- Сергей, скажите, - чтобы понять сущность процесса, спросил Киреев, - а хворост можно брать любой?
- Что вы! Любой - как можно? Здесь был раньше старый барский сад, я сливу притащил. От нее цвет красивый - золотистый.
- Чей цвет?
- Известно, чей. Рыбы. А еще вишню можно использовать. Ольха тоже хороша. Я в этом деле кое-что понимаю, не думайте, что хвастаю. Вот сейчас попробуете сами. Когда Киреев останавливался где-нибудь на ночлег и хозяева угощали его, Михаил, чтобы не обидеть их, хоть немного, пусть без охоты, но ел предложенную ему еду. А здесь... То ли запах копченой рыбы сделал свое дело, то ли так аппетитна была золотистая корочка, но... Сначала друг Сергея Максим Максимыч достал из прибрежных кустов бутылку самогона, затем на листья лопуха, которые служили тарелками, положили по рыбе - и пир начался. "Представляю, как тебя вывернет наружу завтра, Кира", - подумал Михаил. Но завтра - это завтра, а сегодня - это сегодня - сия глубокая мысль многие тысячи лет помогала безвольным людям. Принадлежал ли к их числу Киреев? Бог весть, но вот что интересно: весь следующий день он чувствовал себя хорошо. Надо ли говорить, каким праздником стал для Михаила тот день? Впрочем, абсолютное большинство людей, для которых завтрак, обед и ужин - пусть приятное и полезное, но все-таки привычное занятие, вряд ли поймут ощущения Киреева. Было время, когда он ел, буквально заставляя себя, - для того, чтобы поддержать силы: Михаил постепенно терял чувство вкуса. Потом начались мучения - боль, тошнота и рвота. Киреев практически перестал есть. Он, действительно, буквально наступал на себя, когда в домах, где останавливался на ночлег, ел предложенную ему еду. Другой бы на его месте отказался - Киреев не мог. А потом вставал, выходил ночью на улицу и... Впрочем, обойдемся без подробностей. И вот впервые за много недель здесь, на берегу Дона, в компании простых, но очень сердечных людей он почувствовал желание съесть свежекопченую рыбу. От предложенной ухи Киреев отказался, а копченой рыбы захотел так сильно, что не удержался, и пусть немного, но поел. Любой диетолог скажет вам, что такое копченая пища для онкобольных. Когда Михаил засыпал на рассвете, он ожидал скорого подъема. Но ни сильной боли, ни тошноты в то утро, а позже днем не было. Разумеется, вскоре все вернулось на круги своя, но "чудо на Доне" осталось в его памяти. И часто идя по дороге или останавливаясь на привал, Киреев старался воскресить в памяти ощущения, что почувствовал тем вечером. Позже, вспоминая те дни, он будет называть себя больным волком. Животные, когда заболеют, перестают есть и питаются травкой, которую находят сами. Так и Киреев в основном только пил, а как и почему его тело потребовало мокрицы - он и сам не понял. Но ведь потребовало - и Михаил поверил ему. Удивительно! А когда понял, что не ошибся, по крайней мере, тошнота и боль немножко отступали, еще больше стал уважать братьев наших меньших, которые в отличие от нас, людей, не растеряли той мудрости тела, которая так им помогает. * * *
У Лизы началось воспаление легких, и ее положили в больницу. Когда встревоженная Софья с недоумением спросила Котеночкину, как девочка могла заболеть, когда на улице такая жара, Наталья грустно ответила:
- Все дело в иммунитете. У Лизы он практически отсутствует. Это же лейкемия. Много ли больному ребенку надо - достаточно одного сквозняка... Недели через три Лизу выписали. Когда обе Софьи, Мещерская и Воронова, пришли к Бобровым, они не узнали девочки - так малышка изменилась. Вот тогда и вспомнились им слова Лизы, что не доживет она до осени. Но печали своей никто не показал: девочке устроили такую встречу, что даже Ира ахнула:
- Столько подарков! Зачем вы так тратитесь?! Наташа, скажи им. Лиза была счастлива вернуться домой, но ее рассказы о больнице были грустны. На лестничной площадке, куда взрослые вышли покурить, Ира, совсем недавно пристрастившаяся к этой привычке (Виктор не одобрял жену, но и не запрещал ей курить), рассказала о том, что на Лизу очень гнетущее впечатление произвела смерть двенадцатилетней девочки из их палаты. К сожалению, Лизу нельзя было в тот момент вынести из палаты, и она слышала плач умирающей девочки: "Мамочка, мамочка, я не хочу умирать, спаси меня. Сделай что-нибудь, мамочка! Спаси меня".
- Надо отвлечь как-то Бобренка, - предложила Мещерская.
- А как? - Наталья была явно огорчена. - Говорила я тебе, Ира, надо было к нам, в хоспис вам лечь. А так... Палата на шесть человек, умирающая девочка. Посмотрите, какие у Лизы глаза сейчас.
- Наташенька, милая, я все понимаю, - вскинулась Ира. - Только и нас с Виктором пойми: там уже Лизу знают, врачам мы доверяем, а хоспис... - Она замолчала.
- Ну, договаривай.
- Это же все, конец, - полувопросительно-полуутвердительно произнесла Ира. Наступила тишина. Все посмотрели на Наталью Михайловну. Та растерялась:
- Ну что вы смотрите? Я же говорю только о том, что в хосписе все по-другому немного. Отдельная палата, особый уход...
Воронова вдруг поняла, что надо помочь Наташе:
- Стоп. Каждый хочет как лучше. Так? Так. Ситуация действительно неординарная. Так? Так. И все-таки Лизу подлечили. Вспомним, с чего мы начали разговор. Ее нужно отвлечь...
- Так ты придумала что-то? - перебила ее Мещерская.
- Придумала, - соврала Софья. Она еще ничего не придумала и говорила, скорее, по наитию: Наташа, помнишь, Лиза нам свой рисунок показала, я еще сказала тебе, что у девочки талант есть?
- Талант - это громко сказано, - возразил Виктор. - Все дети рисуют.
- Рисуют все, но получается не у всех одинаково. Я не лукавила, у Лизы действительно есть способности - назову это так, если вам слово "талант" не нравится... - Софья взяла паузу, она еще не знала, что сказать дальше.
- Предлагаешь ты что? - Мещерская не унималась.
- А вот что. - Софья смерила подругу взглядом, в котором было мало дружелюбия. И вдруг ее осенило. - Она ведь книгу Михаила всю прочитала?
- От корки до корки, - не без гордости подтвердил Виктор. - Теперь Лиза у нас настоящий орнитолог.
- Ну ты уж скажешь, - неожиданно засмущалась Ира.
- Ребята, не спорьте, сейчас речь о другом, - теперь Софья знала, что она скажет. - Давайте предложим Лизе нарисовать картины. Пусть рисует, чем хочет - красками, углем, карандашами...
- Что рисует? - не понял Виктор.
- Птиц! Понимаете, птиц! Каких захочет.
- Точно! - подхватила Мещерская. - Мир природы глазами ребенка. Умница, Сонька!
- Это еще не все, - Софья почувствовала вдохновение. - Пусть это будет пятнадцать, двадцать, пусть тридцать рисунков. В "Белой розе" мы устроим ее персональную выставку. Ну как? Наталья сразу одобрила идею. Бобровы переглянулись.
- Вас что-то смущает? - обратилась к ним Воронова.
- Нет, идея и впрямь хороша, - неуверенно начал Виктор.
- Так в чем дело? О красках, кисточках, бумаге не беспокойтесь, - поддержала подругу Мещерская. - Соня выставки регулярно проводит и делает это классно, вы уж поверьте мне.
- Девочки, мы верим, - эстафету у мужа подхватила Ира. - Только сколько на свете детей поталантливее Лизы, а для нас - персональную выставку.
- Почему для вас? Ира, ты не обижайся, но это для Лизы.
- Я понимаю, Соня...
- Прости, Ирочка, но мне кажется, ты не понимаешь, - Воронова старалась быть как можно убедительней. - Ну откуда у вас такая скромность? В конце концов, это моя личная галерея, слышишь? И выставляю я там тех, кого хочу. Но Лиза... - Софья замолчала, а потом тихо произнесла:
- Если она это не заслужила, тогда кто? Виктор полуобнял жену:
- Ира не совсем то хотела сказать. Вы и так нам много помогаете... Лиза предложение Софьи приняла сразу. Только спросила:
- А птиц любых можно рисовать?
- Каких захочешь, радость моя.
- А когда можно начинать?
- Завтра я тебе все что надо принесу - вот и начнешь завтра.
- И моих птиц другие люди увидят?
- Обязательно.
- И дядя Миша тоже?
- Конечно. Из Старгорода в гости к нам... к тебе приедет, мы его и сводим на твою выставку. А если хочешь, мы дождемся приезда дяди Миши и откроем выставку.
- Откроем?
- Да. Это целый ритуал, то есть обряд - выставки открывать. Приглашаются гости - друзья, журналисты, другие художники. Герой торжества выступает перед ними с речью.
- Я буду выступать?
- А почему нет?