в жару, тоже радуется ягодкам, а может, и нам тоже — у женщин никогда не поймёшь, чему больше. А добытчица торопится развязать тряпки, показать на треть усевшие лесные витамины.
— Вот! — и столько в голосе гордости, словно сама ползала по таёжному склону.
— Надо бы перебрать, — советует-предлагает хозяйка.
— Уже, — подаю голос и я.
— Тогда брусничку замочим холодной водой, а лимонник засыплем сахаром. Давай, хозяюшка, — улыбаясь, обращается к Маше, — действуй, а то я замаялась с пирогами, не отпускают ни на минуту.
Ещё раз — ура! Пироги я страсть как люблю, особенно с капустой и мясом побольше.
— А они с чем? — интересуюсь нахально, надеясь на третье «ура!»
— Всякие, — отвечает, — с горбушей и рисом, — фу-у! — яйцом и морковкой, — бе-е! — немного с творогом, — теплее! — есть и с мясом и капустой, — горячо! ура! — не знаю, кто какие любит.
— Я, — успокаиваю, — всякие люблю… особенно с мясом и капустой.
— И я, — вторит невеста, — всякие… особенно с творогом. — На тебе! Не успели сойтись, как вкусами разошлись. Придётся ей привыкать к моим, такая уж женина судьба.
С пирогами сам бог велит попьянствовать — пригодилось красненькое-то. Тем более что я многое возлагал на это неожиданное и весьма кстати пришедшееся застолье, главное, не окосеть самому и подпоить хозяйку, чтобы стала добрее и сговорчивее. Перед тем, как садиться за стол, произвёл разведку боем.
— Машуля, — говорю умильно, подходя к ней близко-близко и беря за руки, чтобы исключить отступление, — предлагаю тебе крайне выгодную финансовую операцию.
— Ты? — и улыбается, не веря, но всё же заинтересовалась: — Какую?
Так, думаю, надо до предела подавить возможное сопротивление и обнимаю её за плечи.
— Давай, — говорю, — будем платить за комнату вместе?